Усольцев засыпал Орлянке полную торбу овса.
– Кушай, Орлянка. За себя кушай и за Астру кушай.
Потом он возился у костра, стараясь предупредить каждое движение Нины Павловны; короткими сильными ударами ножа вскрыл консервную банку, налил из бидончика воды в котелок, приладил над огнем кофейник и стерилизатор.
Нина Павловна невольно залюбовалась его ловкими, точными движениями.
– Вы настоящая хозяйка, Усольцев. Подумать только, уже закипает вода! Опускайте концентрат. Пока я буду кормить Антона, пусть кипятится шприц.
Раненый ел нехотя. Нине Павловне приходилось уговаривать его, как маленького:
– Ну, еще ложку, ну вот, эта последняя… Ну куда это годится, половина бульона осталась! Вот я пожалуюсь Андрею Ильичу, он вам задаст, когда вернетесь на работу.
– А я вернусь, доктор?
Юноша напряженно смотрел на Нину Павловну, и она заставила себя улыбнуться.
– Если будете есть бульон.
Климов сосредоточенно свел брови.
– Давайте, я его доем.
Он, пересиливая себя, проглотил еще несколько ложек бульона, послушно подставил руку для укола и потом долго лежал, закрыв глаза.
Нина Павловна подумала, что Климов уснул, но он вдруг заговорил:
– А наши, наверно, отошли километров полсотни от того места. Сидят сейчас у костра, и Серега ест один из манерки. Она у нас вся покарябанная… Доктор, а у вас есть косынка – голубая, с белыми цветами вроде ромашек?
Нина Павловна быстро склонилась над Климовым, стараясь в сумраке палатки рассмотреть его лицо. Неужели бредит? Но тут же сообразила, что у нее действительно есть такая косынка.
– Откуда вы знаете, Антон?
– Аят. Андрей Ильич все заставлял его про встречу с вами да про операцию рассказывать – что вы говорили да как были одеты, – а Усольцев только одну эту косынку и запомнил.
Юноша вздохнул и болезненно поморщился.
Нине Павловне очень хотелось, чтобы Климов продолжал говорить, но проходили минуты, а он молчал, видимо, уснул. Осторожно закрыв его до подбородка одеялом, Нина Павловна выбралась из палатки.
– Как он? – шепотом спросил сидящий у костра Усольцев.
– Очень слаб. Потерял много крови. Боюсь, что у него начинается воспалительный процесс. Ах, скорее бы дойти…
Наступило молчание. Только слышно было, как потрескивал костер да хрустко жевала овес Орлянка.
Усольцев встал, и его тень заметалась по поверхности скалы. Он подбросил веток в костер, потом распаковал тючок с одеялами и отнес их в палатку.
Мрак с каждой минутой подступал ближе к костру, из пропасти доносились неясные звуки – вероятно, там протекала река, – но Нине Павловне эти звуки казались таинственными и враждебными.
– Усольцев, а звери здесь есть?
Проводник усмехнулся.
– Аят не спит, – он нежно погладил приклад ружья. – Иди отдыхай, Павловна.
– Спасибо вам за заботу, Аят.
Усольцев встал с места, приложил руку к груди и поклонился.
* * *
Тусклый свет вместе с утренней свежестью проник в палатку и разбудил Нину Павловну.
Раненый спал, но по неровному дыханию и по румянцу на лице Нина Павловна безошибочно поняла, что у него поднимается температура. Что же делать?
Она выглянула из палатки. Не было видно ни вершины скалы, ни далеких лесов. Туман окутывал все вокруг. Он поднимался из пропасти плотными седыми слоями.
Орлянка мирно жевала овес. Усольцев храпел у потухшего костра, подложив, под голову седло; его ноги в мягких кожаных сапогах раскинулись на матово поблескивающих влажных камнях. Услышав шорох, он вскочил, поднял с земли ружье, поправил шапку и подошел к Нине Павловне, свежий и ловкий; не верилось, что минуту назад он крепко спал.
Туман долго не рассеивался, и Нина Павловна шла, держась за ремень седла. Тропинка все время петляла и бежала то вверх, то вниз; камни выскальзывали из-под ног. Было по-утреннему прохладно, но Нине Павловне скоро стало, жарко, во рту пересохло.
Наконец сквозь белесую пелену проглянуло солнце. Дымчатые клочья тумана таяли на глазах и уносились вверх. Впереди, насколько хватал глаз, ни кустика, ни деревца, только бурые камни и огромные глыбы самых причудливых форм тянулись до горизонта. Раньше Нина Павловна ждала, что вот-вот из тумана покажется какое-нибудь жилье и мучительное путешествие кончится, а сейчас унылая беспредельность дороги отнимала последние силы.
Нина Павловна брела, опустив плечи и тревожно прислушиваясь к тихим стонам Климова; казалось, будто каждая неровность почвы отдается толчком в ее собственном позвоночнике.
"Мэрдыгейский леспромхоз… Андрей уверял, что там есть больница, рентген… А вдруг он ошибается? Сам же говорил, что всего раз был в больнице, да и то чтобы передать мне письмо… А вдруг там только медпункт? Когда же кончится эта дорога? Что делать?"
В отчаянии Нина Павловна подумала, не остановиться ли в тени, не сделать ли операцию прямо здесь, среди камней. Но она сразу же отбросила эту нелепую мысль.
В полдень они наскоро закусили. Климов отказался есть. Он облизывал потрескавшиеся губы и все время просил пить, называя Нину Павловну Машенькой. После того как напоили Орлянку, воды осталось всего два литра.
Опять потянулась изнурительная дорога. Теперь Нина Павловна не шла, она тащилась, втянув голову в плечи, и видела перед собой только мерно переступающие копыта Орлянки.
Далеко впереди показалась невысокая зубчатая гряда. Мелькнула мысль: может быть, там конец пути? Но когда добрались до этой гряды, оказалось, что дорога опускается вниз, потом снова поднимается вверх, а вдали точно такая же гряда.
– Еще немного терпи, Павловна. Сейчас начнется тайга. Леспромхоз теперь уже близко.
Усольцев протягивал ей фляжку и улыбался, словно сам он совсем не устал.
Орлянка свернула в какую-то расселину, и впереди открылась узкая тропинка, круто уходящая вниз, к лесу. Но там ждала новая беда: появились комары. Они носились тучами над густой травой. Пришлось опустить рукава комбинезона и надеть противомоскитную сетку. Орлянка забила хвостом и остановилась.
Нина Павловна погладила потный бок лошади и, подбадривая себя, сказала:
– Ничего, Орлянка, теперь уже близко. Правда, Аят?
Никто не ответил: Усольцев стоял, прислонившись к сосне, и спал, не выпуская из руки повода Орлянки.
– Маша, Машенька… Пить…
Нина Павловна стала ногой на ремни и, взявшись за край корзины, с трудом подтянулась.
Климов был в забытьи. Не открывая глаз, он стонал и просил пить. Лицо его горело. Нина Павловна приложила фляжку к губам раненого. Потом спрыгнула на мягкую траву.
Усольцев не шевелился. Лучи закатного солнца освещали его скуластое лицо.
И вдруг где-то совсем рядом раздался тяжелый рокот. Он ворвался в гнетущую тишину вечернего леса как взрыв.
Усольцев мгновенно проснулся и схватился за ружье, но тут же радостно хлопнул себя по бедрам и скрылся в чаще.
Он вернулся с чумазым человеком в замасленной спецовке. Тот взял Орлянку за повод и повел. Усольцев и Нина Павловна пошли за ним.
На узкой просеке стоял трактор. Сзади него возвышался большой волок сосновых стволов. Усольцев перерубил ремни вьючного седла. Потом он и человек в спецовке осторожно сняли с Орлянки тяжелую корзину, поставили ее прямо на капот над мотором и привязали к стойкам. Нина Павловна хотела помочь, но чумазый отстранил ее. Она кое-как забралась в кабину трактора и откинула голову на жестяную спинку сиденья.
А потом она услышала:
– Проша, отцепляй!
– А как же бревна, Дмитрий Лукич? – откликнулся кто-то из лесу.
– Бревна потом. Человек помирает.
– Какой человек?
– Да не все одно – какой? Отцепляй, балда, тебе говорят!
Тракторист прыгнул в кабину. Он рывком сбил на затылок грязную кепку и схватился за ручки длинных рычагов. Под ногами что-то заскребло, завизжало – трактор двинулся вперед.
Сквозь наваливающийся сон Нина Павловна услышала голос тракториста:
– Иди к леспромхозу, Проша. Объясни, что я прямо на поселок подался. А ты, товарищ, скачи на лошади до больницы, пусть встречают.
Нина Павловна с трудом открыла глаза. Фары трактора заливали светом длинную просеку и удаляющуюся на фоне темной зелени рыжую Орлянку с пригнувшимся к ее лохматой гриве Усольцевым.
5
– Нет, нет, голубушка, никуда я вас в таком виде не пущу. Вы едва стоите на ногах. А руки? Разве такими дрожащими пальцами можно удержать скальпель?
Седая женщина в белом халате обняла Нину Павловну за плечи и силой усадила на кушетку.
– Пока подготовят больного, пройдет полчаса. Вы обязаны хоть немного отдохнуть и прийти в себя. А ну-ка, снимем этот ваш наряд.- И она без участия Нины Павловны расстегнула пуговицы комбинезона. – Вот так. Теперь прилягте. Лиза, подай подушку. Что доктор Колыш? Ты послала за ним?
Нина Павловна послушно легла и со вздохом вытянула ноги.
– Кто это доктор Колыш?
– Наш главврач. Вместе посмотрите рентгенограмму. Так-то лучше будет. Вы когда последний раз ели?
– Кажется, в полдень. Я прошу вас, доктор, ассистировать мне.
– Да я же терапевт, голубушка. Вот видите, в полдень, а сейчас ночь. Отдыхайте, я принесу вам поесть. И не беспокойтесь, ассистент найдется.
Женщина вышла и плотно прикрыла за собой дверь. В углу на столе горела лампа под зеленым абажуром, где-то рядом тикали ходики.
Нина Павловна закрыла глаза.
"Конечно, надо поесть. И вообще не раскисать. Как только дадут снимок – Климова на стол… Где сейчас Андрей? Наверно, сидит у костра в этих кошмарных горах… Костер горит, Сергей ест один из манерки. "Она у нас вся покарябанная…" Климов должен вернуться. Я должна его вернуть. Должна! Какая чудесная кушетка!…"
Под окном зашелестело, расплывчатое пятно света проползло по потолку и погасло. В тишине хлопнула дверка автомобиля.
Это был последний звук, услышанный Ниной Павловной.
* * *
Кто-то берет ее за руку, сначала легонько, а потом начинает тормошить. Нина Павловна открывает глаза и видит склоненное над нею лицо Усольцева. Но он почему-то в белом халате. Она протирает глаза, сбрасывает байковое одеяло и быстро встает с кушетки. Да нет, это совсем не Аят. Просто у человека такое же скуластое лицо и черные блестящие волосы, но он гораздо старше Аята.
Солнце свободно проникает в белую комнату. Оно большим светлым квадратом падает на гладкую, выкрашенную масляной краской стену, отражается в пластмассовой чернильнице на письменном столе.
– Я решил разбудить вас, – говорит человек в белом халате. – Уже десятый час.
Нина Павловна мгновенно вспоминает все. Она оторопело смотрит на ходики, тикающие на белой стене, и бросается вон из комнаты.
– Климов! Что с Климовым?!
В коридоре мужчина берет ее под руку и ведет в палату.
Климов спит, обложенный подушками. Нина Павловна одним взглядом охватывает его спокойное бледное лицо, естественное положение тела, улавливает правильное глубокое дыхание; на табличке, прикрепленной к спинке кровати, кривая температуры резко прочерчена вниз: "6 ч. у. – 36,9".
Мужчина опять берет Нину Павловну под руку и ведет обратно в кабинет. По дороге он говорит:
– Пуля была в двух миллиметрах от позвоночного канала. Вы правильно решили не оперировать на месте: в лучшем случае Климов потерял бы способность двигаться.
Нина Павловна облегченно вздыхает.
– Слава богу! А я-то хороша – проспала. Ах, как я вам благодарна, доктор!
Мужчина улыбается и еще больше становится похожим на Усольцева.
– Я доктор Колыш, местный хирург. Очень рад познакомиться с вами, доктор Павлова. Будить вас я не стал. Жаль было, да и не к чему: вы спали, как моя дочка после студенческого бала. Кроме того, мы вас ждали, у нас все было подготовлено. Еще вчера пришла радиограмма из тайги.
Нина Павловна тихо спрашивает:
– А больше ничего не передавали?
~ Передавали. Товарищ Белов просил вас учесть, что из тех мест не ходят никакие письма.
Доктор Колыш говорит это серьезно, но в морщинках вокруг его глаз дрожит улыбка. Нине Павловне очень хочется расспросить его подробней о радиограмме, но вместо этого она смущенно говорит:
– А где Усольцев?
– Он отправился догонять экспедицию. – Хирург смотрит на часы. – Я должен отлучиться, а потом поведу вас к моей жене; у нее уже, наверно, готов завтрак. Чувствуйте себя здесь как дома.
Нина Павловна подходит к окну и раскрывает обе створки. Сегодня солнце совсем не такое, как вчера в горах: оно по-сентябрьски неяркое и ласковое. Больница стоит на сосновой вырубке. Между потемневшими пнями растет молодняк – елочки и рябинки теснятся так плотно, что кажется, будто в иглистой зелени горят красные фонари. Дальше среди толстых коричневых стволов сосен виднеются легкие шапки березок, их листочки уже тронуты желтизной. "Скоро зима", – думает Нина Павловна и счастливо улыбается. Как она боялась первой зимы на чужбине! Как странно звучит – "чужбина". Это понятие так не вяжется со.светлым добрым утром, с лесом, таким же могучим и стройным, как на перешейке под Ленинградом, с лицами и поступками людей, которых она встретила и узнала за этот год.
"Скоро зима! – радостно думает Нина Павловна и смотрит на желтые листья березок. – Скоро зима. Ну какие же зимой изыскательные работы!"
Теплый ветерок залетает на вырубку. По верхушкам деревьев он убегает туда, откуда не приходят никакие письма. Но ни лесная глушь, ни трудные горные тропы – ничто не может остановить радость, которая, пусть с запозданием, но все же приходит в сердце неотвратимо, как весна в суровые северные края.
День Андрея Коробкова
1
Андрей Коробков не умел управлять автомобилем, но это его не тяготило. Пожалел он об этом сейчас лишь потому, что увидел на шоссе за опущенным шлагбаумом "победу", а в ней за рулем благообразного пожилого мужчину в шляпе, – похож на профессора. Наверно, спешит в город на какое-нибудь заседание. Дел у него, вероятно, не меньше, чем у Андрея, а вот нашел же время, выучился водить машину. Шлагбаум медленно проползал мимо вагонного окна – впереди, должно быть, чинили путь, – и Андрею казалось, что эти последние километры, которые он отсчитывает, стоя в тамбуре, никогда не кончатся.
Хочется все-таки поскорее увидеть Новикова и Вадима Сергеевича, их насмешливые физиономии. Они, конечно, думают: где уж ему получить машины! Ничего, мол, не выходит, потому и застрял в командировке. Андрей рассмеялся, довольно защелкал пальцами в такт перестуку колес. Поезд уже набрал скорость, за окном в клочьях паровозного дыма мелькала пронизанная солнцем, изжелта-зеленая листва берез. Осень в нынешнем году хорошая, сухая. Но ведь это – Ленинград. Хлоп, и пошел дождик, на подъездных путях грязь. Интересно, справились ли ребята, установили в парке автоматическую мойку для машин?
От качки дверь тамбура приоткрылась, в лицо ударил ветер. Андрей полез за платком в карман – там ему попалась под руку твердая коробочка, и он сразу же забыл о машинах, автоматической мойке, нормах на расход горючего…
Но вот поезд наконец вползает под стеклянную крышу. Андрей потеснил проводника, соскочил на платформу и скорым шагом вышел на привокзальную площадь.
Усаживаясь в "Волгу", он первым делом нетерпеливо спросил:
– Ну, как там у вас? Аварий не было?
– Нет, Андрей Николаевич. Все нормально.
– А автоматическую мойку оборудовали?
– Порядок. Третьего дня пустили. Я сразу же нашу "Волгу" помыл. Стой себе руки в брюки и наблюдай. Красота!
Андрей помолчал, задумчиво посмотрел на несущиеся мимо дома.