Тёмная громада елового леса…
белый снег…
мягко трогающие ладонь губы единорога…
Моя голова словно взорвалась изнутри! Резко ударило болью в виски. И, теряя равновесие, едва ухватившись за поручни, я осел обратно на ступени.
И замер, приходя в себя.
«Привратник» спас от перегрузки, вернув из мира сотканных иллюзий. Но – что это было?
Анна смотрела исподлобья, отстранившись. В руке дрожал маленький – кукол пугать! – ножик. Нападать она не собиралась, но, судя по всему, готовилась обороняться, как жестоко загнанный в угол зверёк. И высилась меж нами стена, сотканная из её страха. Человеку бы и не пройти, но для тарха – слабая преграда. Видать, первое, что успела создать для защиты. Только с чего бы? Я, конечно, дикий тарх, но, вроде, не кусаюсь.
- Что это было? – я помотал головой, выгоняя обрывки образов.
Она закусила губу и помолчала. Нож так и не убрала. Но стенка страха между нами стала истончаться.
- Анна?
Она откинулась на поручни крыльца и выдохнула, криво усмехаясь:
- Ты совсем дикий, да? Что делают веды – не знаешь?
Да, дикий. С ведами работал на форпосте границы миров, где от веда требуется только поддержка в бою. Ну, иллюзия огня, ну, чуток страха напустить на врага, или в темноту направить стрелы, словно при дневном свете. А вот такие «штучки» с сознанием - не встречал.
Анна кивнула моим «громким мыслям» и отвела глаза:
- Я пыталась тебя приручить, тарх… Да только тебе такое зеркало поставили, что и шанса не осталось.
Я тупил, глядя на маленький клинок в её нервно пляшущей руке.
- Какое зеркало?
- Юлу спрашивай, - огрызнулась она.
Ну, Юла, это, допустим, Чуда. Но он-то тут при чём? Или причём?
Голова гудела и разрывало нутро желание утопиться в бочке с ледяной водой.
Анна, в который раз покосившись, спрятала нож. И коротко спросила:
- Единороги, снег, лес. Вспомнил?
Ну?
- Это Юрка тебе вбил?
- Вероятно, - поосторожничал я. Хотя – кто бы ещё, кроме Чуды?
- Это блок, - пояснила она. – Обережная защита. Мы называем «зеркалом», потому что на любую попытку внедрить в сознание островки личной реальности, такая картинка её отбрасывает.
Стало проясняться и в мыслях и в голове.
- А зачем внедрять островки эти? – хмуро поинтересовался я.
Анна пожала плечами:
- Иногда нужно, чтобы человек привязался к тебе сразу, доверился. Тогда так и делают. У ведов, знаешь ли, меньше шансов быть принятыми и понятыми. Нас интуитивно опасаются и сторонятся. Приходится ловчить. Вкладываешь в сознание человеку кусочек своей показной реальности – и ему уже кажется, что он тебя сто лет знает, понимает, доверяет…
- И прикрывает, - глухо завершил я.
Анна покосилась настороженно, но я не шевелился, стараясь не пугать лишними движениями.
- И прикрывает, - без удовольствия признала она.
Вот, значит, как они это делают, ведово племя! А потом вместе с ними в любую заваруху тархи бросаются, очертя голову. И верят на слово настолько, что считают слово веда твёрже стали. И закрывают собой, до конца уверенные не только в том, что вед дороже Храму, но и в том, что прикрыл друга. А это всё, оказывается, только лёгкое внедрение в сознание тарха! Техника такая, ведовская! Сволочи…
С другой стороны – а как бы они ещё с тархами сошлись? Вот такие вот, как Чуда? У которых в любой игре из деревяшки может вылететь пуля, кто никогда не играл в ножички или удавочку, доверяя реальности? Кто, каждую твою громкую мысль прочтёт, даже не смотря тебе в глаза? А какие-то и сразу воплотит, возвращая тебе в жизни? Не потому ль воспитывают тархов и ведов в разных школах? И не будь у ведов вот такой грязной, но результативной возможности навязать свою дружбу – разве могли бы идти с ними по одной дороге тархи?
Я открыл глаза оттого, что сквозь наплывший зелёный туман, пробилось солнце.
Дёрнулся. Анна нависала надо мной, настороженно вглядываясь.
Сглотнул комок дурноты под кадыком. Как я пропустил тот миг, что она успела подняться?
- Ох, напугал ты меня, - дрогнули её бледные губы.
И вправду – лицо вытянувшееся, побелевшее, словно увидела что-то жуткое.
- Я?!
Она закусила губу и зло помотала головой.
- У, тарх! – выдохнула сквозь зубы, словно выругалась. И резко села рядом.
Но руки моей не выпустила. Так и держала, вцепившись горячими пальцами за запястье. Там, где пульс. Вливая в моё дрожащее нутро необходимую силу. И у меня стало проясняться в глазах. И в теле снова зашевелилась боль.
Только потянулся к ране, как Анна резво перехватила и отбросила мою руку. Прошипела рассерженной кошкой:
- Дай сюда!
И положила ладонь на раненный бок, горящий так, словно на него плеснули расплавленного олова. Сразу стало легче.
- Заживёт, - едва слышно уверила она. – Нутро не пробило, только мясо клок… Внутрь не пошло. А на плече совсем уже мелочь осталась – края уже плотно схлопнулись, теперь главное не тревожить бы и не шевелиться, а то…
И, поникнув, отняла руку от раны.
- Что?
Такие яркие перепады настроения, как у неё, я никогда не встречал. Вот только что всё хорошо было, а теперь глаза потемнели, словно перед грозой! Ну, что ещё?
- Юлу надо вытаскивать, - глухо напомнила она.
Я пожал плечами. Надо. Сейчас Женьку подниму и пойдём.
Анна встала, выпрямилась, свела брови, словно сейчас начнёт бушевать фурией, и притопнула в порыве эмоцией:
- Дери тебя за ляжку, тархово отродье! Дикарь чёртов! Пень-колода на мою голову! Ты хоть что-то понимаешь?! У! Юла, зараза ты малолетняя! – она схватилась за голову.
Я кашлянул в кулак и снизу вверх взглянул недобро:
- Ну, согласен, я – дурак, пень и прочее. Но Юрку оставь в покое. Он-то тебе чем дорогу перешёл?
И запоздало понял, что, возможно, так и есть – перешёл дорожку. Ведь как-то же связаны они. Потому что два веда в одной деревне, это как два патрона в одном стволе – не бывает таких совпадений!
Анна махнула рукой и заворчала, уже явно стравив пар:
- Вот и перешёл! Тебя, идиота и неуча, приволок! Где только нашёл такого дремучего! И зеркало поставил – не в лоб его не возьмёшь, не в обход не обойдёшь! Тут малька вытаскивать надо, а мне, как последней дурёхе приходится время терять, тебе глазки строить!
Я усмехнулся вполне открыто:
- А ты не строй. Я тебе, как деду-Стоведу довериться сумел. И после того, как ты впряглась, доверия ты, уж поверь, не подрастеряла.
Она как-то сразу стушевалась, неопределённо передёрнула плечами, словно озябла, и спокойно села рядом. Коротко подумав, кивнула:
- Хорошо. Давай так. В открытую. Я – боец никакой. И вед не боевой, а храмовый. Не встречал таких?
- Нет.
Анна криво усмехнулась и дурашливо протянула:
- У, дремучесть.
Но прозвучало это, скорее, весело, поэтому я, признавая, согласно склонил голову, будто вежливый мальчик при знакомстве.
- Храмовые веды занимаются стратегией, развёрстками пространства, исследованиями, много чем. Ну а я из тех, кто совсем от боёв далеко. Я – ведущий колыбели храмовых ведов.
- Наставник, - сообразил я мгновенно.
- Учительница, - косо усмехнулась она. – Первая учительница. С детьми вожусь, как правило. Возилась…
Так она это добавила, что сразу сделалось понятно, о чём лучше не расспрашивать. И ещё – как и где она могла пересечься с Чудой, почему теперь так переживает о его судьбе. И почему Чуда побежал не куда-либо, а именно сюда, к её пристанищу.
- Я тебе помощь смогу оказывать только на расстоянии. И чем меньше я буду влиять на реальность, тем больше шансов, что это пройдёт незамеченным и незаблокированным. Уж поверь мне, рядом с Юлой сейчас очень серьёзные веды – я им в подмётки не гожусь.
Верю. Я бы так и сделал на месте тех, кто готовил эту операцию.
Анна кивнула, что услышала.
- Вывезти Юлу они не смогли. Сразу, как он начал огрызаться всерьёз, им пришлось останавливаться. Теперь они в церкви на другой окраине города. Помнишь, ты проходил рядом по «нитке».
- Помню.
- У нас порядка двух часов на то, чтобы вытащить Юлу.
Два часа? Да это вечность! Это дар Богов! И поэтому – не верится…
- Откуда сведения?
- Это не сведения, - поморщилась Анна. – Это расчёт. От ближайшей точки Крёстов, где мог быть собран отряд поддержки с грамотными ведами-проводниками, досюда – почти четыре часа хода. Выехали они, вероятнее всего, сразу, как получили сообщение, что Юла провалился. Значит, осталось порядка двух часов и тридцати минут. Если предположить, что они выехали заранее, то меньше.
- Что значит «провалился»?
Анна стрельнула недовольным взглядом, но на мою «дремучесть» ругаться в этот раз не стала.
- Он нестабилен. Сознание плавает между реальностями, ни к какой из них не приставая. Чтобы не могли втащить сюда и начать серьёзно обрабатывать. Эдакий детский вариант вполне взрослой игры в вечную занятость.
Молодец, Чуда! Судя по всему, грамотно сработал, если так напряг противников.
- Лады, два часа, - принял я. – Ещё информация?
- Количество противников я тебе не скажу, - задумчиво отозвалась она. – Ведов трое. Настоящих тархов – пятеро или шестеро, не больше. А вот людей может быть и пара десятков…
- Каких людей? – я опешил.
Или тархи – не люди?
Анна посмотрела на меня долгим взглядом. Так, что у меня по спине побежал мороз.
- Людей – это людей, трах, - ответила она тихо.
Я вздрогнул, внезапно осознав.
- Крёсты стали привлекать истинных?
- И не только привлекать, - мрачно отозвалась она. – Они их обучают…
В голове не укладывалось. Тысячелетиями существовал запрет. Было, конечно, в истории такое, что люди сами присоединялись к боям за их Предел. Было и что их приходилось использовать, не посвящая в настоящие цели. Но чтобы людей стали обучать, как тархов? Чтобы начали использовать на благо какого-либо Храма? Это даже для меня, давно отошедшего от традиции, слишком! Как же они – хранители колыбели ведов – пошли на такое?
Анна пожала плечами, словно мой молчаливый вопрос относился к ней.
- Когда в Храме не остаётся умудрённых опытом стариков, когда всех здравомыслящих сметает война, когда в Храме власть попадает в руки тархов – считай, что это мёртвых Храм! - усмехнулась она. – В нём во весь рост поднимаются глупая молодая удаль и тщеславие. А эта двоица может уничтожить всё, чем живы души. С их-то жестокостью и рассудочностью!
- Дремучее тархово семя, - задумчиво закончил я за неё. И тут же переключился: - Юрка-то им зачем?
Анна устало потёрла глаза:
- Они надеются, что он – чудотворец.
- Кто? – я снова почувствовал себя тем самым «дремучим идиотом из леса».
Анна ругаться не стала, видимо, уже окончательно привыкнув, что ничего хорошего и умного от меня не дождётся.
- Когда шла последняя межхрамовая война, - устало начала объяснять она, – возникла масса предсказаний о том, как и когда восстановится следующий мир в храмах и кто соберёт сход, которому назначено стать чистым и долгим. Все предсказания были как разрозненные осколки мозаики – частями о том, о другом. Потому что и событие это многомерное. Ты и сам, наверняка, знаешь какие-то из предсказаний – они наполняют слухом землю. Но часть пророчеств известна была только ведам. Она – о Чудотворце. Ребенке с даром, настолько мощным, что мир будет защищён его силой, как когда-то Покровом Старшей Матери. Его сила бездонна, понимаешь? Если обычный вед сберегает внутри себя энергию, собирая её по крупицам и выплёскивая в изменения реальности, то Чудотворец – это такой вед, который имеет подпитку сразу от центра миров. И может пользоваться силой невозбранно, она не иссякнет, пока он жив. Понимаешь, тархово отродье, какая эта силища? Какая мощь! По прогнозам чудотворцу сейчас от шести до десяти лет. За такими детьми охотятся все школы, в которых воспитывают ведов. Чтобы, когда дар откроется, быть рядом, быть важными для чудотворца и оказывать нужное влияние. В общем, обычная политика… Просто Юла как никто другой подходит под описания пророчества. А нашли его Крёсты.
- Ясно.
Теперь действительно многое становилось на места. И жаль, что я такой дремучий тарх, что всё последнее время был занят собой, своими переживаниями и бедами, что не пришёл в жизнь Юрки раньше. Может даже хотя бы на пару месяцев, но я бы сумел защитить его. Но теперь уже поздно сожалеть о прошедшем. Теперь бы с происходящем разобраться.
Анна вдруг дёрнулась, резко прислушиваясь к дому. Но тут же снова расслабилась и кивнула мне:
- Там твой этот… щенок очухался. Иди, воспитывай.
Я изумлённо вскинулся. Женька-то ей чем не угодил!
Она поджала губы и сделала рукой отвращающий жест, отгораживаясь от внешних слов и эмоций. Отвернулась и процедила сквозь зубы:
- Не проси за него Юла, я бы этому щенку сама кишки вынула и на руки его грязные намотала! Даркс паршивый!
Что?
Как она его обозвала?! Не может быть! Но по тому, как до белой нервной линии сжались губы ведуньи, понял, что не ослышался. Но такое грязное ругательство нужно заслужить! Чем Женька успел?
Анна стиснула зубы:
- Сам у него и спрашивай.
Оставалось только идти и спрашивать.
Глава 15 Пузырь, лапоть и соломинка
Глава 15 - Пузырь, лапоть и соломинка
Воды он не выпил. Кружка лежала на самом пороге комнаты, откинутая случайно или нарочно, валялась на боку и рядом с ней растекалась лужица. Вторая лужа в доме.
Жанька сидел на полу, держась за виски и трудно приходя в себя. Голая спина, покрытая сеткой кровавых взбухших полос, подрагивала - парня лихорадило. Дурной знак! Просто от порки такое не приключается. Значит, ещё и морально Женьке досталось так, что «привратник» взял отгул и теперь организм не рвётся быстро восстанавливаться. Словно внутри что-то нашёптывает: - «Ты – плохой тарх, ты не нужен, пользуйся случаем, чтобы достойно уйти». Знаю я это состояние. Плохо в нём.
Зашёл я, не таясь, но и не делая резких движений. Держа руку за спиной, в «кармане реальности», на отложенном до случая метательном ноже. Потому что – чем чёрт не шутит – может меня встретить и клинок в глотку и пуля в глаз. Не из-за того, что Женька ошибётся, приняв за кого-то из своих мучителей, а потому что я могу стать для него мишенью номер один. Ведь, одно из холодных тел у сарая – его старший, его «сур», который имел право учить его сегодня плетью. Сур, ради которого живёт тис. Тот, ради мести за которого он убьёт, не задумываясь. Какие бы меж ними не были раньше разногласия.
Женька на мой приход головы не поднял. Ещё одна дурная примета. Видит, но даже не пытается показать себя способным контролировать мир вокруг. Плохо всё это. Но от того ль, что старший погиб? Или потому что сплоховал как страж и упустил хранимого?
Я сел на кровать и замер, ожидая. Не век же он будет так сидеть?
Не век. Минуты хватило.
Женька обхватил себя руками, словно от холода и, не поднимая взгляда, глухо спросил:
- Юрка?
И без продолжения ясно.
- У них, - отозвался я.
Тис опустил голову ниже, пряча лицо.
- Не уберёг я, - ещё тише прошептал он.
Значит, это ему дороже, это бьёт в сердце. Я сглотнул, но всё же пока не выпустил ножа, не убрал руку из «кармана». Кто его знает, как дальше пойдёт! Может, он ещё и не понял, что да как.
- Мы, - поправил я.
Женька вжался лбом в плечо и промолчал. Даже думать не хочу, какое выражение в глазах он скрыл этим жестом! Эх, Женька-Жанька, что ж ты! Нам Юрку вызволять, а ты тут как тряпка на заборе, внутренними соплями давишься! Что ж мне с тобой делать-то?
Если бы у нас было хотя бы несколько часов, то его состояние и возможность позаботиться о себе самостоятельно и участвовать в боевых действиях уже не вызывали бы у меня сомнений. А так. Слаб он, слишком слаб и сломлен духовно своей немощью и ошибкой стражества. Как ещё оклемается?