– Катались мы, катались, и как-то закрутилось у нас. Ночь тогда была осенняя. Последние деньки катались перед зимой. Вот как раз на том самом мостике она мне в любви призналась. Я-то тогда был ёж колючий, да на все с шуточками, а она – огонь-девка. Чуть что не по ней – до драки дело доходило. Вот и стоим мы, а она мне и говорит: «Люблю, мол, тебя больше жизни и без тебя свет не мил». Я так с подковырочкой и спрашиваю: «Что, и жизни себя лишишь, если откажу?» А она вскинулась, посмотрела так молниями из глаз: «Не веришь?!» Вскочила на перила, да и сиганула с моста в реку.
Он замолк. Сергей вел машину и думал, что сказать. После недолгих размышлений он всё же спросил:
– Погибла она?
– А тут, парень, трудно всё. Ты дальше слушай. Сиганула она, а я к перилам. Перед мостом-то река мелкая, а за ним – бочаг. Да такой бочаг, что считай омут. Она, как камешек, булькнула да с головой ушла. Я телогрейку с себя да за ней. Ищу-ищу, а найти никак не могу. Насилу нашел-поймал да на берег тащу. А она не дается, холодная как лед, в водорослях вся, бьется как рыба в руках… Вытащил на дорогу, закутал в телогрейку, а тут повезло – ребята знакомые на тракторе из соседнего села домой ехали. Ну я мотоцикл в прицеп, а деваху в кабину, да сам туда втиснулся. И говорю, мол, быстрее довезите, а то совсем окочуримся. Погода вот была как сейчас, холод да сырость. Доехали мы. Её трясет, молчит, ничего не говорит, только глазами зыркает и трясется. Ну я в амбулаторию ее оттащил и сдал доктору нашему. Отошла она, правда, болела долго, но выздоровела. Через месяц и свадьбу сыграли. В дом свой ее привел. Только вот…
Он достал следующую сигарету, прикурил от предыдущей, глубоко затянулся и продолжил.
– С того дня переменилась она. Стала крикливая да занозистая. Все не по ней. Обабилась, располнела, подурнела, пилила каждый день. Детей вот не вышло завести, так она еще пуще начала меня допекать. Совсем переменилась. Еще и запила. Я-то думал, что, мол, вышла баба замуж, так всё – сорвало с катушек да понесло. А потом задумываться начал…
Он курил уже четвертую сигарету и надрывно кашлял в перерыве между фразами.
– Прабабка моя ведуньей местной была. Мелким часто я у нее сидел, рассказы её слушал. А рассказывала она, что в реках да озерах наших русалки водятся. Красивые да пригожие, как мужик на них взглянет – аж зубами скрипит да тем, что в штанах, думает. Но предупреждала она – не вздумай, мол, ловить их. Как ты её поймаешь да домой приведешь – станет она не красавицей, а ведьмой да со свету тебя сживет…
Машина вырвалась из лесного плена на поля. Замелькали строения, мимо пронесся знак поселка Кресты.
– Вон у того крайнего дома останови.
Мужик завозился, пряча сигареты и зажигалку глубоко в карман куртки.
Сергей остановился у крайнего дома. За забором стояла неохватная бабища с пропитым красным лицом. Стоило только мужику открыть дверь машины, она заорала противным визгливым голосом:
– Где тебя носит, черт окаянный! Никчемный ты! Опять небось бродил по дороге да байки травил. Быстро домой!
Она повернулась и скрылась в глубине двора. Мужик обернулся к Сергею и, грустно глядя на него, сказал:
– С тех пор каждую осень хожу я на тот мосток, стою и думаю. Может, я тогда не ту выловил?
Черная цитадель Кощея Бессмертного нависла над Иваном, как злой рок. Царевич поправил остроконечный шлем, отцепил от седла Сивки-бурки щит, выхватил из ножен меч-кладенец. Прокашлялся на всякий случай и заорал во всю мощь богатырских легких:
– Кощееей! Кощееееей! Выходи на битву, бесовское отродье!
Иван был уверен, что злодей сразу же откликнется на зов и бросит на него своих подручных, с которыми придется вступить в неравный, но победный бой. Он уже представлял, как враги валятся от богатырской руки налево и направо, подобно скошенным снопам. Но цитадель молчала…
Царевич покричал еще немного, по-прежнему без ответа. Он собрался было уже обидеться, но тут ворота скрипнули и приоткрылись. Иван принял боевую позу, готовясь рубить супостатов, но представшее зрелище было столь неожиданным, что богатырь от удивления опустил оружие.
От ворот, аккуратно перешагивая через лужи, шел Сам – Кощей Бессмертный, злодей, эксплуататор и похититель Василисы. Только вот одет он был как-то очень странно, ну совершенно неподходяще для смертельной битвы. Вместо доспехов Кощей кутался в махровый халат, не скрывающий тощих лодыжек. В руках вместо меча нес кофейник и две белоснежные фарфоровые чашки.
– Ваня, ты чего разорался? – Кощей посмотрел на богатыря исподлобья. – Всех же перебудил!
– В каком это смысле перебудил? – опешил Иван Царевич. – Обед уже скоро.
– Это ты, деревня, привык вставать с петухами, – супостат опустился на один пенек, на другой поставил кофейник и чашки. – А мы люди интеллигентные, спать легли, когда уже светало. Ты чего хотел-то, голосистый?
– Так, это… – Иван пришел в себя от удивления и вновь принял воинственную позу. – А ну выходи на бой, басурман проклятый!
– Ага, конечно! – злодей и эксплуататор разлил по чашкам темно-коричневую жидкость, из одной с удовольствием отхлебнул. – Ты, небось, уже иглу с моей смертью из утки достал и готов сломать ее в нужный момент, чтобы я тут же лапти и склеил?
– Ну, в общем… – Ивану почему-то стало немного неудобно. – Да, достал.
– Ваня, – с досадой поморщился Кощей. – Ты вообще представляешь себе, как трудно было поймать утку и живой в зайца запихать, а?
– Так, а что делать, если тебя не победить никак иначе?
– А в покое меня оставить тебе в голову не приходило? Я вот тебе лично что плохого сделал?
– Как это что? Ты у меня Василису похитил и увез силком в Тридевятое царство! – Иван загнул один палец.
– Ах вот оно что! То есть, хочешь сказать, я виноват в том, что ты любимую женщину упустил?
– Это как это я ее упустил? – насупился богатырь.
– А вот так вот, – злодей вытянул ноги, усаживаясь поудобнее. – Тебе выпал редкий шанс в жизни, досталась уникальная женщина – умница, красавица, рукодельница. Это я еще интимной стороны не касаюсь. И что ты сделал? Носил ее на руках? Бросил весь мир к ее ногам? Окружил ее любовью и заботой?
– Ну я же это, ну…
– Нет, ты заставил ее пироги печь всю ночь, потом ткать ковры. А затем вообще не взял на праздник во дворец. А ты знаешь, как девушки любят веселиться во дворцах? Хлебом не корми!
– Так откуда же я знал? – пожал Иван плечами. – Она же все это время в лягушачьей шкуре была. Как было понять, что она красавица?
– Ваня, я тебе сейчас совет дам, как более опытный человек, знающий жизнь. Как бы ни выглядела твоя женщина, для тебя она всегда красавица. Потому что если она не будет полностью уверена, что ты ею восхищаешься и обожаешь, обязательно найдет другого, который ее в этом уверит.
– Это тебя, что ли?
– В нашей парадигме отношений – именно меня, – кивнул Кощей с серьезным видом.
– Все равно ты во всем виноват, супостат! – Иван со свистом взмахнул мечом.
– Ты, царевич, заканчивай в своих проблемах искать виноватых на стороне. С таким подходом ты ничего в жизни не добьешься! И сабелькой своей махать заканчивай, мне она не страшная, потому как не возьмет до тех пор, пока иголка целая.
– Все равно выходи на бой! Положено так!
– Кем положено? – навострил уши эксплуататор.
– Как это кем? – вновь смутился Царевич. – Ну, это в сказках так написано, в былинах там разных.
– Не надо верить всему, о чем в былинах поется. Своим умом думай. Садись вот лучше, отдохни, кофею выпей. У меня кофей хороший, Дядька Черномор через границу контрабандой возит. У твоего отца во дворце такого отродясь не было.