О том, как появились на Колыме новые люди, рассказывали древние предания. Врангель записал рассказ о когда-то живших здесь «омоках», у которых «на берегах Колымы было прежде огней более, чем звёзд на ясном небе». Сохранились остатки их строений из толстых брёвен и следы высоких могильных курганов. Омоки были оседлым народом, его сменили на колымской земле чукчи (их Врангель называет чукоч). Омоки были звероловами и рыболовами, чукчи кочевали с юга на север и обратно с огромными стадами оленей.
В начале 20-х годов XIX века в Колымском округе чукчей, которых не отделяли от юкагиров, жило 1139 человек, якутов — 1034, а русских — всего 325. Большей частью это были ссыльные и потомки ссыльных. Были и потомки казаков, служивших на перевозке продовольствия, доставляемого правительством в эти гиблые места. Но после войны 1812 года правительственные поставки прекратились и казаки оказались с кочевниками в общем положении. Лишь шестеро из них были оставлены на действительной службе для содержания караула. Остальные казаки, живущие в отдельной станице, вооружённые саблями и ружьями, раз в год отправлялись к крепости Островной, где устраивалась Чукотская ярмарка. Казаки обеспечивали порядок на ней.
Врангель пишет: «Со скудостью, или лучше сказать, ничтожеством прозябаемой природы, представляется в замечательной противоположности богатство животного царства. Олени в бесчисленных стадах, лоси (сохатые), чёрные и бурые медведи, лисицы, соболи и белки наполняют нагорные леса...» Доктор Кибер обнаружил на Нижней Колыме зимующую белую куропатку, ворону обыкновенную и пернатого хищника — белого, или снежного, филина, питающегося во множестве населяющими тундру леммингами. Весной прилетали с юга отсутствующие зимой утки (Кибер насчитал до одиннадцати их разновидностей), лебеди, гуси. Первыми — уже в начале апреля — появлялись юркие маленькие пуночки, зоологами названные «снежными».
Весна — самое трудное время для жителей Колымы, замечает Врангель. Кончаются съестные припасы, рыба ещё не выходит из глубин, где она пережидала зиму. Под угрозой голодной смерти толпы местных жителей идут из тундры на юг, в русские селения на Колыме, которые сами страдают от недостатка продовольствия.
«Три такие ужасные весны прожил и я здесь, и теперь ещё с содроганием представляю себе плачевную картину голода и нищеты, которой, хотя был свидетелем, описать не в силах», — заключает Врангель.
Экспедиции предоставили в Нижнеколымске самую большую избу городка, которая не была заселена, потому что считалась обителью «нечистых духов». Расположились в двух комнатах избы, а для сохранения тепла построили нечто вроде сеней, а ещё и чулан для хранения продуктов и вещей.
Через полчаса после вселения Фёдор Матюшкин вернулся с устья Колымы, куда он ездил на собаках выяснить возможность покупки для экспедиции мороженой рыбы. Все собрались за вечерним чаем, обмениваясь впечатлениями о дорожных испытаниях, местных обычаях, оленях, первом знакомстве со здешними морозами, «в честь которых оставались мы притом в шубах, тёплых сапогах и шапках». И Врангель добавил, объясняя такой наряд при чаепитии: «Мы находились на берегах Ледовитого океана».
Но до этих берегов было ещё довольно далеко. Предстояло сначала перезимовать в Нижнеколымске. Под самый Новый год, 31 декабря неожиданно появился в городе англичанин капитан Джон Конкрин, совершавший пешее путешествие по Сибири. Не совсем, впрочем, пешее — он использовал и верховых лошадей, и повозки. Но всё же это был подвиг — один через всю Сибирь.
«Врангелевцы» ему очень обрадовались, встретили с ним Новый год, но на его желание присоединиться к их экспедиции ответили отказом. Как объяснил Врангель, «каждый лишний фунт груза был нам в тягость, увеличение числа людей ещё одним спутником слишком затруднило бы нас».
За окном было минус 40° по Реомюру (примерно то же и по Цельсию). В избе приходилось, несмотря на печку, постоянно кутаться в шубы, а чернила нужно было отогревать в горячей воде.
С трудом достав в Нижнеколымске 9 нарт и собак, Врангель решил сначала вдвоём с Кузьминым налегке проведать берег к востоку, в направлении к Баранову Камню, который считался пределом всех поездок. За ним тянулась полоса шириной до 80 вёрст, никогда ещё никем не посещавшаяся. Однообразие — единственное слово, которым можно характеризовать ландшафт к востоку от устья Колымы.
«...Первое впечатление при виде' необъятного пространства земли, покрытого саваном снега, ни с чем не может сравниться; даже радуешься, когда ночь, покрывая всё темнотою, производит хоть какую-нибудь перемену», — записывает Врангель.
В сумерках добрались до места, где, по словам проводников, должен был стоять дощатый сарай — «балаган». Увидели искры, вылетавшие, по-видимому, из трубы, но само строение долго не могли заметить. Собаки вдруг остановились у большого снежного бугра, и из-под снега неожиданно вылезли один за другим три казака, поехавшие вперёд с нартами. В отверстие в снегу, как в нору, нырнули и вновь прибывшие, оказавшись в балагане, где горел в печурке огонь. Путники подкрепились и согрелись, хотя трудно было дышать: ветер гнал обратно дым, заполнявший невеликое пространство балагана.
Наутро разбирали вещи, приготовленные к поездке. Впереди могло уже не встретиться балаганов, поэтому взяли с собой коническую палатку из оленьих шкур, два топора, восковые свечи, железную плиту, под которой можно было разводить огонь, медвежью шкуру и одеяла из двойных оленьих шкур. Естественно, взяты были инструменты для наблюдений за звёздами, за погодой. Из продуктов взяли два с половиной пуда ржаных сухарей, полтора пуда говядины, два фунта чаю, четыре — сахара. Ещё — крупу, соль, табак и водки на тридцать рюмок. Для собак — около двух с половиной тысяч мороженых и сушёных рыбин. На каждую нарту пришлось по 25 пудов груза. Одежда была сшита по местной «моде»: парка, кухлянка, торбаза (меховые сапоги), шапка, рукавицы — всё из оленьего меха.
22 февраля рано утром путешественники двинулись в путь к Малому Баранову Камню, до которого надо было ехать вёрст сорок с лишним. Было 26° мороза, солнце едва-едва поднималось над горизонтом. К четырём часам достигли поварни, рядом с которой стоял крест, поставленный Биллингсом в 1787 году. Внутрь небольшого домика проникнуть не удалось — он был весь наполнен льдом и снегом. Пришлось разобрать крышу, чтобы выбросить снег из помещения. Утром увидели башню, построенную в 1739 году Дмитрием Лаптевым, — знак, указывающий место выхода с моря в устье реки.
Через два дня миновали гористый мыс, прозванный Барановым Камнем, хотя никаких баранов здесь не было. Поставили палатку, но спать легли в одежде, лишь сняв для просушки меховые чулки и сапоги. А утром — снова в путь по низменному берегу, где «на всём открытом взору протяжении его никакой предмет не прерывает унылого однообразия печальной снежной пустыни». И мёртвая тишина...
Съёмку ещё не нанесённых на карту берегов вели в темноте, отсчитывая градусы, минуты и секунды на дуге секстанта при свете ручного фонарика.
Лишь сполохи северного сияния оживляли унылое однообразие зимней тундры. Вот как описал Врангель одно из этих небесных явлений: «Небо было чисто и безоблачно; звёзды блистали ярким арктическим светом. При лёгком NО ветре поднялся от NNO огромный светящийся столб, лучи его, подобно широким пламенным полосам, разламывались на небе по направлению ветра, беспрестанно переменяясь и, казалось, приближаясь к нам...»
В поисках Шелагского мыса подошли к краю моря и увидели на нём «необозримую до краёв горизонта простирающуюся стену огромных торосов». Путь вблизи Шелагского мыса «превзошёл трудностями и опасностями всё доселе нами испытанное. Часто принуждены были мы карабкаться на крутые, в 90 футов шириною ледяные горы, и спускаться по крутизне, находясь каждую минуту в опасности переломать сани, задавить собак или низвергнуться вместе с ними в ледяную пропасть». Припасы кончались. Установив, что берег к востоку от мыса Шелагского идёт на юго-восток, и отметив место, достигнутое в этой поездке, сложенной из больших камней пирамидой, повернули назад.
На карте появились новые названия — мыс Козьмина и мыс Матюшкина. 14 марта исследователи прибыли в Нижнеколымск, преодолев за 23 дня 1122 версты. Взятого продовольствия не хватило лишь на два последних дня, когда пришлось поголодать.
По льдам к неведомой земле
Врангель сразу же стал готовиться к следующей поездке — на север. 26 марта при лёгком тёплом юго-восточном ветре, безоблачном небе и температуре всего 5° мороза двинулись к Малому Баранову Камню: Врангель, Матюшкин, матрос Нехорошков и унтер-офицер Решетников. Сопровождать путешественников вызвался колымский купец Бережной с двумя своими нартами.
От Баранова Камня взяли направление на север, но попали сразу же в полосу торосов. Её удалось объехать, и гладкая ледяная равнина предстала перед путниками, лишь отдельные льдины выступали как острова. Казалось, что дальнейший путь будет лёгким и успешным: ледяную гладь хотелось сравнить с открытым океаном, в который выбираются мореходы из полосы опасных прибрежных отмелей и подводных скал. Но вскоре убедились «в бесконечном различии между оживлённым, бесконечно движущимся океаном и убийственным однообразием... ледяной пустыни».
Лишь только остановились передохнуть, из-за высокой льдины выскочил огромный белый медведь. Собаки с воем и лаем бросились за ним. Часа три они гонялись за зверем, который с каждой попавшей в него стрелой или пулей всё более свирепел. Наконец, один из казаков, богатырь Котельников, свалил его копьём на лёд. Медведь оказался очень тяжёл, пудов на 35 (т.е. больше полутонны), и упряжка из 12 собак с трудом могла тащить тушу.
На второй день почти все люди оказались поражены снежной слепотой, вызванной необычайно ярким светом, отражённым от идеально белой поверхности. Лечились по-разному. Врангель обтянул очки чёрным крепом, кто-то мочил глаза красным вином, кто-то получал облегчение, насыпав в глаза нюхательного табаку...
29 марта увидели впереди землю, очертания которой постоянно менялись: она казалась то гористой, то низменной, то вовсе исчезала. Это был мираж, «фата-моргана». Когда подошли ближе, увидели «маленький, довольно возвышенный остров, на котором подымались три отдельные столбообразные утёсы». Не сразу заметили на восточной стороне острова ещё один столбик, совсем небольшой. Поэтому новооткрытый остров получил романтическое название Четырёхстолбовой.
Дальше на север простирались непроходимые цепи торосов, через которые пробираться было необыкновенно трудно. Среди ледяных гор стали появляться полоски воды — полыньи, ещё более затруднявшие движение.
Среди торосов путешественники встретили 10 апреля праздник Святыя Пасхи. По этому случаю устроили необычное богослужение среди льдов. Выбрали льдину, послужившую алтарём, поставили на ней образ Николая Чудотворца, а перед ним — единственную восковую свечу. Купец Бережной исполнил за дьякона соответствующие молитвы, а хор казаков пропел псалмы. Праздничный стол украсили оленьи языки и двойные порции водки. А потом уселись вокруг костра и остаток дня провели в разговорах. «Вероятно, не было прежде примера, — пишет Врангель, — чтобы при таком совершенном недостатке всего, что почитается наслаждением, удовольствием, потребностью жизни, общество людей провело бы целый день так весело и довольно...»
На месте простояли и второй день, занимаясь ремонтом повреждённых нарт. За это время обстановка немного изменилась, удалось выбраться из торосов и достичь гладкого льда, по которому «счастливо проехали» 64 версты. Четырёхстолбовой остров едва был виден на горизонте. Измерение координат показало 70°38' с. ш. Температура не опускалась ниже -15°. Но силы и людей, и собак были на исходе. Повернули назад, неподалёку от Четырёхстолбового нашли ещё пять островов, описали их, нанеся на карту как Медвежьи острова. 28 апреля, после 36-дневного путешествия по льдам исследователи вернулись в Нижнеколымск.
Весной следующего года Врангель продолжил опись берегов Ледовитого океана, на сей раз намереваясь довести её до устья Индигирки. Тем временем Матюшкин с Козьминым на построенном зимой катере отправились обследовать устье Колымы, а потом её правый приток Анюй, впадающий в Колыму напротив Нижнеколымского острога.
Штурману Козьмину, занявшемуся организационными делами в Среднеколымске, Врангель поручил провести опись берега Ледовитого океана от селения Малая Чукочья до Индигирки. На лодках и лошадях поднимались вверх по рекам Чукочьей, Убиенной, Конковой. Навьюченным лошадям было очень трудно пробираться через завалы леса на берегах. Часто они убегали, и их приходилось ловить.
Так дошли до Алазеи, самой большой реки в пространстве между Колымой и Индигиркой, впадающей в море пятью рукавами (через них перебирались на лодках). На западном берегу Индигирки дожидался зимнего санного пути Козьмин в небольшом селении из четырёх хижин, названном Русское Устье.
23 сентября вышел на Индигирку начальник Усть-Янского отряда лейтенант Пётр Анжу, проведший описание побережья с востока, от устья Яны. Через три дня Козьмин отправился в Нижнеколымск по замерзшей тундре на санях — десять дней занял этот переход.
Весной 1822 года отряд отправился снова на север. Во главе — сам Врангель, его сопровождали Матюшкин, Козьмин и Нехорошков. Пять нарт, запряжённых лучшими собаками, предназначены для людей, кроме того, ещё девятнадцать, сопровождаемые проводниками, были нагружены продовольствием, рассчитанным на 40 дней путешествия.
У Большого Баранова Камня на нарты погрузили плавник («наносный лес»), дополнивший запас специально высушенных берёзовых дров. Путь через торосы был не лучше прошлогоднего, приходилось часто прибегать к помощи пешни, круша лёд. Но продвижение было ничтожным — не более версты за час. Время от времени появлялось на горизонте что-то похожее на землю, иногда вполне отчётливо рисовались холмы, долины, отдельные утёсы...
«Поздравляя друг друга со счастливым достижением цели, — писал Врангель, — мы спешили далее, надеясь ещё до наступления вечера вступить на желанный берег, но наша радость была непродолжительна... К вечеру, с переменою освещения, наша новооткрытая земля подвинулась по направлению ветра на 40°, а через несколько времени ещё обхватила она весь горизонт, так что мы, казалось, находились среди огромного озера, обставленного скалами и горами». Это был мираж, вызванный испарением воды из полыньи. Исчезнув солнечной ночью, мираж повторился на следующее утро.
Очередная Пасха была справлена во льдах. Она пришлась на сей раз на 2 апреля. Проводники, угостившись двойной чаркой водки, пели, плясали, стреляли в цель из луков и ружей. Наутро продолжилось преодоление бесконечных торосов, иногда встававших совершенно непроходимой стеной, которую можно было лишь обогнуть, отклонившись от курса на север вправо или влево.
Фёдор Матюшкин выполнял роль разведчика: он уходил на лыжах вперёд, изучая дорогу и высматривая возможную землю, на поиски которой отправляли отряд из далёкого Санкт-Петербурга.
Путешественники достигли широты 72° 2', от Большого Баранова Камня было пройдено почти триста вёрст. Врангель решил повернуть на восток, чтобы дойти до меридиана Шелагского мыса, на котором предполагалась искомая земля. Но ничего, кроме торосов, да ещё глубокого, труднопроходимого снега не встретилось. Вернулись на тундровый берег, к прибрежным холмам: «Несмотря на их дикость, они казались нашим утомлённым взорам живописными и прелестными». 4 мая были в тунгусском селении, где уже находился лейтенант Анжу, возвращавшийся с Новосибирских островов на Яну.
А группа Врангеля на следующий день была в Нижнеколымске, проведя во льдах почти два месяца.
Лето посвятили путешествию по каменистой тундре, где нужно было уточнить описание побережья и проверить прошлогодние астрономические измерения. В Нижнеколымск вернулись после 94-дневного путешествия по тундре.
Четвёртый, последний выход в Ледовитый океан, был начат как никогда рано — в начале марта. Кавалькада из 19 нарт достигла начала мыса Шелагского, где встретилась с чукчами. Один из них — Камакай, производивший впечатление в своём роде образованного человека, рассказал, что между мысами Шелагским и Северным с прибрежных скал в ясные летние дни можно видеть на севере «высокие, снегом покрытые горы...» и что «в прежние годы приходили с моря, вероятно, оттуда большие стада оленей». Возникла надежда, что в этом походе удастся дойти до земли. 13 марта при температуре воздуха ниже -20° С «оставили мы берег и направили наш путь по льду прямо на север». Снова торосы, через которые пробивались пешнями. Но появилось препятствие, и ранее встречавшееся. Однажды ночью сильный северный ветер взломал лёд вокруг лагеря, так что люди оказались на льдине, окружённой со всех сторон водой. Всю ночь провели в ожидании неминуемой гибели. К счастью, утром льдина вернулась к обширному ледяному полю, от которого оторвалась. Продолжилась борьба с торосами, их скопления всё чаще стали прорываться полыньями.