Чонин налил немного молока в стакан и принялся очень медленно пить маленькими глотками. Но желудок всё равно взбунтовался, и Чонин невольно прижал ладонь к животу, чтобы смягчить острую боль. Кажется, его не кормили гораздо дольше, чем одну неделю.
― Всё в порядке?
― Вполне, ― сквозь зубы ответил он и постарался принять равнодушный и здоровый вид.
― Я могу пригласить врача, чтобы он тебя осмотрел.
― Не нужно.
― Но…
― Попахивает лицемерием, не находишь? Лучше говори побыстрее, что тебе от меня нужно.
После пары глотков молока клонило в сон. Спать Чонину тоже не давали в последнее время, поэтому вдвойне сильнее хотелось растянуться на матрасе и забыть о “Дворце” часиков где-то на десять. Хотя бы. Но приходилось играться с новым наставником, и пока чёрт его знает, что он за фрукт. Выглядит умильно, но слабака к Чонину не приставили бы, значит, достаточно опасен, только вот чем? Чонин не рискнул прощупать этого Лу Ханя, не сейчас. Сейчас сил маловато, чтобы ещё и подставляться. Надо отдохнуть, поесть потом нормально, размяться и тогда уж искать приключений.
― Твоя дерзость несколько неуместна. И мне ничего от тебя не надо. Мне надо всего лишь заниматься твоим обучением.
― Тогда занимайся и не задавай дурацких вопросов, ― посоветовал Чонин, отставив стакан и с сожалением осмотрев блюда на столике.
Ему показалось, или воздух вокруг в самом деле уплотнился? Не показалось, потому что давление медленно, но верно нарастало. Словно вокруг Чонина обвился удав и постепенно сжимал кольца, чтобы раздавить и задушить. Он молча терпел. Боль можно скрывать. До определённого предела. После ― никто и ничто уже не в силах скрыть своё состояние. Чонин ещё не достиг этого предела, поэтому прямо смотрел на Ханя с невозмутимым лицом, отстранившись от боли. Невидимые объятия продолжали сжиматься вокруг него.
Сила разума, как и у него самого, только вектор иной. Забавно. Чонин медленно прикрыл глаза, всмотрелся в игру теней и различил серебристую нить, та сама коснулась его ладони. Осталось аккуратно ухватить и потянуть. Всего одна нить ― Хань этого даже не заметит, а Чонину хватит, чтобы исследовать чужой дар и научиться им пользоваться. Потом.
Он вновь прямо смотрел на Лу Ханя, а тот продолжал испытывать его на прочность. Через пару минут Чонину примерещился треск собственных костей. Слишком сильно. Он почти не мог уже дышать. Если бы не цепи и ошейник, он ускользнул бы. Или если бы он успел изучить чужой дар, то смог бы обратить это оружие против владельца. Если бы…
Он стиснул зубы от боли, но не отвёл глаз от лица Ханя, продолжал пристально смотреть.
― Отношение к наставнику должно быть уважительным, ― тихо произнёс Хань.
― Иди к чёрту, ― выдохнул Чонин, истратив остаток воздуха в лёгких. В глазах потемнело, но он ещё держался. Нижняя губа дрогнула ― его персональный сигнал о боли. И он машинально облизнул губы, чтобы спрятать этот сигнал. Ни к чему Лу Ханю знать об этом.
Болели мышцы и даже кости, сделать вдох тоже никак. Давление лишь усиливалось, и Чонин подозревал, что скоро отключится.
Ошибся.
Внезапно давление пропало, и он тяжело рухнул спиной на матрас, с трудом поднял руку и потянул за воротник рубашки. Бесполезное действие по сути, но казалось, что так легче будет вдохнуть воздух, чтобы остаться в сознании. Дышать… очень больно ― поначалу. Мышцы одеревенели от долгого на них воздействия и неохотно подчинялись его воле.
Хань подошёл и остановился в шаге от него, смотрел сверху вниз и чего-то ждал. В данный момент Чонин был способен лишь на ненависть и тихий гнев. Ответил Лу Ханю упрямым взглядом и различил на нижней губе маленький шрам. Один изъян на совершенном лице, но и это грело. Не такой уж он идеальный, этот новый наставник.
― Надеюсь, до тебя дошло, что я тебе не враг. Этот мир живёт по определённым законам, и ты попал на поле для игры. Уясни правила и играй, или не играй и не стой на пути ― сметёт. Других вариантов нет. Все, кто приходил до тебя, понимали, насколько всё серьёзно. И понимали, как они нужны этому миру. Ты один такой то ли тупой, то ли слепой. Не видишь дальше собственного носа. Я могу ответить на все твои вопросы и научить играть. Если ты сам захочешь научиться. Но если не захочешь, тебе придётся уйти с дороги.
― Посмотрим, ― хрипло отозвался Чонин ― он всё ещё дышал с трудом.
― Посмотрим, ― кивнул Хань. ― У тебя есть время на отдых и на то, чтобы восстановить силы. Я позабочусь об этом. Потом приступим к занятиям. Но за каждую оплошность ты будешь наказан, учти это. Быть может, я не слишком похож на наставника, с твоей точки зрения, и ты считаешь, что вправе относиться ко мне без должного уважения… Хорошо. Убедишься на практике, как сильно ты ошибаешься. Я могу быть добрым, но не просто так.
― Посмотрим, ― с нажимом повторил Чонин и закинул руки за голову. Глаз с красивого лица он не сводил, смотрел пристально и упрямо. Что бы там Хань ни говорил, решение Чонин уже принял и менять его не собирался. К тому же, сам Хань тоже неслабо ошибался, когда видел только два варианта будущего. У Чонина вариантов было куда больше, потому что он никогда и ничем себя не ограничивал. Он всегда стремился выйти за узкие рамки, что ему пытались навязать люди вокруг.
Дверь за наставником захлопнулась с глухим звуком, и тогда только Чонин попытался сесть. Именно попытался, потому что ни черта не получилось. Он зашипел от боли в спине и закусил губу почти до крови. С трудом перевернулся на живот и дотянулся пальцами до поясницы. Недавние эксперименты точно не пошли ей на пользу.
Чонин немного полежал, собираясь с силами, потом упёрся кулаками в пол и медленно отжался. Один. Подождал, пока тёмная пелена перед глазами рассеется, а боль станет чуть слабее, тогда отжался снова. Два. Не лучший способ исправить положение, конечно, и довольно опасный, но другого он не знал. Он не горел желанием попасть в лапы к местному эскулапу, значит, придётся лечить себя самому. Как получится.
После десятого отжимания чувство боли стало приглушённым и терпимым. Чонин прекрасно знал, что боль никуда не исчезла, как и сама проблема, но тело обмануть и приучить к усилившейся боли ему удалось.
Через полчаса он смог встать и добраться до душа. Пустил горячую воду, правда, пришлось ждать, пока она нагреется ― сначала полилась холодная. Потом, подставив спину под тугие струи, он стоял с прикрытыми глазами и аккуратно разбирал на волокна пойманную серебристую нить. Чонин хотел использовать дар нового наставника, чтобы облегчить боль в спине, однако его постигло разочарование. Пойманная нить обладала совершенно иными свойствами. Он вертел в мыслях фрагменты нити так и эдак, собирал обратно и снова разбирал. И только спустя час понял, что же это такое. Раньше следовало догадаться, хотя сильная боль мешала сосредоточенности и остроте ума.
Как видно, Лу Хань и впрямь обладал даром, основанным на силе разума, потому что серебристая нить, пойманная Чонином, подарила ему способность “читать разум”. Нечто вроде телепатии. Но если Хань обладал таким даром, то разве не прочёл все мысли в голове Чонина? Он ведь о многом думал. И думал о том, чтобы изучить дар Ханя. Это не могло не вызвать беспокойства, однако Хань вёл себя так, словно не подозревал об этом. Но нить ― вот она. Чонин не поймал бы её, если б Хань не пытался использовать этот дар против него. Использовал, но…
Чонин плеснул водой в лицо и моргнул.
Думать конструктивно и взвешенно. Не упуская деталей…
Как только он коснулся нити дара Ханя, тот должен был, как минимум, врезать ему по голове. Ведь не мог не понять, чем это грозит. Значит… Значит, Лу Хань просто этого не увидел. Почему? Если пойти от противного, то дар Чонина тоже основан на силе разума. Он перемещал оболочку, разум и сущность из одной точки пространства в другую без учёта необходимых физических параметров, в то время как все прочие постепенно перемещали себя в пространстве, проделывая определённый путь…
Чонин терпеливо разобрал нить на составляющие и проанализировал ещё раз. Вот оно! Его разум был слишком плотным, и Хань просто не мог пробиться к его мыслям. При желании Чонин мог заглянуть в разум Ханя, но лишь поверхностно, или же транслировать образы и мысли, но увидеть больше дозволенного в разуме Чонина Лу Хань был не в состоянии. Стоило учесть это небольшое преимущество и использовать при случае. Мысли сами по себе безвредны, но в нужный момент даже они могут произвести определённое впечатление.
Чонин размялся под струями горячей воды, приводя себя в порядок. До идеала очень далеко, но теперь он хотя бы уверенно стоял на ногах. Вернувшись к матрасу, сел и выпил ещё полстакана молока. Прошло чуть лучше, чем в первый раз. Вытянувшись на полу, Чонин немного покатался, выпрямив руки над головой. Цепи мешали, но не критично, зато его спина, несомненно, была благодарна за такую заботу.
Перебравшись вновь на матрас, Чонин наконец позволил себе уснуть.
Пока ничья.
========== 2 ==========
► 2 ◄
В следующий раз наставник заявился как раз к концу лёгкого перекуса. Чонин не отреагировал на его приход и продолжил пить кофе.
― Добрый день, Жэнь, ― мягко произнёс Хань.
Он говорил так, словно имел дело с трудным ребёнком. Бесило.
― У меня нет китайского имени, ― закончив с кофе, просветил его Чонин. ― Ты можешь, конечно, обзывать меня как угодно, но не удивляйся отсутствию реакций.
― Чонин лучше?
― Намного.
― Хорошо. Чонин, о чём ты думаешь? ― Хань придвинул стул и уселся на него, уже знакомо закинув ногу на ногу.
― Вообще или именно сейчас?
Пока что вопросы были стандартными, поэтому Чонин слушал краем уха и ловил серебристые нити дара Ханя. Помимо телепатии тот обладал телекинезом и, возможно, чем-то ещё. Чонин хотел выяснить все его возможности и их предел. Пригодится в будущем.
Насколько Чонин знал, во “Дворце” считали, что он забирает дары с помощью прикосновения, одновременно убивая их владельцев. Ладно, так даже лучше. Убивал он, когда возвращал дар владельцу, отзеркалив его с помощью телепортации или вывернув наизнанку, если угодно. Если сложить одно и то же число, но со знаками плюс и минус, то получится совершенство, идеал. Или ноль. Или смерть. Для того же, чтобы изучить чужой дар и использовать его, Чонину не требовалось прикосновение. Хватало нити, следа, присутствия. И эта способность к заимствованию чужих даров, на самом деле, не являлась отдельным навыком, она проистекала из дара телепортации, была его продолжением, потому что символ телепортации ― восьмёрка, иначе говоря, знак бесконечности, закон Огама или лист Мёбиуса, что говорило о бесконечном совершенствовании и познании.
― Пускай именно сейчас.
― Я потерял суть беседы, ― честно признался Чонин ― он уже успел забыть, о чём его спрашивал Хань.
― Ничего страшного, мы только начали. Так о чём ты думаешь именно сейчас?
Именно сейчас Чонин всматривался в разум Ханя и пытался поймать чёткие образы и мысли, что были “на поверхности”. И то, что Чонин там увидел, заставило его отпрянуть. Наверное, это называлось отвращением. Поначалу он решил, что не станет больше повторять подобных попыток, потому что… потому что он не понимал и не принимал подобного. Не осуждал, однако был далёк от этого. Только любопытство и, отчасти, обстоятельства заставили его пересмотреть своё отношение. Пускай увиденное смущало и вызывало неприятие, иного способа разобраться и получить более весомые преимущества не существовало. В конце концов, это не вина Чонина, что ему достался именно такой наставник, а мысли ― это всего лишь мысли, а не реальность. Мысли немного похожи на сны, а сны бывали не менее причудливыми и извращёнными, чем чьи-нибудь мысли. Чонин собирался драться всерьёз, поэтому никакие мысли не могли его остановить. Даже если ему самому придётся научиться думать именно так, как думал Лу Хань.
Ведь это лишь мысли, безвредная игра воображения.
И он уверенно ответил:
― О бесконечности и совершенстве.
― Это весьма относительные понятия, ― снисходительно улыбнулся Хань и пожал плечами.
― Если ты не знаешь ни первого, ни второго, почему утверждаешь подобное?
― А ты знаешь? ― Хань едва заметно нахмурился, но пока не спешил ставить на место Чонина с помощью своего дара. Он вообще думал о другом. Не о Чонине.
― Знаю. Оба понятия предельно конкретны и реальны. Они лежат в основе моего дара ― хотя бы. Было бы сложно делать вид, что их не существует или они относительны. Способность передвигать предмет силой мысли тоже вот для большинства относительна, но, полагаю, ты сразу же начнёшь возражать.
Хань сложил ладони на колене и сплёл пальцы, помолчал немного, потом кивнул:
― Придётся признать это. Хорошо. Почему же ты сейчас думаешь о бесконечности и совершенстве?
― Просто захотелось. Наверное, многих в твоём присутствии тянет на подобные мысли?
― Не улавливаю связи.
― Бесконечность и совершенство, ― медленно повторил Чонин, не сводя глаз с лица Ханя и вспоминая образы, пойманные на поверхности чужого разума. Дойдёт или нет? Или это лишь Чонину пришло в голову обратить внимание на бесспорную красоту Ханя и заговорить об этом в подобном ключе? Внешность Ханя безбожно лгала, пленяя ликом ангела; Чонин понимал это, поскольку накануне на собственной шкуре испытал гнев этого самого “ангела”. Он играл с огнём и прекрасно знал об этом, но он иначе не умел жить, наверное. Если бы не играл с огнём, не оказался бы во “Дворце” никогда.
Воздух вокруг начал знакомо уплотняться, и Чонин не удержался от победной улыбки. Вторая встреча, и снова такие последствия… На сей раз он всё-таки отключился от боли, но улыбаться не переставал до самого конца.
========== 3 ==========
► 3 ◄
Первым вернулся слух и уловил мерное тиканье. Словно рядом стояли старинные часы с маятником. Потом Чонин различил голоса, и ему потребовалось время, чтобы осознать и понять китайскую речь.
― Хань, никогда не думал, что ты можешь быть таким несдержанным.
― Это случайность. И у меня из головы вылетела медицинская информация. К тому же, он так уверенно отказался от осмотра у врача, что… ― В разуме Ханя клочками и обрывками кружили образы потерявшего сознание Чонина. Смотреть на это было не в удовольствие, как и отмечать задерживающийся на губах Чонина на пару секунд дольше дозволенного взгляд ― даже мысленный.
― Но сам он точно не врач. Ты не должен был пренебрегать инструкциями.
― Знаю. Но теперь уже поздно. Насколько всё серьёзно? ― Лу Хань вновь отчётливо подумал о губах Чонина, показал невидимому наблюдателю чёткий образ, о котором его никто не просил. Потом ― бледное лицо, тёмные полукружия ресниц, резко очерченные скулы… Хань так пристально смотрел на Чонина и рисовал в мыслях настолько детальный и объёмный образ, что Чонину стало не по себе, но приходилось продолжать игру.
― Намного. Травма старая, тут ничего уже не сделать. Разумеется, он будет в порядке скоро, но в весьма относительном. Надеюсь, ты это запомнишь.
― Куда я денусь? Запомню, конечно.
― Что он тебе сказал?
― Не твоё дело.
― Вряд ли он в курсе, что Сюмин…
― Заткнись, ладно? ― Яркая вспышка, множество путаных образов от смятых простыней до смущающих и откровенных сцен ― всё это вроде бы и связано с Сюмином, и ― в то же время ― не связано, бессмыслица какая-то… На сей раз Чонин не отшатнулся, но невольно попытался как-то отгородиться от видений. Не смог. Либо смотреть на всё сразу в той степени, в какой ему это вообще удавалось, либо не смотреть вовсе. В голове настойчиво крутился вопрос: “Неужели Ханю это нравится?”
― И не подумаю. Этот приказ сам по себе сильно смахивает на сведение личных счётов. Твоё поведение при исполнении ― тоже. Может быть, ты имеешь право злиться на Сюмина, но этот мальчишка тут при чём? Тебе не кажется несправедливым отыгрываться на нём? Не проще ли отыграться на том, кто действительно виноват? Мальчишка и Сюмин к этому точно отношения не имеют, а вот…