Зимовщики боялись цинги, и по совету якутов Прончищев ввёл в рацион питания замороженную сырую рыбу — строганину. Однако, после того как 22 января впервые показалось над горизонтом солнце, возвестившее о приближении конца полярной ночи и весны, несколько человек, включая мужа и жену Прончищевых, всё же ощутили признаки болезни. Но это было несравнимо с бедствием на зимовке «Иркутска», к востоку от дельты Лены. О нём узнали в середине апреля от посланца Беринга, солдата Погодаева, привёзшего письмо от Василия Ртищева. Штурман «Иркутска» сообщал о том, что от цинги на зимовке уже скончались 32 человека, в том числе и начальник отряда Ласиниус. Прончищев сразу же отправил спасательный отряд, вместе с Афанасием Толмачёвым поехали и несколько якутов.
Выйти изо льдов Оленёкского залива «Якутску» удалось только в августе. Но зато очень быстро по чистой воде он дошёл до Анабарской губы. Прончищев провёл съёмку и отправил два отряда на поиски той руды, которую якуты приняли за золото (на самом деле это был пирит). Руду, однако, не нашли, и плавание на запад было продолжено.
13 августа судно подошло к Большому Хатангскому заливу, в котором не стало задерживаться, а, используя попутный ветер, пошло вдоль никому ещё не ведомого побережья Таймыра, тянувшегося на север. Низменное пустынное побережье вызывало опасения, и чтобы избежать мели, постоянно измеряли лотом глубину. Берега были пустынны, даже плавника не было видно. «И никто на оных берегах не живёт, — записывал Прончищев, — и жить не у чего, понеже [хотя] мы посылали ялбот за дровами и водой, ничего не нашли, ни дров, ни воды».
Но вскоре прямо по курсу стали возникать один за другим острова. Целый архипелаг был открыт вблизи берегов Таймыра. Его назвали именем Петра. За группой островов — залив, скованный льдом, который Прончищев ошибочно принял за нижнее течение реки Таймыры. А дальше — целая россыпь островов. Они получили имена святых, соответствующих тому дню, когда было сделано открытие: Андрея, Павла, Фаддея. Четыре острова, увиденные после, так и остались неназванными (на современной карте они значатся как острова Комсомольской правды). Между островами видели множество тюленей, моржей и белых медведей, бродивших по льду «яко скотина какая».
Прончищев вёл дубель-шлюп среди льдин по узкому (всего полметра шириной) каналу, края которого того и гляди могли сомкнуться, раздавив судно.
Штурман Челюскин записал в судовом журнале: «В самые глухие льды зашли, что по обе стороны, також и впереди нас великие стоячие гладкие льды...» Прошли по каналу ещё миль тридцать, но идти дальше означало бы неминуемый ледовый плен и гибель судна. Прончищев, превозмогая болезнь (цинга его донимала с весны), собрал совет унтер-офицеров. Вместе решили возвращаться назад.
«Великая шуга» (мелкобитый лёд) затянула канал, по которому только что прошёл дубель-шлюп. Назад шли, раздвигая льдины вёслами и баграми. Мороз усиливался, всё труднее становилось отбиваться от наступающего льда. С облегчением записывает Челюскин в судовом журнале: «Однако Боже милостив, дал Бог, дал нам способного ветру, что оную шугу разнесло». До Хатангского залива «Якутск» прошёл по чистой воде, но зимовать там было невозможно: вокруг совсем не было ни плавника для строительства изб, ни дров.
Пошли на старое место зимовки, на Оленёк. К заливу подошли 28 августа. Но к зимовью не смогли приблизиться из-за сильного южного ветра, который согнал воду из залива. Тяжелобольной Прончищев отправился на ялботе искать проход для судна. Вернулся поздно вечером уставшим до предела, едва добрался до каюты и упал без сознания. На следующий день, 29 августа 1736 года, Василий Прончищев умер. Через тринадцать дней скончалась его жена.
Могила Прончищевых — одна из самых известных в Российской Арктике. В 1999 году захоронение исследовала археологическая экспедиция из Моем, вы, определившая, что причиной смерти Василия и Татьяны Прончищевых была не цинга, а воспали тельные процессы, связанные с травмами. На могиле сейчас установлен памятник.
Харитон Лаптев
Двоюродный брат Дмитрия Лаптева был на год старше, но опыт службы на флоте имел больший уже 19 лет составлял его стаж морехода. Во время войны с Польшей фрегат «Митау» был захвачен обманным путём в плен, и Харитон, как командир корабля, был приговорён к смертной казни, но после разбирательства дела в суде помилован. Лаптев вернулся на Балтийский флот и получил назначение командира придворной яхты «Декроне». Но, узнан о наборе офицеров в Великую Северную экспедицию, он предпочёл этому «тёплому месту» суровую Арктику.
Харитон встретился со своим кузеном в начале 1738 года в Петербурге, куда тот прибыл с рапортом о работах, проведённых к востоку от Лены. В Сибирь они поехали вместе и 25 мая 1739 года прибыли в Якутск. Харитон Лаптев принял в своё командование дубель-шлюп «Якутск» с экипажем из 45 человек. Через несколько дней судно и дощаники с провиантом отправились вниз по Лене. Достигнув через полтора месяца дельты Лены, Харитон Лаптев вы вёл «Якутск» по Крестовской протоке в море и на правил его к месту зимовки Прончищева, в устье Оленёка.
Продолжил работу Прончищева Харитон Лаптев летом 1739 года. Первое открытие на пути к Хатангскому заливу — небольшая, но глубоко вдающаяся в сушу бухта, которой он даст скандинавское имя — Нордвик («Северная бухта»). Возвращаясь в Хатангский залив, Лаптев открыл остров «длиной поперёк более мили». Над морем «стоит утёсом там якобы стена из одного камня, а с той стороны, которая в губу, лежит берег, пологой и низкой». Островом Преображения назвал его Лаптев. Льды не позволили пройти вдоль восточного берега Таймыра дальше мыса Фаддея, где поставлен был маяк «из камня плиточного вышиной в полторы сажени». Этот лаптевский маяк через 180 лет, в 1919 году, увидели сквозь туман моряки с амундсеновского судна «Мод», направлявшегося к месту дрейфа.
Зимовка Лаптева в Хатангской губе, около устья реки Блудной, прошла благополучно, без болезней и потерь. А весной 1740 года были возобновлены работы: геодезист Чекин с девятью собачьими упряжками и восемнадцатью оленями направился через тундру к устью реки Таймыры, чтобы провести описание берега до устья Пясины. Вёрст триста прошёл Чекин до озера в горах Бырранга и ещё триста до устья Таймыры, а там на запад — со съёмкой. На карту лёг стокилометровый участок побережья. На 76° 26’ с. ш. поставил Чекин свой маяк, а дальше не пошёл, потому что кончился корм для собак. В Хатангское зимовье он вернулся через два месяца, в конце мая, «с крайнею нуждою».
Когда Чекин вернулся, Лаптев отправил на Таймырское озеро две группы аборигенов для заготовки рыбы и организации склада. После того как вскрылся лёд на озере (в июле), эта рыбацкая бригада на лодке спустилась в устье Таймыры. Туда направил Лаптев «Якутск». Удалось пройти вдоль таймырского побережья не более двухсот вёрст, и судно попало во льды. Течение и ветер загнали его в ловушку, из которой судно не выбралось. У «Якутска» был обломан форштевень и пробит борт.
24 августа не выдержавший давления льдов «Якутск» затонул. Экипаж судна высадился на льдине, которую быстро уносило в море. Спешно выгрузив продовольствие, люди направились к берегу. С трудом добрались, но это был холодный пустынный берег. Только через полтора месяца, в конце октября, показался на горизонте зимовочный дом в Хатангском заливе. Четверо умерли по дороге, остальные были на пределе истощения и усталости.
Лаптев пришёл к убеждению, что морем выполнить задачу отряда — описать берега Таймырского полуострова — не удастся. Ещё одна зима на Хатанге. На исходе зимы, в марте, Лаптев направил Челюскина с тремя собачьими упряжками через тундру к устью Пясины, Чекина — на восточный берег Таймыры. Туда же в начале марта 1741 года проложил путь Семён Челюскин, выйдя из Туруханска, где его отряд провёл зиму. Он достиг устья Хатанги и, следуя направлению береговой линии, пошёл на север. От мыса Фаддея велись съёмки. И 22 мая на карте обозначился самый северный мыс полуострова и всего огромного материка Евразии, который был назван Северо-Восточным. «Сей мыс каменный, высоты средней, — записал Челюскин в путевом журнале. — Здесь именован мною оный мыс... здесь поставил маяк — одно бревно, которое вёз с собою».
Немало было высказано сомнений в том, завершил ли в самом деле штурман Челюскин открытие мыса, названного потом его именем. Но документы подтвердили, что открытие сделано именно им.
Российский академик А.Ф. Миддендорф, путешествовавший по Таймыру в 1848 году, утверждал: «Челюскин — не только единственное лицо, которому сто лет назад удалось достичь этого мыса... и обогнуть его, но ему удался этот подвиг, не удавшийся другим, именно потому, что его личность была выше других. Челюскин, бесспорно, венец наших моряков, действовавших в этом крае... Челюскин из участников экспедиции всех точнее и отчётливее в своих показаниях».
Крупнейший русский учёный Миддендорф ровно через сто лет после Челюскина прошёл по Таймыру. От Таймырского озера он спустился по реке Нижней Таймыре к её устью. На обратном пути лодка разбилась о камни и пришлось идти пешком. Этот путь был столь же трудным, сколь и у Семёна Челюскина. Начав своё путешествие в мае 1843 года, академик только в середине января следующего года вернулся в Красноярск. Миддендорф был первым учёным на Таймыре, и результатом его исследований стала полная карта полуострова, карта рек Таймыра, изучение его растительности и геологического строения. Кроме того, Миддендорф реконструировал карту Харитона Лаптева, которая считалась утерянной.
Недавно обнаруженная в одном из архивов, эта карта, несомненно, замечательная. На ней — весь полуостров, площадью почти в полмиллиона квадратных километров, одно из крупнейших заполярных озёр, река, название которой дало имя полуострову. На эвенкийском языке это означает «обильная» (имеется в виду изобилие рыбы в реке).
Дмитрий Лаптев
Самый восточный отряд экспедиции возглавил датчанин на русской службе лейтенант Питер Ласиниус. Отряду численностью 49 человек был предоставлен бот «Иркутск».
Согласно инструкции Беринга, «Иркутск» должен был плыть от устья Лены на восток до самого Чукотского Носа, а потом завернуть в Тихий океан и достичь устья Анадыря и Камчатки. Перед отрядом Ласиниуса ставилась важнейшая задача всей экспедиции. Но обстоятельства сложились так, что выполнить её не удалось.
Тяжёлые льды сразу же преградили судну путь на восток, как только оно вышло из Быковской протоки в устье Лены. Под напором сильного ветра с севера льды теснили судно к берегу, и морякам пришлось пробираться по узким каналам, расталкивая льдины шестами и вёслами. Но скоро и последние разводья сковало льдом. С большим трудом удалось вывести судно к материку — на это ушло четыре дня. О продвижении на восток не могло быть и речи. Следовало становиться на зимовку.
Стали искать удобное место для зимовки в губе Буорхая. Зашли в устье реки Хараулах, где на низких берегах было много плавника. Из него за две недели построили дом в четыре комнаты, с кухней и баней. Но внезапно налетевшая буря взломала лёд, и вода из бухты хлынула на берег, затопив все постройки.
Зимовка была тяжёлой. Опасаясь, что продуктов не хватит, Ласиниус уменьшил вдвое нормы питания, а двух матросов, пытавшихся ему возражать, отправил в Якутск с донесением Берингу. Отношения командира с подчинёнными не складывались, а тут ещё цинга стала косить зимовщиков одного за другим. Первым умер незадолго до Нового года Питер Ласиниус. Командиром стал штурман Василий Ртищев. Все остальные тоже болели, некого было послать, чтобы сообщить о бедствии отряда. Расстояние немалое — две тысячи вёрст...
И вдруг неожиданно в морозный мартовский день на Хараулахе появилась собачья упряжка, в ней — «служивый» Погодаев с пакетом от Беринга. Отдав пакет, Погодаев умчался на Оленёк, где зимовал Василий Прончищев. От него пришёл 1 мая спасательный отряд, заставший в живых только девять человек: Ртищева, иеромонаха Дамаскина и семерых служивых. Спасатели похоронили в общей могиле 36 человек, освободили бот изо льда, поставили на нём мачту и судовые снасти.
В начале мая Беринг отправил из Якутска на оленях Михаила Щербинина с новой командой бота. В конце мая на трёх лодках-дощаниках вниз по Лене вышел отряд Дмитрия Лаптева, до того занимавшийся переброской грузов по рекам от Якутска к Охотску. Льды не пустили лодки в бухту, и Лаптеву пришлось со своей командой тащить их по топкой тундре. Только в июле он подошёл к Хараулахскому зимовью...
Дмитрий Яковлевич Лаптев родился в 1701 году близ города Великие Луки. Окончив Морскую академию, он служил на военных кораблях на Балтике и за 10 лет продвинулся в звании от мичмана до лейтенанта. Плавал в порты Германии и в Архангельск, а в 1735 году вместе с А.И. Чириковым прибыл в Якутск для участия в экспедиции Беринга. После гибели Ласиниуса он был назначен руководителем восточного отряда.
Бот «Иркутск» попытался выйти в море. Но «великие непроходимые льды... стеной преградили путь», — писал в отчёте Лаптев. «Иркутск» не пробился дальше мыса Буорхая и вернулся на Лену. Лаптев пришёл к выводу, что морской путь на восток невозможен и «к проходу до реки Колымы и до Камчатки по всем обстоятельствам ныне и впредь нет никакой надежды». Зимовка на Лене снова была трагичной: все переболели цингой, один человек умер.
В августе 1737 года Лаптев выехал в Петербург для обсуждения вопроса о дальнейших работах экспедиции. Он заявил в Адмиралтейств-коллегии: «...проход тем Северным морем от Ленского устья на Камчатку видится невозможен... а тот стоячий лёд, по чаянию, простирается до называемой Святого Носа Земли...»
Этот мыс, до которого в самом деле было трудно добраться, долго рисовали на картах в сильно преувеличенном виде, и он выглядел серьёзным препятствием на пути к Берингову проливу. Впрочем, петербургское морское начальство предписало Лаптеву вернуться в Сибирь «и чинить ещё один опыт, не можно ли будет пройти по Ледовитому морю».
В начале лета 1739 года Лаптев послал матроса Алексея Лошкина к Святому Носу для описи побережья до устья Лены, а сам вместе со штурманом Щербининым и командой в 33 человека вышел на шхуне «Иркутск» из устья Лены на восток. У мыса Буорхая мощные льды встретили судно, как и в прошлое плавание, но Лаптев попытался прорваться. Это удалось, хотя шли «с великим беспокойством и страхом».
И вот, наконец, был достигнут Святой Нос, так долго считавшийся «необходимым» (то есть который невозможно обойти). Оказалось, что мыс оканчивается на 400 вёрст южнее, чем было показано на картах. Потому-то он и казался «необходимым»: корабли, подходя, слишком далеко забирали к северу, попадая в тяжёлые льды.
За Святым Носом совсем недалеко оказалось устье Индигирки, к которому Лаптев подошёл 2 сентября. Здесь он встретился с Лошкиным, выполнявшим съёмку берега между реками Алазеей и Индигиркой, а также со Щербининым и Киндяковым, заснявшими участок побережья от Святого Носа до Индигирки. Весной геодезисты продолжили съёмку, на карту легли дельта Яны и берег от Алазеи до Колымы. Бот крепко засел во льду, и чтобы его освободить, на целую версту пришлось рубить канал в ледяном поле. Для этой титанической работы были привлечены в помощь команде несколько десятков местных жителей. «Иркутск» вышел в море и вскоре был в устье Колымы, последней большой реки перед Беринговым проливом. Однако пройти в него Дмитрий Лаптев не смог из-за тяжёлых льдов у мыса Большой Баранов Камень.
Снова началась зимовка в Нижнеколымском остроге. Для тех, кто начинал работать ещё с Ласиниусом, это была шестая зима. На сей раз она прошла без трагических последствий. Лаптев попытался пройти мимо Большого Баранова Камня, но льды оказались сильнее. Тогда Лаптев отступил, снова заявив о невозможности достичь Камчатки, и поехал на Анадырь по суше. Летом 1742 года, когда Семён Челюскин подходил к самой северной точке побережья в Азии, Дмитрий Лаптев завершил восточный участок грандиозного полигона Великой Северной экспедиции — нанёс на карту главную чукотскую реку Анадырь, впадающую в Берингово море Тихого океана.
В конце 1743 года Лаптев приехал в Петербург и сдал в Адмиралтейств-коллегию обширный материал экспедиции: карты, дневники, судовые журналы, данные астрономических определений координат — всё, что было получено героическим трудом трёх западных отрядов. Четвёртый отряд, поначалу не достигший успеха, привёз едва ли не самые ценные материалы.