1
1
Белый песок. Белое небо. Черная, маслянистая вода. Три шага - волна, рисует узор, смывает в нескончаемый океан, окатывает ленивыми брызгами.
Ничего, кроме песка и океана. Ни тепла, ни холода. Ни имени, ни памяти. Только шаги, волны, вязь узоров на песке.
Он останавливается, оглядывает темную и светлую половины бесконечности, силится вспомнить: кто, зачем? Волны шепчут: дальше, дальше. Он идет по кромке прибоя. Вглядывается вдаль, прислушивается... кажется, сейчас он найдет, сейчас услышит: ту-дум, ту-дум...
Волна шуршит под ногами, стирает следы. Не вспомнить, в какую сторону шел. Берег пуст и одинаков, насколько хватает глаз.
Он снова идет, считая шаги: один, второй, третий - волна. Один, второй...
__________________________________
2
2
- Эй, Грыт! Пора привал! - крикнул Колчан, закутанный в заиндевелый мех по самые глаза.
Грыт тряхнул головой, отгоняя привычный морок: эту картину он видел во сне и грезил ею наяву, сколько себя помнил. Ветер пел тоскливые песни в ущелье, пробирался острыми когтями под волчью доху, пытался столкнуть вниз. Жмурясь, Грыт оглядел четырех идущих следом торговцев с яками под уздцы, полдюжины сгорбленных фигурок налегке, замыкающего остатки каравана Бочку. Ослепительно белели склоны и пики. Справа нависала скала, снег едва прикрывал широкий карниз: как раз разойтись двум якам.
- Какой привал, - буркнул Грыт. - До заката три часа.
Колчан пожал плечами:
- Нурша-бей говорит, дальше не пойдем. Люди устали, яки устали.
Грыт еще раз обернулся, встретился взглядом с купцом. Тот смотрел прямо, с вызовом. Теперь Грыт пожал плечами.
- Привал так привал. Мне-то все равно, где сдохнуть.
Он почти не лукавил. За шесть недель пути по Грозовым Горам от каравана осталось меньше четверти людей, из двадцати охранников - трое, а сам он подхватил ледяную жабу: она ворочалась в груди, мешая дышать, драла горло и заставляла кашлять кровью. Проводник сорвался со скалы пять дней назад, и никто не знал дороги до Башни Заката. Вести караван выпало Грыту, как самому старшему и самому удачливому из бойцов. Вот он и шел на запад, ориентируясь на едва угадываемые следы прошлых караванов и странное, беспорядочно блуждающее меж облаков солнце. А еще - на уверенность в том, что на этот раз придет, куда надо.
"Идеши на запад солнца, видевши свет вечерний..." - где-то далеко, когда-то давно слышанное песнопение жрецов бога-одиночества тоскливо тянулось на двух нотах, поднывая ветру. Чем ближе он подходил к башне Хозяйки Ветров, тем мельче и глупее казалась цель, что вела его двадцать два года: вспомнить. Назваться своим именем, а не собачьей кличкой.
Грыт усмехнулся: надо было вовремя остановиться, смириться. Радоваться тому, что имеешь - ведь было все: почет, богатство, дом, который он мог назвать своим. Все, кроме памяти.
Пустые мысли. Вот он, путь - позади. И вот он, конец пути - в одном дневном переходе, за снежным пиком. И только боги знают - не будет ли конец подобен началу.
- Остановимся под той скалой. - Грыт указал на большую выемку, почти пещеру, примерно в получасе пути.
Колчан кивнул, купцы промолчали. Грыт пошел вперед, прислушиваясь к шорохам и принюхиваясь к ледяному ветру: сдохнуть в двух шагах от цели было бы досадно. Перед внутренним взором вставали картины прошлого. С самого первого мига, как он осознал себя двадцать два года назад.
3
3
- Грыт! - хриплый ор над ухом выдергивает из сна, в ребра бьет окованный медью сапог. - Ун гер лошым!
Страшно! Руки скованы, тело едва слушается. Ни имени, ни места, ничего - вместо памяти провал. Но думать некогда, надо действовать.
Он перекатывается под ноги орущему, сбивает на песок, хватает за шею. Узкие глаза врага выпучиваются, козлиная борода топорщится, коричневое лицо, под цвет песка, корежится. Кто-то кричит рядом: удивление, опасность, незнакомый гортанный язык. Он снова перекатывается, закрываясь пойманным... надсмотрщиком? воином? Короткий дрянной меч на поясе, грубый кожаный нагрудник, рубаха и высокая шапка... Он отмечает детали, но вместо названия народа - пустота. Вместо привычного сильного и здорового тела - истощенная развалина. Кости ломит, связки трещат от малейшего усилия. Шею трет и печет металл, на стертых до мяса запястьях тоже металл. Дешевое железо в пятнах крови и ржавчины.
- Кто ты? - рычит он пересохшим горлом в ухо ошалевшему воину. - Где?
Тот мотает головой и пытается выхватить меч, неумело тыча локтем и дрыгая ногами. Легкий нажим на ключицу, воин скрючивается и замирает от боли.
Он оглядывается. Полтора десятка таких же узкоглазых бегут к нему вдоль каравана: косматые кривоногие лошаденки, вереница истощенных рабов, нанизанных кандалами на одну веревку.
- Грыт! - орет ближайший воин, с медными бляшками на доспехе и рыжим хвостом на шапке, потрясая таким же дрянным мечом. - Тхам абу!
В тоне ни намека на страх, ни намека на переговоры. Грыт удивляется: его не боятся? Встает спиной к пустыне, сжимая плечо пойманного. Пятится. Пленник подергивается от боли, скулит. Вырваться не пытается.
- Кто такие? - кричит... сержанту? десятнику? вожаку?
Вожак строит зверскую рожу, неразборчиво рычит и тычет мечом в сторону неопрятной груды в хвосте короткого каравана. Отбросы? Он вглядывается: нет - избитый кнутом мертвый раб. Откуда-то изнутри поднимается смех. Он не понимает, чего тут забавного, но ничего не может поделать: смеется отрывисто, словно лает. Дергает рукой в неприличном жесте. Слышится металлический лязг.
Работорговцы? разбойники? кочевники? останавливаются, разражаются гневными воплями, спорят между собой. Лежащие вповалку на песке рабы поднимают головы в удивлении.
Он резко замолкает и смотрит на свою руку: на костлявой кисти с обломанными ногтями и потрескавшейся коричневой кожей болтается грубо заклепанный браслет и обрывок цепи. Рука дрожит. Пустыня дрожит, подергивается туманом. Солнце приближается, печет. Только почему-то оно темное, солнце. И вокруг темно... А кочевники снова орут.
Второй раз он очнулся не рабом, а воином: по закону степи раб, победивший в поединке воина, занимал его место. Племя должно жить.
От убитого врага ему достались косматая ленивая лошадь, меч, дырявая йорта и две высохшие, кривоногие жены. И имя Грыт - отбросы, падаль. Поначалу соплеменники косились и посмеивались над "великим воином с грозным именем", но успокоились и приняли за своего, когда он двоим сломал руки, а третьему отсек ухо его же ножом.
Грыт быстро выучил язык кочевников Тмерла-хен, но своего родного так и не вспомнил. Он не вспомнил ничего. На месте примерно тридцати лет - возраста бывшего пленника никто не знал - была вязкая, тоскливая пустота. Грыту упорно казалось, что он - вовсе не он. Новые соплеменники подтверждали: до того утра взятый вместе с хмирским караваном наемник из далекой западной земли не отличался особой ловкостью и ничуть не походил на "адай-хсыл", что примерно означает "бешенное отродье Хсы".
После рабства и кочевья были храм и арена. Жрецы Темного явились за ним, прослышав о адай-хсыле. В сердце степей Тмерла-хен, меж пяти холмов, Грыт убивал во славу Хсы пленных воинов, стозубых кошлотов и поевших дикого кха-бриша бешеных жеребцов. К первым двум женам добавились еще десять юных, гладких и таких же кривоногих, дырявую йорту сменил шатер из шерсти белых кобылиц и вышитые ковры. Вместо дрянного меча Грыт убивал голыми руками и чем подвернется: камнем, веревкой, осколком кости, сухой веткой. А кочевники вокруг утоптанной и политой кровью земляной площадки четыре раза за луну радостно орали: "Тмерла! Убей!".
На исходе первого лета при храме Хсы ему первый раз приснился сон...
4
4
Девочка с рыжими косичками играет в мяч. Подбрасывает, ловит, смеется. Мальчик босой ногой чертит узор. Волна смывает линии. Мальчик снова рисует.
Песчаный замок рассыпается, оплывает. Смоляные волны подмывают стены. Фигурки из веточек тонут в белом песке.
Мальчик оборачивается, смотрит на девочку и на мячик. Просит:
- Давай вместе.
- Нет. Это мое.
Она держит прозрачный мяч на ладони. Внутри него игрушечный человечек упирается в стенки, силится выбраться. Колотит крохотными кулаками, раскрывает рот.
- Я тоже хочу игрушку.
Мальчик протягивает руку к шарику. Девочка отступает на шаг и указывает вдаль:
- Вон твоя.
Там, по границе черного и белого, бежит человечек. Спотыкается, поднимается и снова бежит. Размахивает руками, торопится.
- Это неправильная игрушка. - Мальчик с укоризной смотрит на девочку.
- Ты сам её такой сделал.
Девочка улыбается и снова подкидывает мяч.
Человечек уже близко. Девушка, совсем не похожа на игрушку. Её ноги изранены, по щекам текут слезы, черные волосы спутаны. Теперь она еле бредет, увязая в песке.
- Зачем ты здесь? - Мальчик заступает ей дорогу. - Тебе здесь нечего делать.
Девочка с косичками смеется. Шарик в её руках бьется, но она держит крепко.
- Отпусти! - Сиреневые глаза гостьи прикованы к игрушке.
- Поздно, - отвечает девочка с косичками.
Мальчик отходит в сторону, кивает.
- Вот, смотри. - Гостья разжимает кулак, прижатый к груди. В ладони маленький кусочек солнца. Яркий, живой, трепещущий. - Оно ещё бьется.
- Отсюда нельзя вернуться.
Девочка качает головой и подбрасывает мяч. Он на миг зависает в воздухе, падает на песок, растет, тает. Игрушечный человек из мячика остается растеряно стоять на белом берегу.
- Он вернется! - требует гостья. - Я не уйду без него!
5
5
На следующий день идол, глыба песчаника с едва намеченными контурами всадника, засмеялся голосом рыжеволосого мальчика.
"Ты мой", - сказал Темный Хсы.
"Поиграем?" - спросила Светлая Райна.
"Кто я? Откуда? Зачем?" - пустота внутри головы болела и тянула прочь, на поиски правды. Ни ласки жен, ни холодный кам из кобыльего молока не смогли отвлечь от желания немедленно идти... куда? Он сам пока не знал. Знал только, что вспомнит себя, чего бы не стоило - вспомнит! Старшая жена глянула, как он собирает походную суму, заплетает жесткие пегие волосы в косу и, причитая о проклятье тоски, побежала за жрецом.
- Кто я? - потребовал Грыт ответа у старика.
- Ты отмечен богом! - ответил жрец.
- Мое имя?
- Это все ветер, - пробормотал жрец, брызгая на него смесью шакальей крови и полынного отвара. - Снова Хозяйка тоскует... твое имя Грыт!
- Откуда я? - не отставал Грыт.
- Ты понесешь пламя Хсы в проклятую землю Драконов. В тебе воплотится Он!
Он отвернулся от старика, забрал суму и меч. Проклятая земля Драконов ждала его.
Так начался путь к Хозяйке Ветров, только сам Грыт еще не догадывался об этом.
По дороге в землю Драконов, Хмирну, Грыт думал. Странное, тяжелое занятие. От дум голова болела, кружилась, а из жухлых осенних трав и жгучих песков пустыни Кыр вырастали миражи. Широкая река лениво катила волны среди зеленых холмов, возносил розовые стены родной город, название которого вертелось на языке, но не хотело звучать. Ухмылялись пустыми окнами заброшенные дома, и девушка с ночными, звездными глазами кружилась в безмолвном танце и улыбалась призывно. А ночами снились сны, которых он не мог вспомнить. Проснувшись, лежал неподвижно, удивляясь слезам на щеках: он не умел плакать.
Пустыню Грыт перешел легко. Ему повезло догнать длинный, от горизонта до горизонта, богатый караван. Одинокого наемника взяли младшим погонщиком верблюдов и заплатили на границе Хмирны четыре монеты. Квадратные медяки с дыркой посреди упали в ладонь теплыми, пахнущими дальними странами и надеждой. Три из них он потратил, а четвертый повесил на шнурок под рубаху, на удачу.
В первом же городе Грыту указали на дом мага.
- Я не смогу тебе помочь, - отмахнулся широким желтым рукавом узкоглазый мудрец. - Боги дали тебе новую жизнь и забрали память, а кто я такой, чтобы спорить с богами?
Во втором городе мудрец сказал то же самое:
- Ты не родился Грытом, не родился в этом теле. Тот человек умер в пустыне Кер. Не знаю, зачем Близнецы отдали тебе его тело, и никто кроме богов не знает. Возблагодари их за милость, живи мирно и почитай царя Дракона.
И Грыт послушался. В шумном портовом Ли Тао он прожил три года. Нанимался грузчиком, дрался на потеху матросам, носил закрытые портшезы чиновников и фарфорово-кукольных дам. Чашка риса и кусок рыбы доставались тяжело: узкоглазые не жаловали чужаков, а Грыт не сошел бы за хмирца даже в темноте. Слишком высокий, длинноносый, с острым лицом и блекло-серыми глазами. К тому же нескладный, тощий и покрытый шрамами: жизнь наемника, умершего в пустыне Кер, явно не была легкой и сытой. Зато жизнь в Хмирне была спокойной. Пятирогий Хсы не смеялся, чиновникам Дракона не было дела до нищего работяги, сны почти не снились. Пока в портовом кабаке он не услышал матросскую байку об оракуле Сожженной Долины, что на восходе солнца, за морем.
"...и черной вишни лепестки покроют вешние холмы, укажут путь сквозь пепел лет..."
Выпив рисовой водки, он забыл о случайном разговоре. Но пустота внутри не забыла.
6
6
Белый песок. Черная вода. Знакомый звук, ровное биение. То, что он потерял. Вот оно, в тонких девичьих руках.
Он тянется к кусочку света, хочет коснуться. Руки проходят насквозь. Он поднимает взгляд.
- Это тебе. - В её глазах свет: синий, лиловый, золотой. Тепло отдается внутри: ту-дум. - Помнишь, ты обещал, что оно будет биться, пока я хочу?
Нет, не помнит. Не знает, кто перед ним. Только хочет чувствовать тепло. Слышать биение. Он останавливает ладонь там, где горячо.
- Кто?
Он ищет слово, ищет имя. Девушка молчит, из глаз её капают слезы. Под его ладонью - живое, бьется. Горячее. Нужное. Его.
Черное и белое касаются друг друга: шу, шу. Волны набегают на песок: шу...
Шепот. Она шепчет? Имя? Его имя?
- Пожалуйста... возьми! - она протягивает кусочек света. - Ты помнишь? Это твое.
Горячее и стучащее из её рук - должно быть здесь. Внутри. Там, куда она кладет.
Больно!
7
7
Новый сон снова погнал в путь: она, единственная и любимая, позвала его по имени...
Казалось, вот сейчас он вспомнит, услышит это имя в шуме волн или случайном разговоре. Нужно только пройти еще немного, еще чуть поискать. В следующем городе непременно найдется девушка с сиреневыми глазами, а следующий прорицатель поведает истину. Но ни оракул Сожженной долины, ни Мертвый Дух Карум не смогли вернуть ему память: никто не хотел спорить с богами.
Грыт все шел. Страна сменяла страну, легенда - легенду. Он устал от новых наречий, новых лиц, новых городов. Он хотел покоя. И однажды нашел его.
***
- Халва, лучшая в Сашмире халва! Всего два динга, и жизнь ваша станет сладкой! - разорялся на весь базар торговец в полосатом халате, упорно глядя мимо Грыта. Потрепанный воин с мечом в дешевых ножнах и тощей сумой за плечами не казался ему достойным покупателем, но и прогнать его торговец не решался. А Грыт никак не отходил: халвы хотелось до дрожи.
- Эй, вольный, - раздался насмешливый женский голос совсем рядом. - Хочешь сладкой жизни?