А я упал за сарай, надёжно спрятавшись от его взгляда. От взгляда - и не более! Ветхие доски не сдержат даже хорошего удара кулаком, не то что пулю. И мне тут, как не суетись, а дело – клин. На этой стороне нет достойных убежищ. Так что теперь только – вперёд.
Долго так продолжаться не может. Либо он меня нащупает, либо «Тур». Тот и вправду что-то задержался в домике. От мысли, что он может сейчас сотворить с Женькой, мелким потом обсыпало кожу между лопатками.
Нужно спешить…
И я рванулся.
Рывок – скручивание пространства – в одну сторону!
Выстрел! Подглядеть, где сидит «фазан»…
Возле виска свистнула пуля, обжигая и ероша волосы.
Рывок – скручивание пространства – в другую!
Выстрел!
«Атлет» согнулся, словно сгофрировался, и прянул за укрытие.
Ещё рывок! В глазах позеленело от натуги. Тошнота подступила к горлу.
В плечо ударило – словно ткнуло острым раскалённым копьём. Чуть не сбило прицел…
Выстрел!
В ответ – едва слышный вздох. И ещё одна пуля. Ударила в стену сарая над головой. И сверху осыпало лёгкой трухой от разлохмаченной ударом доски.
Если «Атлет» и не мёртв, то вести бой уже не может. Иначе бы не остановился.
И, резко вскочив, я бросился к крыльцу дома.
К «Туру» и Женьке.
Но, не ступив и пару шагов, резво прыгнул в сторону.
Зазвенело стекло. И в полуметре прошла пуля.
Упал на рваный бок.
Боль опалила сознание, на миг сделав тело вялым. Рассудок уже почти готов был отключиться, оставив тело наедине с раной, но «привратник» сработал чётко. Всего миг – я снова был на ногах, а там, где морила красным кровавая кашица в боку, не осталось никаких чувств, словно одеревенело, заледенело, стало неживым. Подвижности в таком состоянии можно не ждать, но двигаться можно.
Вот я и двигался. Влево-вправо, до зелёных чёртиков в глазах.
Потому что «Тур», пугнув выстрелом из окна, уже выскочил на крыльцо и бил теперь прицельно, словно на тренировке. Будь я в форме – ещё бы были шансы. А так…
Шесть локальных воронок пространства… Семь. Восемь!
В любой момент замутит так, что из следующей воронки вынырну наизнанку!
А времени хотя бы раз выстрелить в ответ «Тур» не даёт – гоняет, как кролика.
И, как ни кручусь, а подступить ближе или найти прогал во времени, чтобы самому выстрелить – не получается.
Ещё одна воронка…
Я выпал из свёрнутого пространства как кожаный мешок с костями – единым клубком. Врубился в стенку сарая. Мир кружился. Мир бледнел и зеленел, давя под дых, так, что не вздохнёшь и, заполняя нос рвотными массами.
Я с натугой собрал под собой руки-ноги, бесчувственные, словно отшибленные, и вялые. С трудом нашарил взглядом пистолет в траве… Далеко. Взять его уже не получится.
Поднял глаза.
На дистанцию рывка он, конечно, не подошёл.
И пистолет держал так, что не придерёшься и не подступишь.
Да и то, что пока не пристрелил, это – только пока. Соображает, видимо, никак не веря, что такой вот воинственный кролик-камикадзе тут действительно один. Или пытается понять – что мне тут было надо, каким ветром занесло.
Я медленно, не делая лишних движений, приподнялся, встав на колени.
Пару вопросов он мне, конечно, задаст, прежде чем кончить. Иначе бы уже выстрелил. Мне бы за эти «пару вопросов» успеть восстановить сознание, убрать дикую карусель в глазах и ватность в теле.
- Ты кто? – очень тихо, почти одними губами, спросил «Тур».
- Тарх в пальто… - так же тихо отозвался я.
У «Тура» даже тень на лицо не пала. Непробиваемый мужик.
Живот стиснуло, схватило до кишок. Сейчас пуля вышибет из меня душу…
- Эй, ты!
Громовой окрик заставил меня сжаться. А вот «Тур» поступил, как по инструкции – шаг вбок, вниз, разворот.
Потому что дед Стовед оказался ровнёшенько за ним. Как он там так незаметно вырос – его, ведово дело! А моё – рвать!
Я кинулся на «Тура», создав ещё одну воронку. Чёрт-его-знает какую по счёту. Потому что видел, что обычным броском не успею.
Время замедлилось и потекло, словно искрящийся на солнце мёд с ложки – долгой-долго упругой каплей.
Дедок ещё только замахивался посохом, ещё только вдыхал, готовясь ударить, а «Тур» уже плавно выжал спуск.
Дёрнулся пистолет в крепких руках.
Чёрная точка возникла на белом лбу деда. Словно наглая муха расселась, шевеля крылышками. Точка плюнула кровью, брызгая по морщинистой коже. И в глазах Стоведа появилось изумление, словно убивший его тарх сумел показать напоследок нечто удивительное…
И тут же «Тур» уверенно развернулся ко мне, готовясь и мой бросок насадить на свинец.
Он всё верно рассчитал. Если бы я просто прыгнул – как раз стал бы большой мишенью без вариантов. Но если бы да кабы во рту росли грибы…
Он опоздал. Сквозь воронку лететь быстрее, чем через воздух.
Сквозь радужные круги напряжения я видел руки, сжимающие пистолет. Видел взгляд, метнувшийся мне навстречу. И своё отражение в зрачках.
Рука прошла сквозь «карман реальности», словно через туман – не почувствовав, не заметив. Но в ладони осталась зажата рукоять ножа. Короткое клиновидное лезвие – как раз, чтобы крошить кости.
Одной рукой сбил оружие. Другая вогнала клинок в шею «Тура».
Он ещё пытался – на грани возможностей «привратника» - защититься, отстранить, выстрелить – хоть что-то успеть! Но я сделал всё, чтобы шансов ему не оставить.
Нас свалило на землю в тесных объятьях. И, смотря в тускнеющие глаза, я медленно вытаскивал клинок из-под побелевшей скулы. Кровь ещё лилась толчками, ещё билась жилка на виске. Недолго.
«Тур» застыл, отрешённо глядя в небо. Как многие из нас – до конца сохранив рассудочность в битве.
Я выпустил нож и окровавленной рукой потянулся к его глазам. Закрыл веки, пока не пристыли. На коже остался жирный смазанный след крови.
Выдохнув, медленно поднялся на карачки.
Голова гудела, мир застилал зелёный туман и где-то за пределами стоящего в голове гула слышался мелодичный звон. Но всё это не имело никакого значения. Я с трудом нашарил пистолет «Тура» и вырвал его из мёртвых рук. По ощущениям, в обойме ещё сидело пара-тройка свинцовых «приветов». Проверять сил не оставалось, поверил себе на слово. Поднялся на ноги. Мир шатался в такт дыханию. Коротко и прерывисто качался.
Я вдохнул, задержал дыхание, подбираясь, и огляделся.
«Тур» лежал подо мной, распахнув руки. Надо будет позже прибрать его…
Дедок сидел в паре метров от нас.
Сидел на заду, согнувшись вперёд, словно некая сила сбила его с ног. Во лбу всё также редкими бусинами крови подтекала чёрная дырка. Лицо хранило сумрачное выражение. Дедок жевал губы, пытаясь что-то выговорить. Хмурился, старался, но не мог связать ни слова. Потом плюнул, глянул на меня и махнул рукой, словно отпуская на все четыре стороны.
Вот не знаю, Стовед, как ты это делаешь, как ты жив до сих пор, с такой раной в голове! Но ты прав – работы у меня ещё непочатый край. Убрать тела. Помочь Женьке. Вызволить Юрку. И как-то суметь скрыться…
И, перехватив оружие, я пошёл к «Атлету». Сперва его нужно добить или увериться, что мёртв.
Глава 14 Дюймовочка
Глава 14 - Дюймовочка
Когда затащил тела в высокую траву возле сарая, силы покинули меня. Осел возле мёртвых, привалился плечом к стене и прикрыл глаза, восстанавливая дыхание. Раны – на боку и в плече – уже почти не кровоточили, закрываясь тонкой корочкой подсохшей крови, но двигаться тело совершенно не желало. Боль не давала впрячь все силы в движение. При каждом рывке или шаге она напоминала о себе, словно сидящей в теле рыболовный крючок, зло впивающийся в плоть и дёргающий, когда пытаешься сорваться с чей-то невидимой лески.
Сквозь муть и туман оглядывал окружающий мир и нескоро сообразил, что деда Стоведа больше нет. Не то чтобы нет совсем, но вот именно «деда» - нет. Вместо него на крыльце сидела женщина, словно Дюймовочка - маленькая и хрупкая. И только посох, мирно лежащий рядом на ступенях, указывал, что я не ошибаюсь – вот он, настоящий Стовед!
Синие джинсы, кое-где заляпанные кровью, голубая блузка с широкими рукавами на небрежно утянутой шнуровке и простенькие черные кеды-тенниски в жёлтый горошек. Женщина прятала лицо в ладонях, словно плача или скрываясь. Буйные каштановые волосы спускались крутыми волнами на плечи, распадаясь на мелкие прядки. А по пальцам текла кровь.
Я выдохнул резко, чувствуя, как засвербело в носоглотке, грозя скорым кровотечением, и поднялся. До крыльца всего-то с десяток шагов, но не уверен, что прошёл их по прямой. Когда опустился на колени рядом с женщиной, мир в голове опять плавал на границе с туманом.
- Вы ранены?
Глотку скребло от звуков. Сейчас бы найти себе убежище – хоть логово, хоть нору, где можно свернуться калачиком и уснуть. А надо работать. Бежать, бить, спасать и убивать…
Женщина всхлипнула и опустила ладони.
От волос вниз, уродливо пересекая лицо ветвистыми ручейками, капала кровь. Я потянулся к ране, но женщина зло шмыгнула и резко дёрнула головой, отдаляясь.
- Чепуха, - сквозь зубы пробормотала она и спрятала взгляд. – По касательной задело.
Я увидел. Пуля, предназначающаяся «деду», который был явно выше ведуньи, лишь содрала ей кожу и опалила волосы ровно на проборе между двумя каштановыми волнами.
- Борис… Там твой, - мотнула она головой на дом и тут же хмуро предостерегла: - Не торопи его.
Предупреждение я не понял, но к Женьке рванул сразу. Не дай-то Небо, если «Тур» перед тем, как со мной разобраться, его лишил жизни или изувечил до невосстановимого!
В доме носился тяжёлый смрадный запах. Пота, крови, рвоты. Ароматы, которыми богаты лечебные и пыточные комнаты. Меня замутило, снова накрыла волна зелёного тумана. Внутри задрожало от нехороших мыслей. Но, увидев Женьку, смог вынырнуть.
Жанька был жив.
Он всё так же лежал, скрючившись на полу в медленно подсыхающей луже. Глаза закрыты, а дыхание едва заметно. Но ран не прибавилось. Успокаивая сердце, рвущееся бешеным галопом, я привалился к косяку комнатной двери и замер. Жанька жив. Значит, всё не напрасно. А то, что посечён – так каждый тис хоть раз в жизни, но проходил через это. Не беда! Я сам бывало… Да. Было пару раз – попадал Сашка под горячую руку, когда накрывало меня волной ярости. Чуть не палки об его хребет ломал… А теперь вот смотрю на посечённые, словно расчерченные красным, Жанькины плечи и понимаю, что не стоило, не нужно было Сашку учить так. Всё можно объяснить словами. И всё можно простить.
Я склонился над Женькой и осторожно тронул шею. Да, вот она – синяя отметинка. Сюда «Тур» нажал, выключая тиса, чтобы заняться мной. Можно Женьку сразу сейчас привести в порядок, но как бы голова не болела потом, мешая работать. Лучше пусть просто отлежится – права ведунья, не надо торопиться.
Я срезал с его локтей и лодыжек верёвки, чтобы восстанавливался кровоток, и, зачерпнув кружку воды, поставил рядом на пол – додумается, как очнётся. И вышел.
Ведунья всё так же сидела на крыльце, задумчиво подперев подбородок кулачком и равнодушно глядя на двор. Кровь бы уже и пристыла, да только женщина не оставляла рану в покое, тревожа её навязчивыми движениями – всё приглаживала причёску пятернёй, механически вытягивая посечённые волосы и сбрасывая по ветру.
Я молча взял её за запястье, останавливая руку.
Женщина вздрогнула, приходя в себя, и съежилась, словно в испуге. Я тут же разжал ладонь и отшатнулся – мало ли что сейчас прилетит от неё! Может попросту по щеке огреть, а может и что-нибудь такое всадить в судьбу, что потом и жить не захочется – кто ж их, ведов, знает! Но она вдруг бледно улыбнулась:
- А, это ты… Тархово племя…
Я опустился рядом на крыльцо. И замер, так же безучастно смотря на буйство летнего дня. Как гуляет солнце по зелёной полянке и нагретым до тёплого доскам построек. Как ветер плутает в листве и ерошит траву, словно частным гребнем. Как сквозь высоту прозрачного неба просматривается индиговая пустота Вселенной…
- Кто ты?
- Анна.
- Откуда?
Она пожала плечами:
- Теперь уже – от верблюда.
И можно подумать, что шутит, но столько горечи вложила в простое слово, что ясно – не острит, а просто нечего ответить. Была школа, был храм – да теперь нету. Случается такое у тархов – выгоняют из храма особо нерадивых или порченных тьмой. Но, чтобы ведов гнать… Не слышал о таком.
- А я сама угналась, - невесело усмехнулась Анна, отвечая на мои «громкие мысли».
Я не стал бередить. А о себе говорить бессмысленно – мой знак храма болтался на рубашке неприкрыто, а имя моё она и так, судя по всему, уже знала.
Анна снова потянулась к ране. Прикоснулась к волосам, вздрогнула и отвела руку. У меня появилась догадка, с чего её так гнетёт эта мелкая царапина.
- Первая рана?
Она коротко мотнула головой и снова зацепилась взглядом за что-то, видимое лишь ей. Не попал. Но других гипотез навскидку не возникло, поэтому пришлось бросить играть в «угадайку».
- Надо торопиться. Женька сейчас очухается. Местные полицию вызовут. И нужно бежать за Юркой, - коротко проинформировал я.
Веда сморщилась, словно я сказал глупость или сунул ей под нос дольку лимона, - и отбрила:
- Не надо. Женьке твоему ещё минут десять нужно на восстановление. А Юрка пока вполне справляется сам. И получше нашего. А без восстановления у вас, тархово отродье, вообще шансов нет ему вытащить!
Вот так. И вроде всё правильно говорит, а ощущение, что окатила холодной водой из ведра. Я сел обратно, привалился к перилам и вдохнул нагретого воздуха, до самых дальних уголков наполняя лёгкие. Стало теплее и легче, только голова закружилась.
- Сейчас полдеревни прибежит с вилами и участковым на телеге, - угрюмо предупредил я.
Хотел заранее попросить создать какую-никакую иллюзию, чтобы прикрыть нас от людей, но Анна оборвала:
- Не прибежит.
И с такой уверенностью сказала, что сразу поверил. Ладно, пусть так. Кто их, ведов, знает… Как да что они делают. Как глаза отводят да при дневном свете заставляют оглохнуть на оба уха всех жителей села! Да только вот Фею в жёлтом платьице, Веру, проведать всё равно надо. Вдруг чего не так.
И поднялся уходить.
Анна вздохнула, словно оттаивая, и потянула меня за руку обратно вниз.
- Куда собрался, тархово племя? – бледно усмехнулась она.
- Проведать кое-кого надо.
- Верочку? – ехидно кольнули вскинутые глаза.
- Ну.
А что ей ещё ответишь?
- Ой и дикий ты, тархово племя, - засмеялась она тихо.
И в тот же момент я увидел Фею.
Вот только сидела ведунья. А тут же, почти без перехода, вместо неё на ступенях сидела давешняя девчушка. Поправляла оборочки своего платьица и хлопала ресницами, словно сама не понимает происходящего. Светлая, словно солнышко, пахнущее яблоками. Тонкая, словно огонёк на свечке.
Я молча сел обратно на крыльцо. Вот, значит, как.
Анна приняла прежний вид и пожала плечами с некоторой досадой:
- Да ладно тебе. Думаешь, отвлечь их на себя можно было дедом с вёдрами?
И то верно.
Я справился, наконец, с пересохшей глоткой:
- А раньше? В магазине и потом…
Анна раздражённо дёрнула плечом и отрезала:
- И раньше!
Вот так, значит. И что это, если не издевательство?
- Проверка это, - угрюмо отозвалась Анна. – Не прошёл бы тогда – чёрта с два ты у меня вышел бы к Юрке. Оборвала бы «нитку» нафиг или куда в другое место засунула.
И так сказала, что прекрасно понял – так и было бы. И гулял бы я сейчас совсем в других лесах. Дикий тарх. Правильно говорит – совсем дикий.
Анна усмехнулась, снова читая то, что у меня творилось на душе.
Оставалось в ней что-то от «деда Стоведа» - ухмылочка эта, подначивание тархов да возвращающаяся уверенность в себе. Но видел я всё равно маленькую женщину, едва справившуюся со страхом, коловшим сердце. Женщину, приятную той зрелой красотой, когда уже оставлены в прошлом метания романтичной души, а за основу жизни взято понимание смысла своего существования. Когда не яркой оболочкой привлекают, затягивая в омут бесцельных отношений просто так, ради телесного томления или тщеславных помыслов, а приоткрывают лишь достойным завесу внешнего, показывая сияющую душу. И мне вдруг посчастливилось смотреть в эти глаза, не затянутые лоском самоконтроля. Видеть грустинку на дне, видеть одиночество и сложный путь становления, видеть долгую борьбу с собой и теперь – с внешним… Видеть и хотеть помочь. Вот прямо сейчас вскочить на ноги и рвануть – сам не знаю куда! Ради этого взгляда, в котором светилась душа и таилось нечто! Я всматривался в это неизвестное, но огромное, как целый мир, и чувствовал, что открываю дверь в иное измерение. Толчок, вздох. И дверь отварилась…