– Откуда ты родом?
– Из Тирта. Я была ещё совсем девчонкой, когда вы взяли наш город. Я быстро узнала, что значит «горе побеждённым».
– Я во Втором Тиртском не участвовал.
– Мне от этого не легче.
– И то верно… – согласился Хорса и стал помешивать похлёбку в котелке.
Он думал, Алайя опять замолчит, но девушка усмехнулась:
– Что, не наберёшься смелости спросить о том, что действительно хочешь знать?
Хорса подавил вспышку раздражения. Обижаться на правду – удел слабых. После неудачной попытки разрешить загадку, он предпочитал вовсе не думать о своих проблемах, отложив их до того дня, когда доберётся до Мигарты и поговорит с жрецом своей веры. Точно так же отложил он загадку Алайи – до тех пор, пока она не разрешится сама собой.
Может, кто-то сказал бы, что не мучить себя вопросами, которые всё равно не можешь разрешить, мудро. Однако сам Хорса чувствовал, что это скорее недостаток мужества.
– Ты и правда ведьма? – спросил он.
– А сам как думаешь?
– Души предков даровали мне победу. Значит, либо ты не ведьма, либо не совершала злых дел.
Он внимательно наблюдал за лицом Алайи, надеясь угадать по его выражению, какая из догадок верна. Но это ничего не дало.
– А может, душам предков безразлично? – предположила Алайя.
– Не смей так говорить! – потемнел Хорса.
– Не буду, – покорно согласилась Алайя. – В сущности, ты ведь и сам обо всём догадываешься…
– Да, я догадываюсь, что неспроста следы побоев сошли так быстро… Видно, ты и вправду на что-то способна?
– Вот видишь, ты и сам ответил.
– Но ты совершала зло или нет? Неужели трудно сказать? Я, кажется, ясно дал понять, что не собираюсь осуждать тебя. Мне только нужно знать правду.
– Ах, сколько бесполезных слов… Что такое правда, охотник? Что такое добро и зло? Дурачок Клит повесился из-за меня – я сделала зло? Его отец уверен, что да. Это его правда. Я же думаю, что большим злом было бы ответить на любовь дурачка. Это моя правда. У каждого на свете свой взгляд на то, что такое благо, и каждый верует только в то, что представляется благом ему.
Эти речи показались Хорсе знакомыми.
– А что ты думаешь о грехе? – спросил он.
Алайя неопределённо дёрнула щекой, словно хотела прогнать муху.
– Грех? Это ярмо, в которое запрягают слабаков.
– А что ты думаешь о пятнах на солнце?
Хорса уже не сомневался, что эта девушка прошла обучение в храме гипарейской веры. Однако её ответ удивил его:
– Пятна на солнце? О чём ты?
Он пересказал то, что слышал от жреца. Алайя равнодушно пожала плечами и сказала, глядя в костёр:
– Мне неинтересно, что происходит на солнце.
Похлёбка вовсю кипела. Хорса снял котелок с огня. Кажется, настроение разговаривать у Алайи прошло. Вот и ладно: он сам уже не чувствовал желания задавать вопросы.
***
Силы возвращались к ней, и Алайя оказалась отличной попутчицей, привычной к дальним дорогам. А путь был непростой. Поросшие колючим кустарником скалы громоздились друг на друга, едва приметные тропы взбегали на уступы, ныряли в ложбины и расселины. Затем начался лес, необычно густой для западных гор.
В следующий раз Алайя заговорила, когда они вышли на торную дорогу.
– Куда она ведёт?
– Из Ликен в Мигарту – это городок на юго-восточном конце долины. Я по ней хожу, только когда беру осла у Терши, моего соседа. Вообще, дорога так себе, ей уже почти не пользуются. Сейчас в Мигарту проще попасть из Сет-Ликеи, свернув с Южного тракта.
– Когда-то эта дорога была не единственной здесь, – задумчиво промолвила Алайя.
– Разве? – подивился Хорса. – Куда могла вести другая дорога?
Помедлив, девушка ответила:
– В Филатр.
– Никогда не слыхал.
– Конечно. У людей короткая память. А ведь Филатр был величайшим городом древности. Средоточием великих, невообразимых знаний… Хотя кому я это говорю?
– Человеку, который задал вопрос, – насупился Хорса. – Я исходил Мигены вдоль и поперёк, тут нет развалин. Где же находился Филатр?
– За Западным кряжем, – ответила Алайя, указав на зубчатую гряду скал, что виднелась в просвете между ветвей.
– Кряж непроходим! Там, на западе, ничего нет.
– Нет, так нет…
– Если только проход был, но его завалило?
– Может, и так, – равнодушно согласилась Алайя.
– И откуда ты всё это знаешь?
– Может, и не знаю.
– И как это понимать? – закипая, поинтересовался Хорса.
– А как хочешь, так и понимай.
Он готов был уже сорваться, но тут она взметнула на него пронзительный взгляд и спросила:
– Что, уже жалеешь, что взял меня с собой? Может, и о том жалеешь, что спас?
Хорса отвёл глаза. Да, именно это ему и пришло сейчас в голову. Он не понимал Алайю и каждый раз, когда она говорила с ним, чувствовал себя неуютно.
Но что же теперь – отступиться от собственного решения? Бросить её – и этим, возможно, оскорбить души предков, которые хотели спасти Алайю? Правда, он не был уверен, что предки хотели именно этого, но ведь и обратного сказать не может…
– Не мели ерунды! – буркнул он. – Лучше прибавь шагу. Поторопимся – дойдём до дома к вечеру.
3.
После полудня они свернули с дороги и спустились на дно обширной лощины, прорезанной десятками крошечных ручейков. Потом местность выровнялась и стала постепенно подниматься. Густые влажные заросли сменились стройным лесом. Хорса шёл, не забывая присматриваться к следам.
– Что-то ищешь? – спросила Алайя, когда он в очередной раз остановился, изучая отпечатки на земле.
– Не что-то, а кого-то. Заодно смотрю, как тут без меня жизнь текла, – пояснил Хорса. – Вот, вижу, Терша проходил тут, силки ставил. Час назад, от силы.
– Погоню ты больше не ждёшь?
– Сейчас – точно нет.
– А у меня вдруг появилось чувство, что за нами наблюдают. Правда, я не ощущаю угрозы. Скорее, интерес… настороженность…
– Не беспокойся, это Талис.
Хорса вышел на открытое место и осмотрелся. Вдруг наклонился, поднял с земли камушек и кинул в крону одного из деревьев. Ветви слегка качнулись, и на землю спустился мальчишка лет десяти-одиннадцати. Худой, чумазый, с исцарапанными коленками и нечёсаными волосами, перехваченными полоской ткани, он походил на какого-то лесного бесёнка.
– Как ты угадал, Хорса? – недовольно спросил он, подходя.
– И ты здравствуй, Талис.
– А… привет! И тебе привет, госпожа. Хорса, ну как ты угадал?
Хорса улыбнулся и потрепал его по голове. Мальчишка сбросил его руку и вновь потребовал ответа:
– Ну как?
– Сколько здесь подходящих мест для засады?
– Да целых пять!
– Да, и ты выбрал самое лучшее. Но кое-чего не учёл. Во-первых, мы всегда играем в эту игру, значит, я, возвращаясь, всегда готов к засаде. Во-вторых, на этот раз я не брал у Терши осла – значит, возвращаться буду напрямик. Ты не знал, когда меня ждать, и, конечно, отходил подальше от дома и искал места с наилучшим обзором. Это дерево тебе отлично годилось.
Талис кивал, слушая. При этом он бросал исподтишка взгляды на Алайю, но тут же отводил глаза.
– Ясно…
– Ободрись! Шансы у тебя были хорошие, уверен, Терша и не заподозрил, что ты наблюдал за ним. А ещё, признаюсь, мне помогла Алайя. Она ведьма.
– Настоящая? – поразился мальчик.
– Похоже на то. Она почувствовала твой взгляд.
– Так это она нашла меня, не ты? – обрадовался Талис.
– Разве тебе от этого легче? В жизни надо быть готовым ко всему. Ведьмы, конечно, не на каждом шагу встречаются, но у многих опытных людей вырабатывается своего рода чутьё.
– А у тебя оно есть?
– Не знаю, – улыбнулся Хорса. – Иногда кажется, что да, иногда – что нет.
– Ясно. А Алайя будет жить у нас?
– Почему так думаешь?
– У меня тоже своего рода чутьё, – усмехнулся Талис. – Пойдёмте. Наши уже заждались.
Оставшийся путь занял три часа. Мальчишка говорил без умолку, сообщая Хорсе нехитрые новости этого глухого края – в его изложении их набралось немало, хоть и сводились они в основном к тому, как ведёт себя зверьё.
– Алайя, а ты родилась ведьмой, или этому можно научиться?
– Научиться можно всему, но я действительно родилась с особым даром.
– Старая Хвилла говорит, только души предков могут послать дар, а то, чему учат, сплошной обман.
– Она заблуждается.
– Куда там! Она едва ходит, где ей блуждать.
Алайя невольно улыбнулась.
– «Заблудиться» и «заблуждаться» – разные вещи. Я имею в виду, что твоя Хвилла ошибается.
– Вот и я думаю… Так-то Хвилла редко ошибается, но я думаю: уж пускай бы ошиблась разок. Это ж здорово – магии научиться! Вот бы мы зажили тогда…
Впереди показался дом – старое, но добротное сооружение из камня с аккуратно замазанными глиной трещинами. Хорса не знал, кто и когда построил его, но в таких же обитали и Терша, и другие охотники, промышлявшие в Мигенах.
По всей видимости, в прежние времена ликеяне пытались освоить долину, и здесь должны были вырасти частные имения. Мигарта тоже состояла из основательных построек, впоследствии заброшенных.
«Быть может, – подумал Хорса, – в те времена западная дорога, о которой говорила Алайя, действительно существовала? Потом, должно быть, случился обвал, который не смогли или не захотели разобрать, и долина пришла в упадок… На моё счастье – моё и других таких же бирюков, как я».
Впрочем – на счастье ли? Да, нелюдимые жители Миген обитали в подзапущенных, но роскошных домах, о каких не могли бы и мечтать в шумных Ликенах, и были довольны своим относительным одиночеством. Однако, если хорошенько подумать, именно привычка к затворничеству сыграла с Хорсой самую злую шутку в его жизни.
Талис побежал вперёд, распахнул дверь, и было слышно, как он радостно сообщает:
– Хорса вернулся! А с ним женщина, красивая такая, её Алайей звать, она ведьма!
В передней, у открытого окна, сидел пожилой человек с изрезанным морщинами загорелым лицом, жилистый и сгорбленный. На лавке около него лежали верёвки, из которых он сооружал силки, а к лавке был прислонён костыль.
– Я пойду скажу Хвилле! – заявил Талис и исчез в глубине дома.
Окинув Алайю пристальным взглядом, старик проворчал:
– Плохая шутка, если это шутка. Как будто нам одной ведьмы мало. Чем ты занимаешься, девочка?
– Обычно – лечу…
– А, это другое дело. Где же ты её раздобыл, парень?
– Меня собирались казнить, – ответила Алайя вместо Хорсы. – А он заступился за меня…
– Ты остановил казнь? – поразился старик. – Клянусь дальними кострами, Хорса, ты сумасшедший! Вмешаться в гипарейский суд, защитить ведьму и уйти живым… Нам теперь как – ждать жрецов Солнца с храмовой стражей?
– Этого ворчуна зовут Хирин, – сказал Хорса девушке. – Не беспокойся, старина. Не было там никакого суда. Те, кто пытался расправиться с Алайей, сами преступили закон и не смогут прибегнуть к его помощи, чтобы найти её или меня. Да и всё равно никто в Ликенах не знает, где я живу.
– Нет, Хорса, ты всё-таки безумец. Но знаешь, что я тебе скажу? Жаль, что я в своё время не был таким, как ты…
В эту минуту из внутренних покоев вышла, неловко ступая, девушка чуть больше двадцати лет. Она была беременна. На лице её лежала печать слабоумия.
Алайя поглядела на её живот – и к ней вспышкой пришло нежданное, как всегда, откровение. Знание возникло само собой, словно всплыло из памяти, и было это знание столь отвратительно, что Алайя с трудом сдержала возглас.
– А это Карнайя, моя сестра, – сказал Хорса. – Она умалишённая. Двое бродяг изнасиловали её в лесу…
Голос у него был ровный, но врать Хорса не умел. И, хотя в его словах не было прямой лжи, только недосказанность, сам он думал об этом как об обмане – и глаза выдавали его.
– Ещё с нами живёт Хвилла. Тоже своего рода ведьма…
– Пророчица, парень, она пророчица! – перебил Хирин.
Между тем Карнайя шагнула к Хорсе. Бесцветная улыбка её стала шире.
– Брат, ты вернулся! Мы тут по тебе соскучились. Ну как, заработал много денег?
– Конечно, сестрёнка, – ответил Хорса, сглотнув комок. Раньше Карнайя, бывало, отвечала осознанно, но со временем всё чаще и чаще уходила мыслями в прошлое. Нападение на Кидрон исчезло из её памяти, словно лист, сорванный ветром с высыхающей ветви.
– А ленту ты мне купил?
Хорса коснулся её аккуратной косы, в которую была вплетена старая голубая лента.
– Да. Вот она.
– Спасибо! Какая красивая…
Память её скомкалась, и нередко появление брата превращалось для неё в одно и то же событие, желанное, но так и не случившееся наяву: она думала, что Хорса вернулся в Кидрон.
Вернулся Талис.
– Хвилла спит, она прихворнула в эти дни. Пускай отдыхает. А я в мыльне очаг разжёг, сейчас вода согреется.
– Мойся первая, Алайя, – сказал Хорса, присаживаясь рядом с Хирином.
Талис взял девушку за руку и потянул за собой.
– Пойдём! У нас мыльня, мы в настоящей ванне моемся, и вода горячая. Я тебе всё покажу, и одежду принесу…
Он увёл гостью, а Карнайя так и осталась стоять посреди комнаты, ничего не замечая вокруг, и всё та же бледная улыбка тлела на её влажных губах.
– Бедная девочка, – промолвил Хирин, откладывая готовый силок и нашаривая костыль. Хорса помог ему встать. – Она даже не понимает, что скоро будет рожать.
– Бедная девочка, – согласился Хорса, следя, чтобы голос не дрогнул.
– Будь моя воля, те двое подонков быстро бы не умерли.
– А что бы это изменило?
Хирин тяжко вздохнул.
– Да, ты прав. Жестокость – удел слабаков…
– Ты не слабак, Хирин. Там, в Кидроне, ты просто ничего не мог сделать.
– Мог – погибнуть с теми, у кого достало мужества сражаться.
– Ты сам знаешь, что это бессмысленно. Крестьяне не сражаются. У них другая забота – жить и растить.
– И склоняться перед правом сильного?
– Да, – помедлив, кивнул Хорса. – Склоняться и выживать, несмотря ни на что. Для этого требуется куда больше мужества… Так что настоящий слабак – я.
Он встал и взял Карнайю за руку, чтобы увести её.
– Брат, ты вернулся! Как хорошо… Ну что, ты заработал много денег?
– Конечно. Видишь, какой у нас большой дом?
– Хорошо… А привёз ты мне красивую ленту?
***
– У нас такая штука есть, насос называется: ручку качаешь, и вода прямо в котёл из колодца идёт…
– Да, ты уже говорил.
– Ага, а вот тебе одежда. Это всё хитоны Карнайи, она в них уже не влезает, а твоё платье постираем, Хирин заштопает, а может, и новое сошьёт, у нас ещё осталась ткань, зелёная, Хорса зимой много всякой привёз… Так ты выбирай, не стесняйся!
Искреннее стремление Талиса поразить её воображение роскошью дома в конечном счёте рассмешило Алайю. Он разложил перед ней три хитона Карнайи – чистых, но изрядно заношенных, – и две пары сандалий с таким видом, будто открыл для гостьи царскую сокровищницу.
– Чему ты смеёшься? – спросил он, глядя на неё с сияющим лицом, готовый услышать что-то радостное и весёлое.
– Да так, ничего. Славный ты мальчуган. Скажи, Хорса когда-нибудь брал тебя в город?
– В Ликены? Нет. Сначала я должен научиться жить. Хорса говорит, город притупляет чутьё. И Хирин говорит, это правда.
– И я с ними согласна, – вздохнула Алайя. – Подойди-ка сюда.
Она положила руку на голову мальчишки. Талис не стал уклоняться.
– Скажи, с тобой когда-нибудь происходило что-то необычное?
– Вроде как волшебное? Нет, – с искренним сожалением ответил Талис. – А что?
Алайя ещё немного подержала руку в его растрёпанных волосах, потом отвернулась, сердясь на себя за нелепую надежду. Что она ожидала услышать, что хотела ощутить?
– Да так, просто интересно стало. Ну всё, иди.
– Да, ты мойся, а я тебе пока комнату приготовлю. Горячую воду открываешь вот тут…
– Ты уже показывал.
Оставшись одна, Алайя открыла заслонку, и из деревянной трубы полилась горячая вода. Каменная ванна быстро наполнилась. Раздевшись, Алайя с наслаждением погрузилась в воду.
По всей видимости, баню не сразу пристроили к дому. Прочие помещения были отделаны лучше, а здесь устроили только две ванны, выложенные гранитом, насос и котёл с печкой. Стенку, отделяющую ванную от котельной, Хорса докладывал сам, и сложил хоть крепко, но криво. Сам подводил трубы – деревянные, их, должно быть, приходилось часто менять. Широкие оконные проёмы заслонил до середины плетёными щитами. Один из них Талис снял ради освещения, и за окном Алайя увидела дровяной сарай и какой-то навес, тоже сработанные отнюдь не первыми строителями.