Насколько успела заметить Алайя, стараниями Хорсы и его домочадцев усадьба выглядела вполне опрятно, но бросающаяся в глаза беднота её создавала тоскливое впечатление. Когда-то Алайя жила в таком же большом и несравненно более богатом доме.
Но это было в Тирте – и уже очень, очень давно. Она была ещё ребёнком, когда гипареи подступили к городу. Родители бросили дом и подались на юг, взяв с собой только самое ценное. Старший брат Алайи, Вилеант, рослый юноша, красавец и силач, отказался покидать Тирт. Остался и брат двоюродный – совсем не красивый, на придирчивый взгляд десятилетней девочки, зато весёлый и добрый. Они сказали: «Не стенами крепки города, а теми, кто на стенах».
Первое в жизни видение настигло Алайю в дороге. Она сидела на передке повозки рядом с отцом и наблюдала за полётом орла. Помнила, как отец произнёс:
– Налево летит – не к добру…
А мать сердито оборвала его:
– Ты не гадатель, вот и не гадай, – и добавила что-то ещё, но Алайя не слышала, что.
В глазах у неё потемнело. Орёл из чёрной чёрточки на синем превратился в красную чёрточку на сером. Красная чёрточка расплылась и стала лужей крови, разлившейся по каменному парапету городской стены. В ушах раздался невыносимо громкий шум. Замелькали образы незнакомых людей, потом она увидела Вилеанта, только не сразу узнала его, таким он стал некрасивым в разрубленном панцире, с растрёпанными волосами, весь покрытый ранами.
Какой-то северянин перепрыгнул через парапет стены и набросился на Вилеанта. Тот отразил меч противника, ударил сам – северянин закрылся щитом. Тогда Вилеант пнул его в щит, опрокинул и собирался уже добить, но тут другой враг перебрался через стену у него за спиной и вонзил меч под лопатку. Брат страшно закричал, развернулся, широко махнув клинком, и вскрыл горло тому, кто его ранил. Между тем на стене появлялось всё больше и больше врагов…
Да ведь брат один на стене! – сообразила Алайя. Она знала это так же точно, как то, что убийцу брата зовут Ананкий, что он двоежёнец и бывший вор и страшно зол на тиртян за рану, полученную в первом походе, – теперь у него часто ломит плечо.
«Беги, брат, беги!» – хотела крикнуть она, но горло не слушалось. Она пыталась отвести глаза, чтобы не видеть, как Вилеанта рубят сразу три человека, но у неё не получилось.
Лишь гораздо позже она научилась управлять магическим зрением.
На юге дела у отца не заладились. Семья разорилась. За долги Алайю, уже четырнадцатилетнюю, должны были продать в публичный дом. Узнав об этом, она сбежала.
Чтобы выжить, ей всё же пришлось сойтись с мужчинами, и довольно скоро. Она утешала себя тем, что, по крайней мере, делает это по собственной воле, хотя, конечно, по собственной воле она могла позволить себе сделать только одно – умереть от голода.
Дар мистического зрения не столько помогал, сколько мешал жить. Он проявлялся нежданно и не всегда в нужное время. Алайя могла увидеть кусочки чужой памяти, но далеко не каждый раз ей удавалось правильно истолковать увиденное. В голове становилось тесно от непонятных и ненужных знаний.
Она слыла чудаковатой и, наверное, её ждало сумасшествие. Но однажды всё переменилось.
Алайе начали сниться странные, но чудесно правдоподобные сны, в которых она бродила по незнакомому городу, заброшенному, но всё равно прекрасному. В небе над ним вместо солнца парил золотой орёл. Иногда его перья были нестерпимо яркими, иногда тускнели, и тогда его удавалось рассмотреть.
Город был огромен, в нём было пусто и мрачно, и очень ярко снились гулкие звуки эха. В нём жили призраки, но Алайе нисколько не было страшно. Только в этих снах она чувствовала себя спокойно.
Город назывался Филатр. Славу в древнем мире он приобрёл из-за культа богини любви – Филии, от которой получил своё имя. Прежде носил он и другие имена, которые теперь забылись.
Но для призраков это не имело значения. Они были равнодушны ко всем богам. Филатр был для них сокровищницей древних знаний, которую они сами пополняли при жизни. Великие мудрецы, маги и чародеи всего света приезжали сюда. А теперь только их бесплотные тени витали между мёртвых стен, бессильные сдвинуть с места даже пылинку.
– Научите меня, – просила их Алайя. – Я хочу стать сильной. Самой сильной!
Призракам нравилось её пылкое желание. Однако они не спешили её обнадёжить.
– Для этого ты должна войти в город наяву.
– Покажите мне путь!
– Знать путь мало. Нужно прийти с Ключом.
– Что это за Ключ? Где его найти?
– В другом человеке. Твоим Ключом должен стать мужчина.
Когда она впервые услышала это, Алайю охватил гнев.
– Мне не нужен другой! Я хочу всё получить сама.
– Если ты придёшь одна, то погибнешь и станешь одной из нас…
Старший из призраков объяснил ей:
– Сила Филатра такова, что с ней можно бросить вызов богам. Но одному человеку не вынести её. Нужен Второй – тот, через кого ты направишь в мир силу, полученную от нас. Когда-то мы не понимали этого – и ты видишь, что с нами произошло. Если хочешь попрать людей и богов, найди Второго – того, кто достоин вступить в Филатр плечом к плечу с тобой и унаследовать наш дух.
– Но кто он?
– Он – больше, чем человек.
– Что это значит? Как мне узнать его?
Молчание в ответ было долгим, и кружившие вокруг Алайи тени, казалось, сделались чернее.
– Мы не знаем, – послышалось наконец, и нельзя было угадать, от которого из призраков исходят эти слова. – Мы мертвы и видим мир живых только твоими глазами. Мы можем научить тебя магии, чтобы наше зрение стало острее. Можем научить тебя мудрости Филатра, чтобы ты нашла среди людей того, кто больше, чем человек. Но искать его ты должна сама. Согласна ли ты?
– Но я стану самой сильной?
– Только если найдёшь Ключ…
Вода в ванне остывала, но Алайя не замечала этого, отдавшись горьким воспоминаниям.
Магическая наука вернула ей веру в себя и изменила жизнь к лучшему. Не меньше помогла и мудрость Филатра, в которой Алайя нашла твёрдую опору. Однако она оказалась бессильна среди людской суеты! Год за годом Алайя ходила по земле, заглядывая в души – и нигде не встречала того, кто был нужен ей…
– Где мне искать его? – прошептала Алайи и вдруг хлопнула рукой по воде, подняв тучу брызг. – Глупцы! На свете нет никого, кроме людей! Даже я… всего лишь человек.
Должно быть, боги когда-то испугались – и позаботились превратить людей в бессмысленное стадо. То, что Алайю спас человек, вызвавший в ней безотчётное отвращение, пожалуй, большее, чем кто бы то ни было прежде, казалось циничной насмешкой богов!
***
После ванны Талис повёл Алайю ужинать. Назойливая разговорчивость мальчишки, обрадованного появлением нового лица, умиляла, но и раздражала.
Ужинали втроём. Хвилла так и не появилась, Хирин есть не захотел, а Талис очень спешил. Успев сообщить, что ему нужно сделать сегодня, что он делает в это время обычно и что собирается делать в ближайшие пять лет, он наскоро сжевал кусок мяса и убежал, пообещав чуть позже «всё-всё здесь показать» Алайе.
Трапеза прошла в тягостном молчании, которое доставило Алайе некоторое недоброе удовольствие. Охотник с какой-то преувеличенной заботливостью ухаживал за умалишённой сестрой, всё время поглядывая на гостью, словно пытался определить, не угадала ли она каким-нибудь образом его позорную тайну. Достаточно было чуть пристальнее посмотреть ему в глаза, чтобы он залился краской.
– Хвилла просила тебя зайти к ней, – сказал Хорса.
– Я знаю.
– Откуда?
– Я же ведьма, – напомнила Алайя, споласкивая руки в деревянной чаше.
Она действительно чувствовала, что кидронская пророчица ждёт её.
В комнате Хвиллы царил полумрак. В окно глядели широкие листья магнолии. Старуха сидела на сундуке, придвинутом к окну. Кроме этого сундука Алайя увидела только лежанку да очажок, над которым висел котелок; вокруг очажка расставлена была небогатая утварь.
Хвилла, закутанная в серое покрывало, повернулась к вошедшей и сказала:
– Наконец-то. Подойди, я хочу тебя рассмотреть.
Алайя приблизилась, с неприязнью разглядывая морщинистое лицо. История разорённого посёлка, хотя и не произвела большого шума в Ликенах, была известна.
– Что за дело до меня кидронской молчунье?
Вопреки ожиданию, Хвилла не оскорбилась. Лишь горькая улыбка скользнула по её болезненному лицу.
– Я всегда старалась молчать о том, что видела в будущем.
– Что за польза тогда быть провидицей?
– Никакой. Я допустила большую ошибку, выбрав дар предсказания. А когда осознала её, было поздно. Духи Филатра не делают предложения дважды.
Сердце Алайи гулко стукнуло.
– Духи Филатра? Что ты знаешь о них?
– Очень мало, потому что со мной они быстро перестали общаться. Я ведь не захотела искать Ключ. Пожелала вместо этого знать будущее. Они отомстили за отказ: честно дали мне то, что я просила…
– Твои страдания меня не трогают! – резко оборвала её Алайя. – Говори, какое тебе дело до меня?
– Хочешь услышать предсказание? – спросила пророчица, наклоняясь вперёд.
– Я хочу услышать правду. Весь вечер я чувствую, как по мне ползают твои мысли, но никак не могу их уловить и рассмотреть. Так скажи: что тебя так волнует, старая?
Хвилла на миг заколебалась, и вдруг сказала:
– Пощади Талиса.
– Ты, верно, выжила из ума, – усмехнулась Алайя. – Мне нет дела ни до Талиса, ни до всех вас.
– Пока что – нет… Выслушай меня, девочка. Я много лет считала, что просто живу той жизнью, которую заслужила, неся бремя бесполезного дара. Но, кажется, духи Филатра никогда не покидали меня. Им ведь нужны наши глаза, а мои – особенно полезны. Когда-то я предсказала Хорсе, что если он пойдёт на военную службу, то добьётся и богатства, и славы. Но этого не случилось. Единственный раз дар меня подвёл. Почему? Только теперь я поняла, что то видение мне навеяли духи Филатра. Им было нужно, чтобы Хорса бросил крестьянскую жизнь и ушёл из Кидрона. Чтобы он обязательно встретился с тобой…
– Замолчи! – воскликнула Алайя.
Неприятие возникло даже раньше, чем она догадалась, что именно сейчас услышит. Старуха всё-таки изрекала своё пророчество! И Алайе очень не хотелось в него верить. Это было наивно, но она поспешила сказать, прежде чем Хвилла закончит:
– Ключом должен стать тот, кто больше, чем человек! А твой Хорса – человек до мозга костей.
– Ты слишком строга к нему. Хорса не заслуживает такого презрения.
– А чего, по-твоему, заслуживает человек, обрюхативший родную сестру?
– Жалости, девочка, жалости! Если бы ты знала, как ему тяжело…
– Вот это я как раз отлично знаю, – усмехнулась Алайя. – Мне недоступно будущее, зато читать в душах я умею. Твой Хорса – ничтожество, которое никогда не могло сладить со своими страстями. Он не может быть Ключом.
Алайя говорила это, всё больше убеждая себя, и на минуту ей показалось, что она добилась своего, что Хвилла скажет сейчас: да, я всего лишь завидую, что духи Филатра выбрали тебя, а не меня, вот и пытаюсь обмануть…
Но вместо этого старуха сказала:
– Я бы только порадовалась, окажись ты права. Хорса мне дорог. Он единственный, кто по-настоящему простил меня. Талис слишком добр, он и не обвинял. Хирин просто смирился с тем, что ничего уже нельзя изменить. И только Хорса, сначала разгневавшись, потом смирившись, сумел простить до конца. Я была бы рада отвести от него судьбу. Но это невозможно. Скоро у тебя не останется выбора, и ты поймёшь, что Филатру нужна жертва – и она тем более ценна, чем более в ней человеческого. Нужно сначала быть человеком, чтобы стать потом чем-то большим. Всё свершится так, как должно свершиться.
– Если ты так беспокоишься о Хорсе, почему никогда не пыталась уберечь его от ошибок?
– Зачем уберегать человека от ошибок? – удивилась Хвилла. – Чтобы он никогда не научился их исправлять? Чтобы его совесть вечно спала младенческим сном? Те, кто смотрят на нас с небес, ждут к себе людей, способных отвечать за свои поступки.
Алайя покачала головой.
– Глупая старая ведьма, на нас никто не смотрит с небес!
– Если так, то незачем и пытаться, – сказала Хвилла и отвела взгляд.
Однако Алайя не собиралась заканчивать разговор, не поймав пророчицу на слове.
– И всё же – почему, зная судьбу, ты не отговорила Хорсу от похода в город? Или не посоветовала ему выйти из Ликен через другие ворота?
– Разве тебе самой хотелось бы этого?
– Сейчас речь не о моих желаниях. Ты могла предотвратить нашу с ним встречу.
– Позволить тебе умереть, чтобы жилось поспокойнее? Милая моя, – грустно улыбнулась Хвилла, – что-что, а спокойствие так точно не обретёшь. Я вижу, ты не собираешься отказываться от ненависти к Хорсе, и больше не буду ни в чём тебя убеждать. Только не забудь о моей просьбе – пощади Талиса.
– Его жизнь или смерть что-то изменят в будущем? – помедлив, спросила Алайя.
– Ровно ничего. Просто хочу, чтобы за мной числилось хотя бы одно хорошее дело. Пообещай…
– Никаких обещаний, старуха. Уж извини, но ты умрёшь раньше, чем запишешь на свой счёт хотя бы одно хорошее дело.
– Я давно знала, что умру в эту ночь. Но откуда знаешь ты?
Алайя улыбнулась.
– Поняла прямо сейчас…
***
Когда-то давно два брата, Телем и Хорса, вместе мечтали уйти из Кидрона и поступить на военную службу. Только спорили, идти ли к гипареям, под властью которых числился Кидрон, или к тиртянам, которым предстояло благородное дело защиты родных очагов.
В том, что гипареи не успокоятся, овладев Ликенами, даже в кидронской глуши не сомневался никто. Живущие здесь арды очень мало знали об окружающем мире, но прекрасно представляли, что Тирт врезается в ликейские владения, торчит на границе, как сучок, который нужно срезать.
Однако братья успели вырасти и возмужать, прежде чем пронёсся слух, что гипареи набирают войско. Телем уже прирос к Кидрону. Он остался, чтобы трудиться на полях. А Хорса ушёл и пережил все ужасы Первого Тиртского похода.
Через год после Кинда тиртяне, поддержанные колхидорскими царствами, предприняли ответный поход. Они были разбиты на границах Пар-Ликеи, а все тяготы военного времени вновь достались сет-ликейцам. Именно в это время взошла звезда Теммианора. Самозваный царёк разбойных ватаг помог в разгроме тиртян и даже убил из засады их лучшего стратега. Этим он завоевал расположение гипареев и впоследствии был назначен наместником Сет-Ликеи.
Хорса мог остаться в армии, но ему никак не удавалось поладить с гипарейским начальством. Никто не держался об ардах высокого мнения.
Хорса не стал возвращаться в Кидрон. Всё равно никто бы не стал держать для него клочка земли. Беспокойства за родной посёлок тоже не было: он лежал в стороне от лучших дорог, по которым продвигались войска. И о Теммианоре тогда говорили как о надёжном союзнике и толковом управителе. А где заниматься охотой, не имело значения. Мигенская долина была ничуть не хуже любого другого места. Даже выигрывала, потому что там никто не слышал о прозвище «Киндский палач».
На следующий год Второй Тиртский поход всё же состоялся. Город-государство пал к ногам гипареев, и Ликея стала называться единой. Но это произошло без участия Хорсы. Он вжился в Мигены – как Телем в далёкий уже Кидрон.
Хирин потом рассказывал ему, что Телем остепенился. Упорно работая, составил себе достаток – по кидронским представлениям, его можно было назвать богатым. Для полного счастья ему не хватало лишь сына. Жена с завидным постоянством рожала дочерей. Три девчонки уже бегали по дому, когда наконец-то Хвилла предрекла, что следующий ребёнок будет непременно мальчишкой. На радостях Телем дал угощение соседям.
Это было как раз накануне нападения.
Когда молодчики Лигиса ворвались в посёлок, Телем, не размышляя, схватился за топор для колки дров. Он зарубил двоих налётчиков насмерть, и одного серьёзно ранил. Говорили, он был похож на разъярённого кабана и всё рвался добраться до Лигиса. Однако его повалили, ударив ратовищем копья по ногам, и тут же скрутили. Убивать отчаянного кидроана Лигис запретил. Телема привязали к столбу и на его глазах долго насиловали красавицу-жену.