— Поможешь?
Наверное, Сэхунн подплывал к воеводе Каю по воздуху, ибо сомневался, что ноги всё ещё при нём. Отчего-то казалось, что ноги остались на пороге — отдельно от Сэхунна. Пальцы на левой руке корявыми топырками топырились во все стороны и никак не желали делать то, что делать было надобно. С горем пополам Сэхунн управился с особенно вредным ремешком, а потом вдох застрял у него в горле — дублёная кожа, укреплённая металлом, поползла с широких плеч.
Сэхунн и допредь видел воинов и погодков в банях, да и купались не раз всей кучей в чём мать родила, но ни разу до этого он так бесстыдно не пялился на мужей. Никогда. Сэхунн и рад был бы глаза себе отнять, лишь бы не пялиться, но куда уж там…
Бывало, студёными зимами в поздние вечера, когда мать при свете лучины доканчивала рукоделие, маленький Сэхунн кутался в старую и местами плешивую медвежью шкуру да глядел в узкий проём меж стеной и пологом. Там, в общем зале, по ту сторону полога, временами гулял злой ветер. Но Сэхунн смотрел на отважный язычок пламени, что пригибался, крутился, а после вытягивался упрямо — танцевал. И думал маленький Сэхунн, что нет ничего красивее этого смелого и несгибаемого язычка пламени. Вроде весь такой безобидный, крошечный супротив стылого ветра, а дай ему неосторожно клок ткани, соломину, ветку — и пожар ничто не остановит, даже ветер будет бессилен — не задуть.
Вот сейчас Сэхунн видел то, что напоминало ему об отважном язычке пламени, непрерывно плясавшем на ветру. Стремительную силу и гибкость. Воевода Кай походил на клинок нового меча Сэхунна. Да и ладно бы. Плохо, что у Сэхунна дыхание перехватывало, и он не понимал — почему?
Под кожей медового оттенка проступали гибкие мышцы, покуда воевода Кай снимал кожаный доспех и поддоспешную рубаху без рукавов. На широкие плечи и гладкую грудь спадали кончики чёрных косиц.
— Раздевайся. Вода остынет.
Сэхунн сглотнул и постарался незаметно ударить себя левым кулаком в грудь, чтобы вспомнить, как вообще дышать. Пальцы казались чужими, покуда он выпутывался из одёжи и всячески отводил глаза от воеводы Кая. Странное творилось с ним, и Сэхунн уж грешил на проклятую рагану, но только воеводы Кая в доме раганы не было — не привабить. Да и Сэхунн не белый лебедь-девица, чтоб на мужей заглядываться, только чуял он себя именно так, словно бы заглядывался. Сэхунн отчаянно терялся в смятении и не разумел, что это и как оно называется. Покраснел до кончиков ушей, как только опознал в мыслях явное желание коснуться ладонью медовой кожи. Лесной запах пробирался всюду и кружил голову.
Плеснуло.
Сэхунн вскинул голову и застыл с раскрытым ртом. Глазел на Кая, переступавшего через дубовый бортик и опускавшегося на залитую водой скамью. И Сэхунн не находил в себе сил посмотреть по сторонам и понять, что ещё в клети есть. Он как будто мог смотреть только на воеводу Кая. Лишь Кая видел — ничего больше.
Дальше было и того горше. Сэхунн возился с портками и боялся, что уши у него вот-вот задымятся и сгорят. Снимать портки он не решался. Нет, ну приключалось иногда, не невидаль, но…
— Тебя Сэхунном зовут, так? — Воевода Кай удобно устроился, откинулся спиной к бортику и прикрыл глаза.
— Т-так, — выдохнул сипло Сэхунн.
— Не мнись уже, поместимся оба. Тёплая вода после долгого пути на пользу уставшему телу.
Сэхунн покосился на лицо с подчёркнуто резкими линиями в свете от свечей. Тёмные ресницы не подрагивали, и покуда Кай не смотрел, Сэхунн торопливо выпутался из портков, неуклюже переступил через бортик дубовой лохани и уселся на свободную скамью. Левой ладонью нагрёб к себе лепестков и листков, распустившихся в тёплой воде, испуганно вскинул голову и чуть со скамьи не свалился, встретив спокойный и твёрдый взгляд. Мимо воли сдвинул плотнее ноги и чуть согнулся, ссутулился. Упорно казалось, что даже сквозь ковёр лепестков и листьев и слой воды всё видно. Вообще всё. Срамота.
— Я слышал, ты кормчий. И что ходил с отцом на запад. Далеко?
Сэхунн потерянно смотрел на Кая и медленно растворялся в лучистом взгляде. Напряжение враз схлынуло, сменившись истомой. Захотелось покорно обмякнуть на скамье, сползти в воду по шею и так вот полежать, расправив члены.
— Я ходил однажды за Эрин… Мы остров искали. Из старых легенд.
— Нашли?
— Нет. — Сэхунн помотал головой и понурился, нашёл взглядом собственные костистые коленки, торчавшие из воды. — Погода тогда была не на нашей стороне. Мы вышли в море поздно. Надо было раньше.
— А если бы погода была за вас, ты смог бы найти тот остров?
— Откуда же мне знать наверняка? — Сэхунн удивился. Что за дело вендскому воеводе из края лесов и озёр до какого-то острова на краю земли?
— Но ты бы попытался?
— Попытался, — поразмыслив, признал Сэхунн. — Только я не такой уж и опытный кормчий. Мне только вторую зиму правило доверяют без присмотра.
— Но в пути за Эрин доверили ведь? Значит, неспроста. Скажи, ты смог бы провести крепкий корабль Морем Мрака на запад так далеко, как можно?
— Я… Я не знаю, а бахвалиться не хочу. — Сэхунн продолжал недоумевать. И едва ещё раз не свалился со скамьи, потому что воевода Кай цепко сжал пальцами левое запястье, потянул к себе и заставил ладонь показать. Пальцы у воеводы Кая были горячие и чуткие. Он повёл кончиками по ладони Сэхунна, обводя и поглаживая мозоли от правила.
— А если у тебя будет старая карта, не совсем точная, но карта, ты сможешь?
— Воевода, я не разумею, почему ты спрашиваешь о таком меня, — признался Сэхун, с трудом двигая непослушными губами. Левая ладонь млела под пальцами Кая, и отнимать её Сэхунну совсем не хотелось. Хотелось понежиться, утопая в касании, наполненном силой и мощью.
— Я расскажу тебе. Потом. Быть может, — отрывисто ответил Кай. — Пока я предлагаю тебе вступить в мой хирд. Испытания будут через два дня. Но я могу взять тебя и без испытаний. Если хочешь. Два дня на раздумья у тебя есть. Завтра я скажу об этом твоему отцу.
Сэхунн вот теперь ладонь отдёрнул. Пытливо всматривался в строгое в неверном свете лицо и игру теней на нём. Выхватывал бороздку на подбородке, округлый кончик широкого носа и волчьи глаза в обрамлении густых ресниц.
— Это твоё условие?
— Условие?
— Отец пришёл сюда просить о службе или проходе по реке в Миклагард. Значит, ты позволишь остаться или пройти, если я пойду в твой хирд кормчим?
— Нет. Это не условие. — Кай вновь откинулся спиной к бортику и слабо улыбнулся. — Это просьба. Мне нужен кормчий, который знает море на западе. Быть может, мне понадобится корабль. Но это то, что нужно мне. А земли эти принадлежат не мне, а тем, кто живёт на них. И решать, будет ли твоему отцу служба или волок в Милиниск, Роге. Люди, что живут тут, признают её власть над собой.
— А она придёт ещё не сейчас, — тихо договорил Сэхунн.
— То верно.
— А если отец даст тебе корабль и кормчего до того, как прибудет Рога… — осторожно начал Сэхунн.
— Тогда решать с Рогой всё буду уже я. Но только если ты пойдёшь в мой хирд. — Кай смотрел жёстко и прямо, ощутимо давил взглядом на плечи Сэхунна.
— Почему? — выдохнул беспомощно Сэхунн.
— Ты должен пройти посвящение. Так надо. Но ты должен пройти его своей волей. — Под внезапный всплеск Кай стремительно придвинулся к Сэхунну. В один миг оказался так близко, что Сэхунн учуял горячее дыхание на собственных пересохших губах и зачарованно уставился в мерцающую тьму глаз, где ему почудились зеленоватые всполохи. — На деле мне это неважно. Будь моя воля, я и так тебя забрал бы. Ты мой небесный дар. Ты уже мой и был моим всегда. Я шёл с другого края земли, долгие годы шёл, рождался и умирал, чтобы идти снова и найти тебя. Поэтому я не смогу тебя отпустить. Даже если ты не захочешь, пусть уже и выбрал, я не отпущу тебя. Не смогу.
Кай кончиками пальцев коснулся губ окаменевшего на скамье Сэхунна. От нежного прикосновения у Сэхунна в груди всё оборвалось, упало вниз, заколотилось и затрепыхалось в пятках. Он и хотел отпрянуть, но не мог. Силы враз оставили его как будто.
Кай по-прежнему касался кончиками пальцев его губ, после придвинулся чуть и прижался к своим же пальцам губами тоже.
— У тебя есть то, без чего мне никак. Я не знаю, нужен ли тебе, но знаю, что ты нужен мне. Закрой глаза теперь. Закрой.
Сэхунн не посмел перечить и медленно сомкнул веки, затаив дыхание. Губы пекло жаром, что шёл от сильных пальцев. Сэхунн сделал хриплый вдох, едва пальцами Кай повёл ниже, крепко сжал подбородок, а затем… Сэхунн даже не догадывался, что губы могли плавиться от жара, как воск, и что это слаще всего, что он когда-нибудь пробовал. Он не подозревал прежде, что можно дышать кем-то, словно пить каждый вдох с чужих губ, и что от этого твердь раскачивается и истончается, превращается в морок, а в животе становится так пусто и легко, и хочется парить облаком высоко-высоко в небе.
Сэхунн был как одурманенный, покуда не осознал острые зубы на собственной шее и глухой рокот. После вздрогнул, едва уразумел, что Кай рычит. По-звериному рычит. Сэхунн обмер весь, сжался в комок, но Кай не сжал челюсти и не прокусил тонкую кожу. Кай отодвинулся и сделал это так, словно ломал себя без пощады. Скользнул больным взглядом по сэхунновой шее и шумно вздохнул.
— Не бойся. Я волоску не позволю упасть с твоей головы, — устало обронил Кай и отвернулся. Сэхунн сидел ни жив ни мёртв, трогал левой рукой шею и пытался успокоить пошатнувшийся свет. Он не мог поверить, что воевода Кай его… его… поцеловал? И потом… чуть не загрыз? И ещё…
Плеснула вода. В колеблющемся свете яркие блики заплясали по медовой коже.
— Спать можешь здесь, — сухо сказал между делом Кай, набрасывая на плечи полотняную накидку. — Тебя никто не потревожит. Наверное, слишком много для тебя за раз. Ладно. Отдохни. Потом мы поговорим ещё.
Кая Сэхунн потерял в тенях. Когда же вода заметно остыла, Сэхунн помылся, ополоснулся, черпая ковшом чистую воду из ведёрка, завернулся в кусок неподрубленного полотна и приткнулся в углу на ворохе шкур. Долго вертелся и так, и сяк, пытался устроить правую руку и прогнать думы. Слова воеводы Кая не желали доходить до разума Сэхунна. Он ровным счётом ничегошеньки не понимал.
А после Сэхунну снился бегущий за солнцем на закат чёрный волк. Крупный и сильный зверь мощно отталкивался лапами, мчался по самой кромке, где земля и небо сходились вечной войной и не могли взять верх друг над другом. Пушистый хвостище стелился по ветру. Волк прижимал уши, сверкал зеленью глаз и нёсся ещё быстрее, чем за миг до того. Словно боялся опоздать. Чёрная стрела на розово-молочном небосклоне в вечной погоне за небесным светилом. И вдруг после — застывший гордый обрис в спелом круге луны.
— Ты сможешь, — беззвучным шёпотом уговаривал Сэхунн волка. — Ты непременно поспеешь. Никому тебя не догнать.
Волка сменили тьма и два горящих во тьме смарагда. Сэхунн тянулся к ним руками, но достать не мог. Это что-то значило, что-то важное, но у Сэхунна не выходило вспомнить, что же именно.
На заре Сэхунн осоловело моргал, озирался и вспоминал, как попал в светлую клеть, где дурманяще пахло лесом, и откуда на резном столике у вороха шкур взялся ковшик со сладким ягодным напитком. Осушив ковшик, Сэхунн чесал затылок и вспоминал, что смарагдами скрепляли договоры и дарили их ближникам. Верили, что смарагды очищают помыслы, делают дух твёрдым и укрепляют верность и преданность.
Верность и преданность…
_______________
* Лагодник — бездельник.
* …мёдом уста омытые — мёд поэзии Брагги. Считалось, что на уста скальдов попал мёд Брагги, который дал им красноречие и умение слагать стихи.
* Одноглазый Отец — Один. За мудрость футарка расплатился глазом.
========== Волком бегущий ==========
Комментарий к Волком бегущий
Спасибо любимым читателям за комментарии - ответы будут позднее с новой частью, а пока ещё кусь и… *галоп*
Стары Ольса — Боевая (Кастарват)
Стары Ольса — Літвін
Волком бегущий
Речь местных была лениво-напевной и красивой, но чуждой для северного уха. Сэхунн так и не научился правильно выговаривать название племени Гинтаса*. Зато речь вендов выходила куда яснее, пусть иногда морозом и схватывало всё внутри от их рычания*. Северная речь казалась вендам хриплой, а вот северянам вендское наречие напоминало о волках протяжным или коротким будто воем, грозными рыками, фырканьем и цоканьем. Одно имечко ближника Турина Старого чего стоило: «Р-р-рыва» — как есть волчий рык. Сэхунн чуть язык себе не сломал. Но то и дело в густом лесу рычащей вендской речи проскакивали родными шхерами знакомые слова.
До полудня Турин водил гостей на большой двор и на стену, а ещё рассказывал, что в хирде воеводы Кая вендов много. Собирались и прибыток взять из местных юнаков, что ходили в обучении.
— Уже третий раз, — важно кивнул Турин. Он и занимался обучением младших. — На третий день назначен первый урок. Кто сдюжит, тех воевода допустит ко второму. А кто все три одолеет и пройдёт посвящение, останется кормиться в хирде.
Никто не удивился. Так всюду поступали, разве что испытывали молодых воинов всяк по своему разуменью.
Сэхунн осмелился спросить у Турина о воеводе, когда отец и хирдманы полезли смотреть хитрую бочку с горючей дрянью.
— Вилктак — это волком бегущий, его так тутошний люд зовёт. Ну как перевёртыш, который и человеком может, и волком. Они думают, что его рагана зачаровала. Наши его Волчьей Шкурой зовут. Он в бой ходит в волчьей шкуре. Там колпак как волчья голова. Может, сам поглядишь как-нибудь.
— Так он волком оборачивается на самом деле?
— Говорят, катается по лесу волком после боя, но такое на глазах не делают. А катается ли вправду… кто знает. Но все вести он ведает до того, как ему расскажут. Ваши зовут его ульфхеднаром, потому что стомы в бою не знает. Ловкий он, страсть. Он танцует с мечами посреди битвы.
Слова о мечах напомнили Сэхунну о вечере и сваре с Сорокой, и как все молчали, на волчий меч глядя. Сэхунн помялся да спросил и про то.
— Так меч у тебя воеводин, хлопец. Допредь никто меч тот не носил, один только воевода. Меч давеча пропал как будто, а тут ты привёз с собой. Непонятно всем, — развёл руками Турин. Тот ещё старый лис — сам ни гу-гу, что меч Сэхунну рагана отдала, хотя Гинтас тоже о таком не болтал зря, как приметил Сэхунн, а северян никто и не спрашивал, откуда меч взяли.
Солнце ещё висело на юге, когда Лейфа хёвдинга позвали к воеводе Каю. Одного. Сэхунн же сидел на бревне в малом дворе, смотрел на спокойную величавую реку. Мало пользы было убеждать себя, что всё ему только приснилось. Он до сих пор чуял на кончике языка вкус чужих губ. Воевода Кай пах лесом, таким же был и на вкус — пряно-терпким.
Думы Сэхунна метались бесцельно, покуда он не решил твёрдо, что раз воевода Кай таки волком оборачивается, то уже и не человек. А раз не человек, то людские законы ему что пыль под ногами, ну или под лапами, что там у него… Даже если Кай — ульфхеднар, то ткань бытия рядом с ним разрывалась, а в прореху с того света что угодно вылезать могло. А раз оно с того света, то и вело себя так, как принято там, а не тут.
Сэхунна волшбе не обучали, потому и не знал он, как надобно с тварями пришлыми управляться. Но, вроде бы, воевода Кай не желал ничего дурного ему причинить. А то, что глаз на Сэхунна положил, легко объяснялось милостью к Сэхунну Эгира, Морского Владыки. Вот плеснул Эгир при рождении Сэхунну в лицо морской водой, подарил благословение, так за благословение и расплачиваться когда-то нужно. Если дар взял — отдари взамен, а руки, видать, было мало.
Утешив себя такими думами, Сэхунн с тоской поглядел на правую руку. Рука ныла и висела плетью. Чуть шевельнёшь — боль вцепится в кости пуще прежнего. На глазах слёзы закипали от бессилия и невозможности что-то поменять.
Отец вернулся, когда солнце заметно к западу сдвинулось. Ухватившись руками за воинский пояс, постоял, покачался и строго кивнул самому себе. Взглядом в Сэхунна упёрся.
— Этот хёвдинг хочет «Ворона» для дальнего похода. Каждый, кто желает пойти с ним, получит такую возможность, если сдюжит. А ещё ему нужен рулевой. Сэхунн.