Привычные не принадлежать себе, солдаты равнодушно отнеслись к приказу выгружаться. За них всё решали командиры. Гремя котелками, красноармейцы начали выпрыгивать из вагона и строиться. Экспедиционерам же предстояло самим решать, как добираться дальше. Оставив подчинённых под открытым небом, Вильмонт пошёл к коменданту станции, чтобы представиться и попросить содействия.
Прошёл час, два, а генерал всё не возвращался. Потерявший терпение комиссар отправился на его поиски. Вскоре Лаптев вернулся – один. Парень выглядел несколько смущённым. По его рассказу местные чекисты не поверили мандату, который предъявил начальник экспедиции, и арестовали его, как белогвардейского шпиона.
– При обыске у него в кармане нашли генеральские погоны – неприязненно сообщил Гранит. – Они спросили меня: могу ли я за него поручиться. А я им честно ответил, что моя большевистская совесть не позволяет мне поручиться за жандармского генерала.
– Что они с ним сделают? – тревожно спросил Луков.
Комиссар неопределённо пожал плечами.
– Телеграфная связь с Москвой прервана уже вторую неделю, а обстановка на фронте сейчас сложная, так что с контриками им церемониться не резон.
Хотя комиссар и пытался отговорить Одиссея, Луков немедленно поспешил в комендатуру. Он шёл по незнакомой ему станции, спрашивая дорогу у встречных людей. По пути ему попался небольшой стихийный рынок. Самыми главными товарами на «толкучке» была рыба, да соль, которая в центральной России являлась одним из эквивалентов золота наравне с хлебом и спиртом. Но на «соляной» магистрали она стоила совсем недорого. Целый стакан «белого золота» можно было выменять за горстку махорки, достаточной для заправки всего одной самокрутки.
Одиссей прошёл мимо водонапорной башни из красного кирпича, уступил дорогу маневровому паровозу, спросил путь у рабочего-сцепщика и по его совету свернул на боковую ветку. По правую руку Одиссея потянулись выкрашенные в единый рыжий цвет склады-цейхгаузы. Впереди зачем-то столпился народ. Небольшая толпа зевак явно собралась поглазеть на что-то…
Возле высокой каменной стены, из-за которой выглядывали паровозные трубы, лежали семь полураздетых трупов расстрелянных. Скучающие в ожидании своего поезда мешочники и солдаты были рады хоть такому зрелищу и не спешили расходиться. Многие одобрительным хохотом поддерживая отвратительные шуточки лузгающей семечки рыночной торговки, которая комментировала мужские достоинства убиенных.
На стене депо аршинными белыми буквами, с указующей на лежащие под надписью тела стрелкой, было начертано: «Они были белыми шпионами, спекулянтами, дезертирами и паникёрами». И ниже подписано: «Смерть белогвардейским псам и их прихвостням!».
Небольшая станция превратилась в крупный форпост Красной армии перед осаждённой Астраханью. И местные чекисты ощущали себя на передовой, принимая жесточайшие меры к саботажникам и тем, кого считали подозрительными. Если человек по какой-то причине попадал к ним в руки, то домой он уже, как правило, не возвращался.
Казалось, кто-то подавал Лукову знак, чтобы он одумался, пока ещё не поздно, и повернул обратно. Да и ради кого он собирался так рисковать? Разве в произошедшей с генералом беде не чувствовалось вмешательство высшей справедливости, воздающей по заслугам старому двурушнику!
Глава 14
Во дворе у ворот привязано несколько оседланных лошадей. В глубине двора каменный двухэтажный дом купеческого вида. Никаких часовых – ни у ворот, ни у дверей. Луков подошёл ближе.
На двери на листе бумаги выведено: « военный комендант – первый этаж, ЧК – второй этаж». Из недр дома донеслись смутные голоса. Они звучали резко, отрывисто. Ещё по дороге сюда у мрачной стены Одиссею вспомнилось его недавнее заключение в московской ЧК, едва не состоявшийся расстрел. Разве не сумасшествие, что я по доброй воле явился сюда?!» – вновь подумал он. – Но ведь ещё не поздно одуматься, бежать подальше от этого мрачного места».
Случайный взгляд молодого мужчины упал на расположенные на уровне земли крохотные полуподвальные оконца в решётках. В тёмных норах можно было различить человеческие головы. «Это, наверное, подвал чека»,– догадался Луков и, отвернувшись, быстро, не давая себе более времени на колебания, вошёл.
Он поднялся по лестнице на второй этаж, прошёл длинным узким коридором и упёрся в деревянную перегородку, за которой сидел молодой парень с на удивление добродушным для данного учреждения простым лицом. Отгороженный от посетителей барьером парень вертел в руках цветной карандаш и рассматривал какой-то журнал. Сбиваясь от волнения, Луков стал рассказывать по какому он делу. По мере того, как молодой чекист слушал нелепого очкарика на лице его всё отчётливей проявлялось выражение жалости к наивному интеллигентку. Даже не дослушав «лопуха», добрый малый быстро оглянулся на дверь у себя за спиной и, понизив голос до шёпота, сказал:
– Зря ты пришёл хлопотать. Дёргай скорей со станции, пока тебя с твоим начальником к одной стенке не прислонили.
Но к немалому изумлению парня очкарик отказался уходить и стал добиваться встречи с главными чекистами. На его голос вышел мужчина с опухшим от пьянства и бессонных ночей лицом, на котором выделялись омерзительные бесцветные глаза-плошки. Узнав в чём дело, он без всяких разговоров отправил посетителя в подвал. Вызванный конвоир обыскал Лукова и, схватив за шиворот, потащил его вниз по лестнице. Вскоре за Одиссеем захлопнулась железная дверь. Он оказался в той самой дыре, которую видел с улицы. Это было низкое, длинное помещение, плохо освещённое, вонючее и грязное. Здесь ожидали конца два десятка обречённых: немытых, опухших от голода, сломленных постоянными побоями и потому ко всему равнодушных. Но генерала среди них небыло.
Оказавшись в предбаннике смерти, Одиссей запоздало пожалел о своём безумном поступке. Впрочем, это была лишь минутная слабость. Луков постарался взять себя в руки.
Его заключение длилось очень недолго. Вскоре явился тот же конвоир, что притащил его сюда, и повёл Одиссея обратно на второй этаж. На лестнице Луков слышал, как кто-то зло матерится, требует признаний от арестованного.
Когда Лукова завели в просторную светлую комнату, он сразу увидел Вильмонта. Генерал сидел в углу в накинутой на плечи шинели с простой железной кружкой в руках. Старый солдат спокойно ожидал решения своей участи. Бровь его удивлённо дёрнулась при виде Лукова, старик молча кивнул ему и снова принял безучастный ко всему происходящему вид.
В центре за накрытым простым сукном длинным столом сидели трое. Одного Луков уже знал, – этот человек приказал отправить его в подвал. Узкое лицо второго было изрыто оспой. Левая бровь и скула рассечены шрамом. Оспенные рубцы на его лице побагровели. Видимо, это он только что кричал и сыпал отборными ругательствами.
– Вы знаете этого человека? – указывая на генерала, сразу спросил у Лукова мужчина с тёмным восточным лицом, орлиным носом и немигающими карими глазами. Он единственный был во френче, остальные в выцветших гимнастёрках.
От волнения Одиссей немного замешкался с ответом. Человек со шрамом с нескрываемой враждебностью смотрел на визитёра. С чекисткой бескомпромиссностью он предупредил заступника:
– Мы считаем мандат вашего начальника фальшивкой. Имейте в виду, что, поручаясь за жандармского генерала, вы будете рассматриваться нами, как его пособник.
Но горбоносый остановил товарища:
– Подожди, Фёдор, не горячись.
Мужественное лицо горбоносого с раздвоенным, как рукоять ногайского кинжала подбородком, напоминало Лукову облик древнего азиатского завоевателя, степняка, как безжалостного, так и коварного.
– Да, я знаю этого человека – глядя в немигающие глаза «степняка», наконец, ответил Луков, хотя наверное ещё мог бы отказаться от начальника и тем сохранить пусть призрачный шанс на спасение.
– При каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
– Это произошло в кабинете директора ВЧК Дзержинского.
Чекисты недоверчиво переглянулись.
– Как вы попали к Дзержинскому?
– Меня должны были расстрелять, как контрреволюционера, но мои знания понадобились советской власти – честно признался странный парень.
Луков увидел недоумение во взглядах присутствующих. Тонкие, плотно сжатые губы горбоносого побелели в глазах его застыло напряжённое непонимание. Похоже, он впервые в своей чекисткой жизни встречал человека, который бы добровольно, не под пыткой признавался в чём-то подобном…
Очень долго чекисты совещались за закрытыми дверями. Всё это время Луков вместе с Вильмонтом сидели на скамейке в предбаннике кабинета под охраной красноармейца с винтовкой. Этот солдат не спускал заинтересованных глаз с валенок Одиссея. Лукову в какой-то момент даже показалось, что вот сейчас солдатик не удержится и попросит примерить обувку, которую он по всей видимости рассчитывал снять с арестанта после расстрела.
Между тем Луков и Вильмонт слышали, как яростно спорят между собой непримиримые борцы с местной контрреволюцией. Наверное, впервые в этих стенах участь заподозренных в измене арестантов вызвала дебаты. И принятое чекистами решение тоже наверняка было совершенно уникальным для этих стен. Они пришли выводу, что помощник задержанного ими старика действительно тот, за кого себя выдаёт, то есть чудаковатый учёный, – блаженный не от мира сего, совершенно не умеющий врать человек. Рассказ Лукова совсем не походил на специально сочинённую шпионскую легенду. А значит, ему можно было верить.
Горбоносый чекист вышел к арестантам. Сурово взглянув на конвоира, он коротко распорядился:
– Освободить.
Солдат с винтовкой тупо уставился на начальника, не понимая приказа. Затем, опомнившись, отошёл в сторону.
Горбоносый извинился пред Вильмонтом. В оправдание он рассказал, что только что вернулся после долгого преследования банды, которая учинили злодейство в посёлке железнодорожников, разгромив военный госпиталь и перебив несколько сотен безоружных новобранцев, мобилизованных в Красную армию, но даже не успевших получить винтовки.
– На берегу мы нашли до ста крестьянских шапок. Весь яр был обрызган мозгами. Мы видели – лапти, обмотки, кровь… Мы опоздали на полчаса… Больше это не должно повториться. На белый террор мы ответим ещё более жестоким красным. Ни одна бандитская сволочь от нас не уйдёт.
Правда, чекист самокритично оговорился, что на этот раз противник оказался хитрее и тактически грамотнее. Чоновцам не удалось настигнуть бандитов, они словно растворились в степи.
– Ну ничего, вот подучимся немного и ещё поквитаемся с этими кровавыми ублюдками – заверил горбоносый и зачем-то достал из кармана залистанный томик «Действия кавалерийских отрядов северян против рейджерских групп южан во время гражданской войны в США 1861-1865».
Генерал принял извинения чекиста и, забыв про личные обиды, стал просить помощи у человека, который едва не расстрелял его. Нужно было двигаться в путь, прежде чем начнётся таяние снегов. Через эти места протекало множество рек и речушек, и начавшееся весеннее половодье могло сделать абсолютно непроходимыми большие участки местности. Генерал также опасался тифа, а там, где скапливалось много людей, как на этой станции, неизбежно вспыхивала эпидемия. Чекист обещал помочь, но что-то конкретное пока предложить не мог. Нужно было немного подождать.
Из ЧК они возвращались молча. Луков ни на минуту не забывал, что они с генералом находятся в конфронтации. Тем не менее, молодой мужчина исподволь с восхищением наблюдал за спутником. Как обычно ходят старики? Малыми шашками, с усилием, лицо напряжённое, спина согнута, голову бояться повернуть – шатнёт! Но генерал шёл, как молодой – великолепная осанка, плечи мужественно развёрнуты, подбородок приподнят. Он давно отбросил за ненадобностью свою трость и лишь немного припадал на левую ногу. Дух такого человека сломить практически невозможно.
Они подошли к расстрельной стене. Вильмонт минут десять простоял, глядя на место, где тоже вполне мог окончить своё земное существование. Военная выправка, подтянутость сразу выдавала в старике офицера, и вскоре Одиссей стал замечать, что присутствующие красноармейцы подозрительно косятся на них. «Как бы нас снова не препроводили под конвоем в ЧК» – подумал молодой человек. Тут старик озадаченно обратился к нему:
– И всё-таки не пойму я вас – то вы бескомпромиссно заявляете, что я вам враг до гробовой доски, а теперь вдруг грудью встаёте на мою защиту!
Одиссей пожал плечами:
– Я просто возвращаю вам долг, ведь вы тоже спасли меня от расстрела, рекомендовав в экспедицию. Дали продуктов, которыми я поддержал голодающего отца.
– Что ж, Одиссей Гекторович, тогда я благодарен вам за душевное благородство, вы рыцарственная натура!
Вильмонт сделал движение, намереваясь пожать молодому человеку руку, но Одиссей отстранился.
– Да, я помог вам, ибо не мог поступить иначе. Тем не менее, мне известно, кто вы есть на самом деле. И не надейтесь, что я скрою этот факт, когда мы доберёмся до Ташкента.
Луков показал Вильмонту свою половинку карты джокера. Он рассчитывал, что старик смутится, начнёт выкручиваться, однако генерал лишь с сожалением посмотрел на него.
– Значит, вы приняли предложение этих господ-заговорщиков.
– Я принял!? – изумлённо и с обидой вскричал Луков.
Собеседники мгновенно поменялись ролями. Причём Одиссей даже не заметил, как из разоблачителя превратился в оправдывающегося подозреваемого. Он стал сбивчиво, взахлёб рассказывать о том, как получил карту.
К большому облегчению молодого человека благодарный за собственное спасение генерал не поставил под сомнение его рассказ.
– То, что вы сами открылись мне, снимает с вас подозрение – сказал Вильмонт и, наконец, крепко пожал учёному руку. – Простите, что пусть на минуту, но усомнился в вас.
В свою очередь старый разведчик сообщил, что лишь притворился готовым на измену двурушником.
– Я уже говорил вам, что мне ненавистно предательство, но мне обязательно нужно знать, кто скрытый враг. Поэтому я взял эту карту-пароль у тех же господ, которые пытались завербовать вас. Пусть они пока думают, что я готов плясать под их дудку. Но как только их агент предъявит мне пароль, я неприятно удивлю его. Когда-то у меня была репутация неплохого крысолова… Правда, и мне свойственно порой ошибаться…
Тут генерал поразил Лукова неожиданным признанием:
– Я подозревал ту пропавшую с аэропланом девушку – Галину.
– Но почему?! – изумился Луков.
Разведчик ответил очень уверенно:
– То, что она была вовсе не той, за кого себя выдавала, это совершенно точно. Но всей правды теперь уже не узнать. Быть может, я подозревал её напрасно.
*
По лицу Лаптева было заметно, что он не слишком рад возвращению генерала. Комиссар даже не пытался оправдаться перед начальником за то, что не попытался выручить его из ЧК. Напротив, он считал, что это генерал должен оправдываться.
– Зачем вы взяли с собой погоны? – спросил мальчишка старика обвинительным тоном.
Вильмонт достал из кармана пару эполет, блеснувших золотой чешуёй.
– Для белых я всё ещё генерал. Этот пропуск нам ещё может пригодиться.
– Ваша предусмотрительность, Ваше Превосходительство, едва не обезглавила экспедицию.
На это старик язвительно заметил:
– Вряд ли вы бы очень расстроились, товарищ Лаптев, если бы место начальника вдруг стало вакантным. Насколько я успел заметить, вы сами не прочь его занять.
Пока решался вопрос с отправкой экспедиции дальше, необходимо было найти какое-то временное пристанище. На станции и возле железнодорожных путей теснились палатки, но и под их тонким брезентом не всем нашлось место. Дымили костры, вокруг которых сгрудились «бездомные» красноармейцы. Они покорно ждали свободных мест, лишь бы хоть какая-то крыша имелась над головой, да стены, чтобы защитили от пронизывающего до костей степного ветра. Так что на самой станции искать убежища было бесполезно.