Юрий Лисянский на три года моложе Крузенштерна, и родился он в украинском городе Нежине. В Морской корпус, однако, поступил раньше Ивана, когда ему было всего 9 лет. В возрасте 13 лет произведён был в гардемарины, а по окончании корпуса Юрий и Иван стали мичманами. Весь выпуск 1788 года был досрочным, потому что начиналась война со Швецией. Крузенштерн назначен на военный корабль «Мстислав», командир которого — Григорий Иванович Муловский. Лисянский, которому не было ещё и пятнадцати лет, определён на другой фрегат — «Подражислав», крейсировавший в Балтийском море.
Оба мичмана участвовали в сражении при Готланде 6 июля 1788 года в составе эскадры адмирала Грейга. Там получили они боевое крещение. Мичманы участвовали в других морских баталиях, завершивших в 1790 году войну, — Выборгском и Ревельском сражениях... Они получили награды и произведены были в лейтенанты флота. Крузенштерну доверили доставить в Кронштадт захваченный при Готланде шведский корабль «София Магдалена» с пленным шведским адмиралом Лейонанкером.
Когда в 1793 году Екатерина II решила послать в Англию, именовавшуюся «владычицей морей», для повышения квалификации 16 лучших флотских офицеров, то в эту группу попали Крузенштерн, Лисянский и внук Витуса Беринга Яков. Эти три друга поклялись однажды продолжить славные дела Великой Северной экспедиции. У Крузенштерна, правда, была своя мечта, перешедшая к нему от безвременно погибшего капитана Муловского, — совершить первое кругосветное путешествие. Пока же все служили на английских кораблях.
Крузенштерн плавал в Индию, Индонезию, бывал у Бермудских островов, на острове Барбадос. Лисянский ходил в Ост-Индию, обогнул мыс Доброй Надежды, потом оказался в Северной Америке, долго жил в Филадельфии и как доброволец английского флота участвовал в военных операциях против французов, с которыми англичане соперничали. В 1797 году, получив в одном из сражений контузию, Лисянский вернулся на родину, где принял в звании капитан-лейтенанта фрегат под своё командование. За военные заслуги (участие в 18 морских кампаниях) Лисянский был награждён орденом Св. Георгия 4-го класса. Он занялся военно-морской наукой, перевёл большой труд англичанина Клерка по тактике морских операций «Движение флотов». Но тут неожиданно пришло предложение от старого друга Ивана Крузенштерна, от которого отказаться было невозможно...
Десять лет миновало после гибели в бою первого русского мореплавателя, задумавшего кругосветное путешествие, Григория Муловского. Но в памяти его ученика, ставшего за десятилетие бывалым моряком, мечта о плавании вокруг света сохранилась. У него уже был опыт, он повидал многие далёкие страны. Решил Иван Крузенштерн, что настало время действовать. Императору Павлу I были отправлены две записки. Первая — «О развитии колониальной торговли и выгоднейшем снабжении Российско-Американских колоний всем для них необходимым», вторая — «О возвышении российского флота посредством дальнего плавания».
На «Надежде» и «Неве»
Свои два шлюпа Крузенштерн и Лисянский провели в Кронштадт. Шлюпам дали имена — «Надежда» (командир Крузенштерн) и «Нева» (во главе стал Лисянский).
Крузенштерн прекрасно понимал международное значение «кругосветки»: «Экспедиция наша, казалось мне, возбудила внимание Екатерины. Удача в первом своего рода опыте была необходима: ибо в противном случае соотечественники мои были бы, может быть, ещё на долгое время от такого предприятия отвращены...»
У плавания была и дипломатическая цель — доставить в Японию русского посла Николая Петровича Резанова, который должен был разведать возможности установления отношений с Японией, тогда закрытой для европейцев. Кое-что везли на кораблях для Китая. Но главная цель — доставка грузов в Русскую Америку.
Лисянского Крузенштерн характеризовал как «усердного к общей пользе» и имевшего «о морях, по коим нам плыть надлежало, так и о морской астрономии... достаточно познания». Лисянский о своём старшем друге отозвался как о «человеке отличных дарований», под началом которого «с великой охотою согласился совершить столь отдалённое путешествие».
Когда морское ведомство предписало Крузенштерну взять на борт судов «для надёжности» несколько иностранных матросов, тот возразил: «зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился».
Возразил он и против того, чтобы экипаж составили матросы из крепостных, как тогда было принято. В команды судов, отправляющихся вокруг света, объявили вольный набор «охотников», и добровольцев оказалось на удивление много.
На «Неве» отправились в плавание лейтенанты Павел Арбузов, Пётр Повалишин, мичманы Фёдор Коведяев, Василий Вер, штурман Данило Калинин. В экипаже «Надежды» был старший лейтенант Макар Ратманов, участник многих морских сражений. Столь же опытный военный моряк лейтенант Пётр Головачёв. А вот мичман Фаддей Беллинсгаузен впервые проходил серьёзное испытание морем. Ему исполнилось всего 24 года, и своё кругосветное путешествие, ознаменовавшееся открытием шестого материка Земли, было у него ещё впереди. Столь же молодым был и ещё один будущий кругосветный путешественник Отто Коцебу. Вместе с ним плыл и его брат Мориц. Большие надежды возлагались на естествоиспытателя Григория Ивановича Лангсдорфа, он впоследствии станет известен как первый русский исследователь Южной Америки.
Перед выходом кораблей из Кронштадта их посетил сам император, походил и, оставшись доволен снаряжением судов, «с удовольствием смотрел несколько времени на работу, которая тогда на кораблях производилась». Александр I прекрасно понимал, что два корабля под командой Крузенштерна впервые выводят Россию на просторы Мирового океана и русский флаг увидят жители тех далёких стран, где никогда ещё его не было.
После «августейшего посещения» можно было отчаливать. «Августа 4-го по новому стилю, везде мною употребляемому, настал ветер восточный. Немедленно сделал я сигнал сниматься с якоря; но не прошло и двух часов, как ветер опять переменился из восточного в западный, свежий, продолжавшийся до 7-го августа, в день, в который нам предоставлено было оставить Кронштадт».
Так описал этот торжественный момент тот, кому довелось исполнить историческую миссию — быть во главе первой русской кругосветной экспедиции.
Начало было неудачным. Через неделю плавания подошли к острову Гогланд, но как-то утром произошло несчастье — с мачты «Невы» упал в море матрос. Тотчас же на воду спустили шлюпку, но спасти матроса не удалось.
Вынужденно долгое стояние на копенгагенском рейде Крузенштерн использовал для знакомства с обсерваторией, основанной в 1656 году Христианом Лонгомантаном, учеником знаменитого астронома Тихо Браге. Эта обсерватория была на 20 лет моложе Парижской и Гринвичской. Директор обсерватории Буге проверил корабельные хронометры по солнцу и звёздам.
В начале сентября шлюпы пошли дальше, но в проливе Скагеррак попали в сильнейший шторм, их разлучивший. Только в английской гавани Фальмут вновь встретились — «Нева» пришла на два дня раньше.
Здесь простились с Европой, взяв курс на Канарские острова. С каждым градусом широты становилось теплее. А вечером 10 октября необычное явление привлекло всеобщее внимание.
На юго-западе вдруг возник огненный шар, «с таким блеском, что весь корабль освещён был с полминуты». Шар медленно двигался в северо-западном направлении и там исчез, будто бы растворившись в воздухе. «Но обилие огненной материи произвело такую полосу, которая, следуя в ту же сторону, видна была целый час ещё после...» — свидетельствовал Крузенштерн. «Такие воздушные явления, хотя и видают часто, но чтобы светлая полоса могла быть видима так долго, оное, уповательно, случается реже». А видна была эта полоса, как записал в дневнике Лисянский, не менее 10 минут. Сейчас мы назвали бы это явление «неопознанным летающим объектом» (НЛО)... Хотя, возможно, это была шаровая молния, также весьма загадочная.
На следующий день наступило гибельное для парусников полное безветрие. У горизонта мрачнели грозовые облака, сверкали частые зарницы.
Шторм пронёсся стороной, лишь слегка задев «Надежду» и «Неву», омочив их сильным, но непродолжительным дождём. Затем опять настало безветрие, несколько дней качала корабли «великая зыбь».
19 октября появился среди моря остров Тенерифе со знаменитым пиком, вонзившимся в облака. Вскоре он сбросил с себя облачный покров и во всём величии предстала гора, покрытая сверкающим под лучами солнца снегом. Её окружали другие горы, но, как замечал Крузенштерн, «посредственное в соединении с великим кажется малым, и сии побочные горы не возбуждают внимание наблюдателя».
Несколько дней шлюпы простояли на рейде города Санта-Крус, обменялись визитами вежливости с местными испанскими властями. Русские были здесь впервые. «При тёмных понятиях, каковые в отдалённых землях и поныне имеют о России и россиянах, немало там удивились, увидя, что и сии гиперборейцы равняются во всём с живейшими жителями Южной Европы и не уступают им ни в воспитании, ни в образе жизни». На Крузенштерна тяжёлое впечатление произвело господство инквизиции и «неограниченное самовластие губернатора... Здешний гражданин не имеет ни малейшей свободы».
При отъезде на берег посетившего «Надежду» с толпой чиновников губернатора Канар дан был салют из девяти пушечных выстрелов. Пушки крепости ответили «числом равномерным». (Крепость Сан-Кристобал была знаменита тем, что именно у её стен меткое ядро лишило руки самого адмирала Нельсона).
Острова Зелёного Мыса прошли стороной, заметив из них только остров Святого Антония. 26 ноября, на тридцатый день плавания от Санта-Круса, перешли через экватор. Один только Крузенштерн уже пересекал великую линию, опоясывающую земной шар. Для всех остальных это было впервые.
Был выполнен традиционный ритуал в честь бога морей Нептуна. В полдень 26 ноября, когда корабли перешли на 10 минут в южное полушарие, подняли флаги, встав на вантах, троекратно прокричали «Ура!»
Ближайшим участком суши в южном полушарии был остров Святой Екатерины, принадлежащий Португалии. Но крепость здесь носила то же имя, что и на испанских Канарах — Санта-Крус. Взаимный салют был дан из 13 выстрелов. Губернатор острова был очень любезен, он разрешил своим людям нарубить дров для русских мореплавателей. На одном маленьком островке позволено было учредить обсерваторию для проверки хода хронометров и наблюдений звёзд неба южного полушария. «К чему европейские астрономы редко имеют случай», — записал Крузенштерн.
2 февраля уже 1804 года шлюпы направились от острова Святой Екатерины, не заходя в Рио-де-Жанейро, прямо к мысу Горн. Нужно было спешить, потому что обход южной оконечности южноамериканского материка почти всегда, особенно в это время года, сопровождался сильнейшими штормами, погубившими немало судов. Крузенштерн заранее договорился с Лисянским встретиться в бухте Анна-Мария у острова Нукагива в Вашингтоновом архипелаге.
Как и ожидалось, лишь только шлюпы приблизились к широте мыса Горн, с юго-запада задул ветер, обернувшийся вскоре жестоким шквалом с градом. Корабли с убранными парусами понесло по высоким, как горы, волнам.
Когда выглянуло солнце и можно было определиться, Крузенштерн установил, что за шесть дней шторма корабль отнесло на 25 миль к северу и на 42 мили к востоку, и он совершенно не продвинулся к западу. Когда миновали мыс Горн и вошли в лоно Великого океана, установилась спокойная погода.
Было 3 марта, с острова Св. Екатерины шлюпы ушли ровно месяц назад... Они не могли встретиться — так далеко друг от друга их разметал шторм. Не встретившись с кораблём Крузенштерна, Лисянский принял решение плыть к находившемуся прямо в центре Тихого океана острову Святой Пасхи, открытому в 1722 году голландским мореплавателем Рогевеном. В 11 часов 16 апреля остров увидели с «Невы» прямо по курсу, а через шесть часов корабль приблизился к восточному его берегу. Но шквалистый ветер с севера и накрывший остров густой мрак помешали стать на якорь. На следующий день подошли к острову с юга.
Моряки сразу же заметили среди банановых насаждений две высокие чёрные статуи. Обходя остров, Лисянский видел «якорное место» у западного берега, на котором среди деревьев стояли ещё четыре каменных изваяния. Описания их сделаны были посетившим остров Пасхи в 1785 году Франсуа де Лаперузом.
Остров, если верить Лаперузу, был исключительно интересен. И Крузенштерн вполне мог, обогнув южноамериканский материк, тоже направиться к нему. Лисянский решил подождать несколько дней, занимаясь описанием берегов, и ближе познакомиться «с этим местом, достойным любопытства». Группа моряков на шлюпке поплыла к берегу. Островитяне её заметили, они собрались кучками на почтительном расстоянии. Но погода заставила шлюпку вернуться, а ветер от берега не позволил кораблю стать на якорь. Обойдя остров кругом и нанеся его на карту, Лисянский повёл «Неву» к Маркизским островам. Но чтобы оставить какой-то след своего пребывания на острове, если вдруг подойдёт «Надежда», он отправил лодку (ялик) и лейтенанта Повалишина с подарками для островитян.
Увидев ялик, в воду бросились человек тридцать. Повалишин показал знаками, чтобы приближались не все сразу, а по одному. Первому подплывшему он передал бутылку с запиской для Крузенштерна. Потом одарил каждого из подплывших островитян пятаками на цепочках, ножами и маленькими бутылочками, в которых помещены были палочки с надписью «Нева».
Север Тихого океана
От острова Пасхи до Маркизских островов примерно такое же расстояние, как от Копенгагена до Канар. «Нева» возвращалась к экватору. Моряки надеялись на постоянный юго-восточный ветер, но полоса пассатов по обе стороны экватора в восточном полушарии оказалась уже, чем в западном. Сначала ветры меняли направление, потом задул норд-ост (северо-восточный ветер), его пришлось преодолевать, управляя парусами до самых Маркизских островов. Птицы и акулы сопровождали корабль. Акулы, те, которых удавалось иногда поймать на уду, оказались вполне съедобными.
На рассвете 7 мая милях в тридцати по левому борту показались три холма — ещё четыре острова. Все они были на карте, но контуры, как установил Лисянский, оказались не вполне точны. На «Неве» их поправили.
Однажды, когда ветер стих и парусник лёг в дрейф, его понесло течением к острову Нука-Гивы. Здесь произошла встреча с островитянами, о которой Лисянский рассказал в своей книге: «Около 9 часов, когда мы находились подле восточного берега острова, к нам пришла лодка с восемью островитянами. Приближаясь к кораблю, один из гребцов затрубил в раковину, а другой непрестанно махал белым лоскутом ткани. Приняв это за знак, что они не имеют против нас никаких неприязненных намерений, я приказал также махать белыми платками и полотенцами, а напоследок мы вывесили белый флаг. Как только лодка приблизилась к кораблю и нами был подан знак на него взойти, они вдруг бросились в воду и с помощью верёвок, опущенных за борт, влезли на корабль с величайшей проворностью. За всякую безделушку я давал им по ножу или по гвоздю, чем они были весьма довольны, а особенно первыми. Матросы, побуждаемые любопытством, обступили их отовсюду, однако же это нимало не мешало гостям непрестанно петь, плясать и прыгать различным образом... Островитяне обходились с нами как со старинными своими знакомыми и друзьями. Они весьма честно меняли свои плоды и другие редкости и были так вежливы, что каждый из них, желая возвратиться на берег, просил даже у меня на то позволения...»
На следующий день в бухте Тайо-Гайе «Нева» встретилась, наконец, с «Надеждой» после семинедельной разлуки. На борту «Надежды» было много островитян во главе с самим местным королём. Он был, как и все остальные, полностью обнажён и татуирован, лишь узор наколок казался более замысловатым и утончённым. Невозможно было поверить, что эти кроткие, добродушные люди — людоеды. Но они в самом деле съедали захваченных в плен врагов. Несколько человеческих черепов подарили русским морякам в обмен на ножи и гвозди.