— А меня зовут Кира, — смущенно проговорила она и стыдливо опустила глаза.
Они отошли от грота к скалам, около которых кто-то разжигал костер, и груда углей и пепла покоилась между массивными камнями. Людей здесь практически не было, и Кира уже не скрывала своего истинного лица. Стоило ей отвлечься на несколько секунд, Джарек с досадой протянул Кэно стодолларовую купюру. Главарь с улыбкой спрятал деньги в карман.
— Значит, тебе девятнадцать лет, а ты одеваешься в мужскую одежду, берешь автомат и идешь торговать оружием? — начал расспрашивать Кэно, присев на камень.
Солнце уже закатывалось за горизонт, и Джарек начал раскладывать костер. Кира присела рядом с Кэно.
— Эта война отобрала у меня всю семью, — отвечала она, опустив глаза. — В живых остались только я и мой брат Ахмед Тараки. Он остался в другом поселении, недалеко отсюда, руководит небольшим отрядом и иногда общается с поставщиками оружия из США. Он не знает о том, что я жива.
Услышав про Ахмеда, Кэно насторожился.
— Твой брат, — спросил он Киру, — он гордый человек?
— Очень. Орел видит своих лишь среди орлов, а воронов не замечает с высоты горных вершин.
— Ай, ловко сказано! — восхитился Джарек.
— Как же ты, детка, ввязалась в эту войну? — продолжал расспрашивать Кэно.
— Мой отец был оружейным бароном. Он участвовал в восстании исламских радикалов 1975 года, но оно было подавлено правительством. Мне с братьями приходилось тогда прятаться под массивным железным столом. Мы в шутку называли его «противобомбежным». В 1979 началась гражданская война. На этой войне погибли мои родители, мои братья. Отец общался с американцами довольно часто, так что я смогла овладеть английским и продолжить его дело в 1984 году, представившись именем своего покойного брата — Рашида Тараки. На тот момент ему было бы восемнадцать…
— Но тебе тогда ведь было всего пятнадцать лет? — Джарек, кажется, был шокирован.
— Здесь даже в десятилетнем возрасте дети умеют стрелять. Мне пришлось продавать оружие, чтобы сводить концы с концами.
— А деньги твоего отца? — спросил Кэно.
— От его состояния почти ничего не осталось. Я отдала деньги тем, кто здесь действительно в них нуждался. Все помогают повстанцам. Ведь это священная война. Я рада, что могу хоть чем-то помочь своим в этой войне.
Кэно молчал. Его поразили эти решительные слова. Таких мужественных и гордых, преданных своим убеждениям людей днем с огнем не сыщешь. Может, он встретил Киру не просто так…
— Так почему ты так испугалась нас, детка? — решил сменить тему анархист.
— А вы сами подумайте. Схватили меня, и вообще…
— Да я хотел поговорить с тобой, но ведь иначе ты не выдала бы нам свою сущность.
— А зачем поспорил с другом, что поцелуешь меня?
Кэно грустно улыбнулся.
— Просто захотел поцеловать тебя, детка. А что, понравилось?
Кира опустила глаза и прошептала:
— Да ничего… Просто это мой первый поцелуй. Я представляла себе его немного иначе… Но, кто знает, может, его могло вообще не быть никогда? Ведь я уже четыре года не Кира, а Рашид, и была бы им дальше…
— Но целуешься ты страстно.
Кира смутилась и отвернулась. Она пыталась вглядываться в лучи заката, но ничего не могла с собой поделать и слушала дыхание сидящего рядом террориста. Все молчали. Джарек клацнул зажигалкой и распалил костер.
— Так кто же вы? Расскажите о себе, — вдруг тихо попросила Кира, взглянув на озаренное закатом лицо Кэно.
— Анархисты, детка. Наш клан называется «Черный дракон». Свобода или смерть! — Кэно подкинул в костер несколько сухих веток. Пламя, потрескивая, взвилось ввысь. Искры обожгли его шершавые ладони.
— Так ведь анархия — это безвластие, а тебя, гляжу, лидером называют…
— Меня называют Кэно. А власти у нас нет. У нас свобода и авторитет. Но главное — это жить на свободе, прожигать эту жизнь, а не ограниченно существовать. Вот знаешь, детка: вороны живут по триста лет, а жрут при этом падаль, а орел живет всего тридцать лет, но питается свежей кровью. Мы — орлы.
Кира покачала головой:
— Ты тоже за словом в карман не лезешь. Но… Орлы рождаются только в горах.
— Ишь ты, какая гордая, черт возьми! — Кэно ухмыльнулся. — Не уж то всерьез веришь в это, детка?
Кира понуро опустила глаза в землю:
— Мой отец так говорил. А я его уважаю.
Кэно положил руку ей на плечо:
— Да брось, детка, не обижайся. Я знаю, что значит мнение наставника.
Он достал из кармана жилета крест на черном шнурке.
— Память о человеке, который научил меня всему, что я должен был знать. Мне подарил — будто чувствовал, что завтра его убьют. С тех пор стараюсь все время носить.
— И веришь?
— Я не признаю религию о всепрощении. Всю жизнь я был последним безбожником, а этот крест был лишь напоминанием…
— И все же, есть у тебя какая-то вера или нет?
— Не знаю. Единственный мой идол — свобода, более я ничему не поклоняюсь. Сама решай, считать это религией или нет…
— Лучше спрячь крест. Увидит кто — убьет.
Кэно тяжело вздохнул и сжал кулак. Скрестив на груди руки, он молча стал смотреть в одну точку. В его глазах, как и в душе, клубилась горькая грусть.
— И ночевать вы будете здесь?
— Да. К тебе-то не напросимся — чувствует моя душа.
— Выбор ваш. Надеюсь, вы знаете, чего вам это может стоить.
— Детка, не учи нас жить. Иди домой, а то уж совсем стемнело. Завтра поговорим.
Кира надела очки, взяла с земли свой рюкзак и автомат. Она уже собиралась идти, но что-то заставило ее в последний момент развернуться и провести рукой по плечу Кэно.
— Надеюсь, я найду вас, — с болью и надеждой в голосе прошептала она.
Костер из последних сил сопротивлялся наступающей тьме. Под обрывом, над которым он полыхал, велись боевые действия. Выстрелы и взрывы уже не раздражали слух анархистов. Скалы крепостью окружали их пристанище и небольшое местное поселение, на окраине которого стоял дом Киры. Кэно достал нож и начал строгать какую-то сухую ветку. Джарек закурил.
— А эта Кира весьма ничего, — проговорил он, выдыхая дым. — Нам бы в клан ее…
— Тебя послушаешь — так выходит, что каждую молодую хорошенькую девку надо брать в клан! Невозможно с тобой разговаривать — у тебя же одни телки на уме!
— Я не о том. Неплохой союзник получился бы.
— Ну, об этом рано судить. Мы ее полчаса всего знаем.
— А здесь время не такое, как у нас дома. Год за три идет.
Внезапно мощный взрыв гранаты раздробил массивную скалу.
— Твою мать! Ложись! — заорал Джарек, пригнувшись и обхватив голову руками. Он чувствовал, как его тело рассекают острые камни. По рукам заструилась теплая и вязкая жидкость — свежая кровь.
У Кэно потемнело в глазах, что-то острое тяжелое и холодное врезалось в правую половину лица, глаза запорошило пылью и обрывками сухой травы. Камень соскользнул с правой скулы, сдирая за собой кожу. Кэно стиснул зубы. Он попытался вытереть с лица пот и грязь, обтер рукавом левую скулу и лоб, но к правой части лица невозможно было прикоснуться. Правого глаза уже не было. Кэно лег на землю и закрыл глаза.
Ему виделись серые стены холодного и сырого подвала. По этим стенам, по потолку, по полу — везде вокруг него собирались пауки, сотни, тысячи черных пауков…
— Нет! Я теряю сознание! Нет!
Кэно с трудом раскрыл левый глаз. Пыль продолжала медленно оседать на его лицо, и глаз сильно болел и слезился. Обломки скалы изранили ему руки и плечи. Правую половину лица Кэно перестал ощущать вообще.
Впереди себя он видел темный силуэт молодого человека в панаме с широкими полями, в камуфляже и с рюкзаком. Он нацелил на Кэно винтовку.
— Сдохни, дух сраный! — прокричал по-русски солдат.
Рука Кэно сжала нож. Он попытался подняться, но тут же снова упал на землю, чувствуя, как по спине и пояснице расходится жгучая боль.
Палец солдата лег на курок, но вдруг он упал, как подкошенный, вскрикнув и схватившись рукой за шею. Из-за камня показался второй силуэт — бородатого человека в афганской шапке и со штурмовой винтовкой.
— Кэно. Узнаешь меня? Я свой. Я Джарек.
Кэно, услышав эти слова, облегченно вздохнул и сплюнул в сторону. Джарек присел и протянул ему руку.
— Вставай, брат. Я проведу тебя к колодцу — немного умоешься. Но пока надо разделаться с этими недоносками.
В горах поднимался ветер. Он бил анархистов в спину, и раны Джарека давали о себе знать тупой пронизывающей болью. Прогремело еще несколько взрывов. Поселение было охвачено огнем. Слышались крики боли и матерщина на русском, дари, пушту и каких-то еще местных языках.
— Повезло тебе, что камень тебя только зацепил, — перекрикивая брань солдат, выстрелы и очереди, сказал Джарек. — А то приложило бы тебя — и ты уже нежилец…
Кэно не чувствовал ясности в уме, у него все плыло пред глазами. Джарек первый заметил Киру.
— Аллах акбар! — крикнула она, грациозно, как дикая кошка, перепрыгнув с камня на камень. Кэно вскочил и кинулся за ней.
— Куда тебя несет, гад?! — закричал ему Джарек.
— Война — не женское дело! — свирепо крикнул Кэно, вырвав из рук Киры автомат и кинувшись в бой. Джареку ничего не оставалось, кроме как следовать за ним.
Кэно вмешался, когда бой был в самом разгаре. Одной очередью он уложил пятерых. Джарек прикрывал его спину, уверенно стреляя по врагам.
— Сколько еще с твоей стороны? — закричал ему Кэно.
— Около восьми! Что у тебя?
— Десятеро! Немного осталось! Выстоим!
— Выстоим! — крикнул Джарек в ответ, но его голос заглушала его собственная очередь. Он смог расстрелять двоих, но тут почувствовал резкую боль в левой ноге. Он отбежал, закрывая рукой огнестрельную рану.
— Что, суки сын, больно?! — выкрикивал по-русски голос молодого солдата. — Я тебе покажу, душман вонючий! Скотина ты правоверная!
Джарек достал из патронташа на поясе метательное лезвие с тремя загнутыми остриями и швырнул его в солдата. Враг упал. Цель была поражена идеально — лезвие пробило череп точно между глаз. Джарек схватил штурмовую винтовку и продолжил стрелять. Один из солдат кинулся вперед, целясь из-за камня в спину Кэно.
— Кэно! Сзади! — закричал Джарек, но взрыв еще одной гранаты перекрыл его голос. В этот момент Кира, ловко и плавно, как пантера, передвигаясь по камням, оказалась совсем рядом с солдатом, целившимся в спину анархиста. Она присела, буравя жгучими глазами его спину. Парень почувствовал, как сзади на него давит чужой взгляд. Он не усел обернуться, как Кира в грациозном и диком прыжке всадила ему в шею заточку. В этот же момент Кэно застрелил последнего врага.
— Каких сопляков они втягивают в эту войну! — крикнул он, оглядывая трупы солдат. — Поди, вчера только школу закончили. Дорого, очень дорого они расплачиваются за то, что ввязались в эту войну…
— Да кто их вообще просил?! — услышал он выкрик Киры, полный гнева и ярости.
— Я же говорю: они годами будут после кусать локти, — попытался остудить ее пыл Кэно.
— Держу пари, — отозвался Джарек, присев на камень и закрыв своей накидкой рану на ноге, — скоро они капитулируют. А свое участие в этой войне они будут помнить вечно — погубить жизнь тысяч двадцатилетних пацанов на чужой земле, на чужой войне!
— С чего взял, что шурави отступят? — с укоризной спросила Кира, поставив руки на пояс.
— А спорим, что я пророк! — хитрые глаза Джарека сверкнули.
— Что ты мне лапшу на уши вешаешь? — с презрение фыркнула Кира. — Какой ты к черту пророк?!
— С чего взяла?
— Да просто потому, что ты бандит. И рожа у тебя бандитская…
— Это оскорбление или комплимент? — ехидно усмехнулся Джарек.
Кира гневно насупила брови:
— Констатация факта.
— Хочешь — верь, не хочешь — не верь, да только пророк я самый настоящий! Будущее умею чувствовать. Ну, конечно, не сильно отдаленное, но все-таки!
Кира пристально вгляделась в его хитрые глаза:
— Отвечаешь за свои слова?
— Голову на отсечение даю! — Джарек провел большим пальцем по своей шее.
— А слабо сказать, что меня в не столь отдаленном будущем ждет?
Анархист задумался, но тут же на его лице появилась еще более лукавая улыбка, два золотых зуба ярко сверкнули в темноте.
— Тебя? Ты будешь одной из нас.
Кира мягко улыбнулась, но голос ее остался серьезным:
— Ну, смотри мне. Застрелю, если обманешь!
Ветер налетел еще более сильным порывом, Джарек в последнюю секунду успел поймать налету свою шапку. Кэно заслонил рукой рану на лице, чувствуя, как частицы пыли, гонимые ветром, врезаются в руку.
— Зайдите ко мне! — крикнула Кира сквозь завывание ветра. — Сейчас начнется буря, и здесь вам ее не переждать. К тому же вы ранены. Ну же, вставайте быстрее! Мы должны успеть.
Кира шла вперед значительно быстрее, усталость Кэно ощутимо давала о себе знать, а Джарек заметно хромал. Впереди обозначились грязные стены дома и покрытая старой серой краской деревянная дверь.
— Заходите и присядьте на кровать. Я сейчас.
Кира заперла дверь, закрыла ставни на окнах, и в помещении сразу заметно потемнело — его озаряла одна керосиновая лампа. Комната явно предназначалась для одного человека, и пришедшие чувствовали себя неуютно. Джарек снял обувь и верхнюю одежду и залез с ногами на кровать. Он сел по-турецки и сложил руки на груди. Кэно обессилено опустил голову на подушку. Он дышал хрипло и тяжело, иногда срывался на кашель. В отличие от Джарека, он не слышал, как за каменными стенами стонет неистовый ветер.
Кира принесла чайник и две металлические кружки.
— Хотите пить? Конечно, хотите.
Кэно собрал последние силы и приподнялся на постели. Питье принесло небольшое облегчение. Кира посоветовала ему снова лечь и больше не вставать.
— Потерпи немного, пока я промою рану и наложу повязку. Потом станет легче.
Но Кэно было все равно. За это время он привык к боли и уже мог не обращать на нее внимание. Повязка обеспечила покой его раненому глазу, и он смог расслабиться и отдохнуть.
— И часто здесь такие бури? — спросил он, стараясь отвлечься от своего ранения.
— Частенько. Но они быстро проходят. Утром ветер совсем утихомирится. Вам нужно будет уехать. Я дам вам все, что нужно. Рана у тебя очень серьезная. Тебе должны помочь, и чем скорее, тем лучше.
— Да брось ты! Все будет хорошо!
— Нож у тебя красивый…
— Я их сам изготавливаю, детка. Хочешь, этот тебе подарю? Бери.
Кира осторожно взяла нож:
— Спасибо.
Ее рука непроизвольно гладила волосы Кэно, по ее лицу было видно, что она очень сильно переживает за его жизнь и здоровье.
— Лучше принеси нам поесть, — устало сказал он.
— А чего вам принести?
— Всего и много, — вяло ответил Кэно. — Мы с утра ничего не ели.
Кира смутилась:
— Всего и много у меня нет. Я-то живу одна.
— Ну, принеси, что есть. Мы вернем тебе деньги за еду.
— У меня только армейская тушенка…
— А что у тебя не армейское? — спросил Кэно, но Кира не услышала вопроса. А когда она вернулась, он не захотел переспрашивать.
— Эх, Кира! — проговорил он. — Увозить тебя надо отсюда, подальше от всего этого.
Девушка заметно оживилась.
— А вы возьмете меня к себе? В клан «Черный дракон»? Я все оружие вам отдам.
— Господи! Да тебе всего девятнадцать, а тебя тянет воевать!
— Ну пожалуйста! Я хочу с вами, за свободу! Прошу вас! Мне это очень важно!
— Что тебе важно, детка?
— «Свобода или смерть»! Стать под черные флаги с черепом и костями! Я помогаю повстанцам здесь, но воюю за их цели, а не за свои. Я тайно поддерживаю власть за запрет принудительных браков и предоставление женщинам равных прав с мужчинами. Я познала вкус свободы, когда стала Рашидом, но это же такая маленькая крупица! Мне всегда хотелось быть вольной, быть собой, но меня никто понимал. Да я всю жизнь ищу таких, как вы, а тут вдруг… вы сами меня нашли. Неужели у вас не возникает мысли, что все это не просто так?
Кэно на некоторое время задумался и с улыбкой сказал:
— Эх, умная ты, Кира! И красивая! Повезет тому, кто тебя в жены возьмет!