– Ну, а как дела… в плановом отделе?…
– В плановом? А какие у них дела? Планируют чего-нибудь, наверно.
Андрей смутился:
– Ладно… Вот закуривай. Твои любимые, "Краснопресненские". Бери всю пачку.
– Да чего вы мне даете, Андрей Николаевич? Это же духи.
– А, черт… – Андрей поспешно убрал коробочку в карман и вынул сигареты. – Ты зачем приехал, Вася? Что, я сам не добрался бы? И вообще, как ты узнал, что я приезжаю?
– Ваша мамаша звонила. А потом, моя работа такая – чтобы начальство пешком не ходило.
Дома Андрей умылся, наскоро выпил чай и, уже надевая пальто, спросил у матери:
– С работы никто не звонил?
– С работы – нет. От Михаила Петровича вчера звонили. Секретарша. Спрашивала, когда ты из командировки вернешься,
– От Михаила Петровича?…
Андрей закрыл дверь, быстро спустился по лестнице, но у машины помедлил: постоял на панели, закурил. Может, прямо и поехать к Михаилу Петровичу? Но он же не звал. Вася плавно тронул "Волгу", и снова навстречу поплыл утренний город, освещенный неярким сентябрьским солнцем. Михаил Петрович так просто звонить не станет.
Многое в жизни Андрея Коробкова было связано с Михаилом Петровичем, хотя встречались они всего несколько раз. Впервые Андрей увидел его, когда поступил учеником на Металлический завод. Кузнечный цех подавил Андрея, ослепил, оглушил. Он так и застрял на пороге, прижав руку к груди и приоткрыв рот. Над головой скользила громада мостового крана, неся в цепких лапах раскаленную болванку. Впереди, поджидая добычу, щелкали челюстями тяжелые механические молоть; на пультах вспыхивали синие, красные, зеленые лампочки, трещали звонки, крутились в светлой паутине невидимые лопасти вентиляторов; слитный гул наполнял помещение, а под ногами вибрировал цементный пол – было от чего раскрыть рот.
– Послушай, парень, ты чего это мусоришь здесь?
Андрей и сам не заметил, как уронил свой завтрак – целлофановый мешочек с бутербродами.
Долговязый худой мужчина легко нагнулся, поднял бутерброды. На его смуглом лице необычными казались очень светлые глаза.
– Держи крепче. Первый день работаешь?
– Еще не начал. К мастеру надо…
– Правильно, иди вон в ту конторку. – Мужчина шутливо ощупал мускулы и плечи Андрея, дал ему тумака в спину. – Годишься в кузнецы. Главное – не робей. Кузнец должен быть смелым. – И ушел быстрыми, шагами.
Андрею сразу стало как-то спокойней. Он пошел по цеху, огляделся и на этот раз увидел не только машины, но и людей. Из кабины крана выглядывала румяная курносая девчонка; она что-то крикнула сверху, засмеялась и подмигнула Андрею. Механическим молотом управлял ловкий парень; из-под его кепки лихо торчал чуб "Намного ли он старше меня?" – подумал Андрей. Ему стало весело. Он покрепче зажал под мышкой завтрак – не то опять уронишь – и решительно открыл дверь застекленной конторки.
Так началась трудовая биография Андрея Коробкова.
Однако скоро выяснилось, что получить механический молот и управлять им, лихо выпростав чуб из-под кепки, совсем не просто.
– Так я и доверил тебе машину, держи карман шире, – сердито сказал мастер Тройной Прокоп (так его прозвали за то, что он был Прокофий Прокофьевич Прокофьев). – Скажи, можешь ты, к примеру, обкатать болт или там загнуть простую стремянку для рессоры, а?… То-то и оно! Нет, брат, прежде чем стать кузнецом, попрыгай-ка ты кузнечиком.
И пришлось Андрею заглянуть в допотопный горн, стать сначала учеником, а потом подручным к наковальне, взять в руки кувалду. Все это показалось Андрею обидным: за стеной передовая техника, а тут – бадья с грязной водой, доисторические клещи, закоптелое окно, как в деревенской кузне, – тьма веков! Для того ли десять классов кончил? Но вредный настырный мастер все не унимался. И постепенно Андрей втянулся в работу. А мастерить нестандартные поковки для инструментального цеха даже понравилось. Подумать только, ведь из этих железок впоследствии получится инструмент – "главное оружие рабочего класса", так говорил Тройной Прокоп.
– Тут аккуратность и точность нужна. И способность видеть в заготовках будущий инструмент. Ты умеешь видеть? Будешь и дальше работать по этой части. И не бурчи у меня!…
Андрей больше не бурчал и не обижался на мастера; механический молот уже не манил его. Про себя решил: стану инструментальщиком. Хоть сто лет проучусь, а стану! Долговязого мужчину, встретившего его впервые в цехе (Андрей теперь уже знал, что это парторг завода – Михаил Петрович), он однажды увидел снова в застекленной конторке. Михаил Петрович спорил там из-за каких-то чертежей.
Мастер горячился, ругался, сердито сыпал пепел из трубки на свой промасленный халат.
– Да что вы пристали, ей-богу! В бирюльки мы здесь играем, что ли? У меня же план, программа. Так я и пошел на эту удочку, держи карман шире!
А Михаил Петрович смотрел на мастера своими светлыми глазами и говорил спокойно:
– Однако вы попробуйте, попробуйте все-таки. Ведь не зря же ребята головы ломали. А что чертежи не слишком грамотны, это не беда, главное – мысль.
Все нравилось Андрею в этом человеке: и его светлые глаза, и спокойный голос. Мастер шумит, разоряется, даже кулаком по столу стукнул три раза – вот уж действительно Тройной Прокоп, – а Михаил Петрович все твердит, не повышая голоса:
– Надо, надо поддержать ребят. Совесть требует. Кто ж им поможет, если не вы?
Андрей не знал, какие это чертежи и что за ребята, за которых хлопочет парторг, но всей душой был на его стороне. Очень хотелось напомнить Михаилу Петровичу о себе, рассказать, что он, Андрей, уже стал чем-то, умеет что-то. Но сробел, не решился. С чего это парторг всего завода будет обращать внимание на какого-то чумазого "кузнечика", заскочившего в конторку подписать наряд?
Тогда Андрей подумал, что Михаил Петрович просто-напросто забыл о нем. Но оказалось, не забыл. В этом Андрей убедился много времени спустя, когда уже самостоятельно работал на токарном станке.
Как-то Михаил Петрович, придя в цех, направился прямо к Андрею. Подошел, потрогал быстрыми пальцами красный флажок на станке, поглядел на летящую из-под резца стружку.
– То, что ты перевыполняешь дневные задания, это хорошо. То, что ты стал членом ВЛКСМ, – тоже хорошо. А вот то, что на комсомольских собраниях ты из какой-то своей робости или, может, скромности сидишь и помалкиваешь, это плохо. А некоторые звонари и горлодёры превозносят и рекламируют себя. Ведь ты придумал приспособление для автоматической разметки и сверловки детали номер семь. Почему же премию хотели получить Нырков и Стасюк из конструкторского бюро? А еще, интересно мне знать, почему ты летаешь? Год в кузнечном, год в слесарях, а теперь в токари подался. В чем дело?
Андрей ответил, что хочет стать инструментальщиком. А для этого, мастера говорят, "все превзойти надо".
Михаил Петрович помолчал. Отошел шага на два и посмотрел на Андрея своими светлыми глазами, внимательно посмотрел. А потом вдруг будто вспомнил что-то.
– Послушай, ты Прокофьева уважаешь?
– Это мастера-то из кузнечного?
– Нет. Этот Прокофьев совсем из другого цеха. В общем, у меня есть билет. Держи. Самому мне сегодня недосуг, а ты пойди обязательно.
Андрей пошел. Михаила Петровича надо слушаться. А в следующий раз пошел уже по своему почину.
С Михаилом Петровичем в ту пору он не виделся. То есть видел его, конечно, – парторг частенько появлялся на горизонте, – но не подходил к Андрею. А Андрей сам не лез, почему-то ждал: наступит время, Михаил Петрович опять тряхнет его. И действительно, "тряхнул" года через полтора, когда Андрей был уже неплохим газозлектросварщиком.
В то лето на заводе строили новый цех. Стыки высотных конструкций приходилось варить у черта на куличках, рядом с птицами. Поначалу было страшновато, с непривычки крутило под ложечкой, тянуло книзу кишки, А потом ничего, обошлось, даже лихость появилась в работе.
Вот однажды сидит Андрей верхом на балке и ведет шов, вдруг кто-то трогает его сзади за плечо. Андрей сдвинул маску на затылок, обернулся. А это – Михаил Петрович.
– Ты чего это предохранительным устройством брезгаешь? Перед крановщицей фасонишь? А мы-то считали тебя серьезным человеком. Путевку вот схлопотали тебе в заочный Технологический.
От светлых глаз Михаила Петровича так и несло холодом. Андрей поежился, пробормотал:
– Извините. Больше не буду, Михаил Петрович смягчился:
– Ладно. Будешь работать и учиться. Ты, бывший кузнец, должен выдюжить,
А еще через сколько-то лет Михаил Петрович впервые вызвал комсомольца Андрея Коробкова в партком, и там состоялся такой разговор:
– Помнишь Прокофьева?
– Еще бы, разве можно забыть? Такой композитор!
– Да нет! Я про мастера из кузнечного цеха. Помнишь? Он уходит на пенсию. Хочет, чтобы ты вместо него поработал. А еще он говорит, что даст тебе рекомендацию в партию.
– Мне?…
– Ну да, тебе. Ты что же, до седых волос в комсомоле сидеть собрался? Вторую рекомендацию дам я.
И вот наступил день, обыкновенный ленинградский пасмурный день. В приемной райкома было порядочно народа, и секретарша не сразу обратила внимание на Андрея.
– За кандидатской? Так чего же вы молчите? Спрятался в угол и молчит! Так можно до вечера просидеть. Как фамилия?
– Коробков.
Девушка с любопытством оглядела Андрея,
– Вас просил зайти первый секретарь.
– Меня?
– Ну да, вас. Идите сюда.
Андрей помедлил, одернул новый пиджак и переступил порог кабинета.
Из-за стола поднялся долговязый человек. В его темноволосой голове виднелась седина.
– Ну что ж, поздравляю, Андрей Николаевич. Растем.
– Растем, Михаил Петрович. И вас тоже поздравляю.
– Э-эй… Потише! Ты мне так руку раздавишь, кузнец.
– Извините, Михаил Петрович. Простите…
– Ладно уж. Получай свою кандидатскую карточку. Ты её заслужил. Садись, рассказывай, как дела на заводе.
– Особенных дел у нас нет. Работаем.
Михаил Петрович слегка поморщился. Посмотрел на Андрея в упор своими светлыми глазами, недовольно сказал:
– Опять скромничаешь. А с главным инженером небось разругался. Думаешь, не знаю, как досталась тебе перегруппировка механизмов в цехе?
– Да ведь у нас молодежь соображает. А я только… я…
– Ладно, знаю тебя, скромника. Вот возьму и порекомендую в руководители. Сам будешь командовать каким-либо предприятием.
– Я?…
– Ну да. А то кто же? Не робей. На вот папироску, закуривай.
– Михаил Петрович…
– Ну, чего тебе еще?
– Михаил Петрович… Тут на днях прихожу я утром на работу, вижу – на пороге цеха стоит пацан. Совсем еще зеленый. И завтрак под мышкой держит… Как я когда-то, помните?
– Ладно… Покурил – иди. Меня, брат, люди ждут.
А последняя встреча произошла год назад в Смольном. На этот раз Михаил Петрович рассказал про автобазу, которая у него "в печёнках засела". И ремонт машин, и перевозки, все там хромает.
– Вот мы и решили рекомендовать тебя.
– Меня?… Да вы что, Михаил Петрович! Я и автомашину-то водить не умею.
– А зачем тебе уметь? Там семьсот шоферов, пусть они и водят.
– А если не выдюжу? Ведь я не автомобилист…
– Ты – бывший кузнец. Должен выдюжить.
2
"Волга" остановилась в переулке у знакомых ворот с транспарантом "Берегись автомобиля". За решетчатыми воротами виднелся усыпанный яркими осенними цветами газон, за ним белел домик-контора автобазы, там с краю окно – плановый отдел. На скамейке возле проходной сидели вахтер Самсоныч и старший диспетчер. По тому как диспетчер безмятежно читал газету, Андрей понял: утренний выпуск машин прошел нормально.
Оба они – пожилые люди – встали и поздоровались с Андреем.
– На линию вышли все машины, Остались только те, что в предупредительном ремонте, – доложил диспетчер. – В общем, в парке никаких ЧП, Андрей Николаевич.
– Было ЧП, – ворчливо сказал Самсоныч. – Вчера Гришка, шофер бензовоза, сорвал шесть цветков с газона и снес Маруське Вороновой в кузовной цех. Думал, я не замечу. Я на него рапорт в завком написал.
Андрей с улыбкой отмахнулся. Пожимая руку диспетчеру, пообещал:
– Итак, Вадим Сергеевич, скоро у нас еще тридцать машин будет.
Диспетчер как-то странно, вроде бы подозрительно, посмотрел на Андрея, потом на Самсоныча. С преувеличенным изумлением спросил:
– Да что вы? Неужели?!
А вахтер пожал плечами и отвел в сторону хитрые стариковские глаза.
– Да будут, говорю вам! Я, правда, в Горьком не дождался отгрузки: в Москву пришлось ехать, там на недельку застрял. Но автозаводцы твердо обещали: отправим груз сразу же.
Диспетчер опять переглянулся с вахтером.
Оба усмехнулись.
Андрей обиделся. Он пошел прочь от проходной, обогнул угол дома и остановился пораженный: в глубине асфальтированного двора у глухого забора шеренгой стояли грузовики. На новых покрышках четко выделялся рифленый узор протекторов, блестели на солнце стекла фар и кабин, свежая заводская окраска. У машин возились слесари – укрепляли номерные жестянки, маляр отшлепывал кистью через трафарет номера на бортах.
Андрей обернулся. Диспетчер стоял сзади и трясся от беззвучного смеха, – даже слезы выступили на его глазах.
– Вчера еще прибыли. Как часы. Извините, конечно, за розыгрыш,
Но Андрей и не думал обижаться.
– Где вы взяли шоферов перегнать машины со станции, Вадим Сергеевич?
– Новиков организовал. Повесил у меня в диспетчерской объявление: мол, так и так, на Товарной станции стоят новые грузовики, задерживать платформы нельзя – платить придется. Дескать, кто желает помочь? Ну, шоферы дневной смены, когда явились сдавать путевки, ясно, откликнулись. Новиков завел старый автобус и сам отвез ребят на Товарную…
Обычно, являясь по утрам на работу, Андрей начинал день с обхода мастерских. Это стало у него законом еще с того времени, когда он, в сопровождении главного инженера и начальников колонн, порядком смятенный, впервые шел по этому двору знакомиться с новым огромным хозяйством. Вокруг – автомобили, автомобили, автомобили… полуразобранные, на деревянных козлах, на домкратах – непонятные операции, незнакомые детали и запасные части… Но вот – кузница. Здоровенный дядька загибает ушки на коренных рессорных листах; на соседней наковальне двое молодых парней обкатывают длинные кузовные болты. Пылает горн, звон и грохот наполняют помещение, но этот шум не смущает Андрея – привычная музыка. Он улыбается кузнецу, будто старому знакомому.
– Ну, как работка?
– А что работка? Помахай сам, тогда узнаешь, – насмешливо говорит кузнец.
И Андрей, к удивлению главного инженера и разинувших рот парней, снимает пиджак, берет у дядьки оправку, кивает подручному: тащи, мол, заготовку. Звенит сталь, брызжет окалина, огненный жар обдает сразу взмокшее лицо. Словно всегда стоял здесь Андрей и выбивал искры из металла.
– А ну, пусти, дай-ка я постучу с ним на пару. – Кузнец оттесняет подручного, становится к наковальне; в его хитрых глазах и в огромных ручищах – азарт. Он подгоняет, поджимает Андрея: – А ну, наддай, наддай еще, поворачивайся, чтоб не остывало!
Андрей стискивает зубы, напрягается, – все-таки давно не работал.
Потом они оба вытирают вспотевшие лица, по очереди пьют воду из кружки, и теперь уже кузнец улыбается Андрею, как старому знакомому.
– Будем знакомы. Моя фамилия – Новиков.
Главный инженер и начальники колонн уже не удивлялись, когда в следующем, механическом, цехе Андрей встал к станку и добросовестно расточил баббитовый подшипник. Так он прошел по мастерским, а впереди уже бежал веселый слушок, и рабочие встречали его, как оркестранты дирижера, который сам умеет играть на многих инструментах. А когда Андрей наконец добрался до директорского кабинета, душевного смятения как не бывало. Он уверенно сел в кресло и спокойно положил тяжелые перепачканные руки на письменный стол.