Я отлучилась лишь на пару минут – заварила в чайничке чай с кусочками малины, представляя, как сяду в кресло у камина с кружкой чая и старинным письмом в руках. Но моим мечтам сбыться было не суждено – вернувшись в кабинет, я обнаружила, что письма с секретера исчезли. Не было никаких сомнений в том, что натворил это мой призрачный гость.
И хотя холодок пробежал по позвоночнику, огорчение и раздражение от вмешательства в мою жизнь пересилило страх. Уперев кулаки в бока, я воскликнула в пустоту:
– Отдай письма!
Мелькнула мысль – быть может, я ненароком выпустила Тили с чердака, когда надумала там осмотреться? Или все это время в доме она и безобразничала? Но на смену ей пришла другая, куда более привлекательная – а что, если призраком, ворвавшимся в мою спокойную жизнь подобно вихрю, и был Кристиан?
– Кристиан? Тебя зовут Кристиан?
Тишина была мне ответом.
Глава четвертая
В один из дней, войдя в дом, я застыл на пороге. Что-то было не так. Какое-то странное, необычное ощущение, как кисель, разлитое в воздухе. Это ощущение было мне знакомо – навязчивое, как бродячий пес, оно преследовало меня вот уже несколько дней. Но сегодня все было немного иначе.
– Мистер Валентрис? – Из гостиной вышел мой камердинер, Уэсли Эйзерваль.
В кухне, одетая в ситцевое платье и чепец с лентами, суетилась его жена, Дора – еще одна и последняя обитательница «Лавандового приюта». Прежде в слугах я не нуждался – зачем, когда так любишь одиночество и в совершенстве владеешь магией? – и какое-то время после возвращения в Ант-Лейк жил в особняке один. Но после того, как в мою жизнь впорхнула Орхидея, некоторые привычки пришлось пересмотреть. Я хотел, чтобы моя любимая ни в чем не нуждалась и жила в роскоши и уюте. Так в особняке появились Уэсли и Дора Эйзерваль – немолодая чета из округи Ант-Лейка. После того, как я остался один, выгнать их у меня не поднялась рука. Супруги Эйзерваль казались уже неотъемлемой частью «Лавандового приюта», и без них дом казался бы совершенно пустым.
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Но отступать оно не желало, наоборот – сделалось острей.
– У нас гости? – осведомился я, снимая шляпу и перчатки и отдавая их камердинеру.
– Нет, сэр, – спокойно ответил Эйзерваль. За месяцы службы он уже привык к причудам молодого хозяина. Он не только никогда не задавал вопросов, что было бы совсем неучтиво, но и ни мимикой, ни жестом не выражал недоумение или удивление, когда я странно себя вел или говорил странные вещи, что, признаться, случалось нередко.
Я нахмурился. Я отчетливо чувствовал чье-то присутствие в доме – чужую энергию, которая выбивалась из общего фона, раздражая мои нервы своей неуместностью в привычном распорядке вещей, в ставшей мне родной и знакомой атмосфере дома. Так звучит фальшивая нота в слаженной игре оркестра.
Я поднялся по лестнице на второй этаж. Постоял, прислушиваясь к своим ощущениям. Здесь чужеродная энергия ощущалась куда сильнее.
И в это мгновение я увидел ее.
Она была прозрачной, едва видимой, и эта прозрачность мешала мне хорошо разглядеть оттенки в ее облике – цвет глаз, бледность кожи или, напротив, нежный румянец на щеках. Но я видел тонкий нос и аккуратный, с небольшой милой ямочкой, подбородок, чуть приподнятые уголки губ, будто в любой момент готовых улыбнуться. Видел плавность очертаний ее фигуры – тонкой и не лишенной изящества.
Такой милый, нежный образ… за одним только исключением – она была невероятно вызывающе одета. Сорочка откровенного кроя не прикрывала даже колен, полностью открывая ноги, на талии – фривольный бант, а декольте…
Я отвел взгляд. Пусть моя юная гостья и была духом, но духом привлекательным и почти полностью раздетым.
– Эмм… Мисс?
Она уходила. Я направился вслед за ней – призрачной энергией, видимой в этом доме только мне одному.
– Мисс? – окликнул я.
Миссис Эйзерваль выглянула из кухни, но, увидев меня, уверенно идущего по коридору и говорящего с пустотой, поспешила скрыться на кухне. Я же продолжал преследовать свою цель – хрупкую и быстроногую. Дошел до кабинета, где скрылся дух, и решительно толкнул дверь.
Я не любил заставленные мебелью комнаты, предпочитая простор, и кабинет «Лавандового приюта» был ярким представителем любимого мной лаконичного стиля. Окна кабинета закрывали темные дамастовые занавеси, из-за чего здесь царил полумрак. Взгляд скользнул по секретеру со стулом и шкафу из орехового дерева, и выполненной им в тон деревянной обшивке на стенах, но духа так и не увидел.
Я долго стоял, прислушиваясь, вглядываясь в полумрак и не спеша отдергивать шторы. Кажется, чужеродная энергия чуть поблекла. Недоуменно пожав плечами, я повернулся к двери. И… незваная гостья проявилась снова. Я посмотрел на нее, усилием воли сосредотачивая внимание на милом лице. Но она прошла мимо, не всколыхнув воздух – просто протекла сквозь меня, держа в руках…
Коробку с письмами. Я узнал ее мгновенно – собственноручно уносил на чердак, чтобы не мучить себя болезненными воспоминаниями. Напоминаниями о любви, которую я потерял.
– Мисс… – В моем голосе появились стальные нотки. Дух она или нет, но хозяйничать в моем доме не имеет права!
Она будто бы и вовсе не слышала меня. Села за мой секретер и принялась читать послания Орхидеи ко мне – яркий кусочек той жизни, что уже осталась в прошлом. Это выглядело довольно странно – прозрачная девушка держит в руках настоящие письма из надушенной бумаги. Были среди них и те, что любимой в надежде на ответ писал я. Увы, но они вернулись к адресанту.
– Мисс, немедленно положите письма на место! – Негодованию моему не было предела.
Незнакомка даже головы не подняла.
Испустив раздраженный вздох, я скрестил руки на груди и побарабанил пальцами. Мелькнула мысль: если она – обитательница Пустыни Снов, по неизвестной причине задержавшаяся в моем доме, в котором когда-то, очевидно, жила, то, быть может, я смогу до нее достучаться. Если призову магию.
Смерть идет рука об руку со мной. Иногда мне кажется, что она прячется в моей тени или же попросту притворяется ею. Как бы то ни было, мы с ней повязаны. И все, что так или иначе связано со смертью, мне подвластно.
Я опустил руки вниз и расправил крылья. Здесь, в «Лавандовом приюте» делать подобное было небезопасно – я старался ограждать супругов Эйзерваль от любых проявлений моей силы, от любого знания о том, что знать им было опасно. Но так мой дар действовал в полную силу – с распущенными крыльями живущая во мне искра вспыхивала и горела как костер.
Полупрозрачная гостья вздрогнула и на миг оторвалась от чтения. Настороженно огляделась по сторонам, но, не заметив ничего необычного, вернулась к прерванному занятию. Я раздраженно хмурился, ничего не понимая. Разве духи не видят нынешних обладателей их прежних домов? Впрочем, я недостаточно хорошо был знаком с духами, чтобы утверждать подобное.
Не успел я додумать занимавшую меня мысль, как полуодетая незнакомка – я все еще смотрел исключительно ей в лицо – встала из-за стола и направилась к выходу из комнаты, оставив письма лежать на секретере. Чем я не преминул воспользоваться – как только дух покинул кабинет. При этом она не проникала сквозь стены, как положено духам, а делала странные движения, будто и в самом деле пыталась открыть дверь.
Как только я остался один, тут же схватил лежащие на столе письма и спрятал в потайном месте на чердаке, куда рукам любопытного духа уж точно не добраться. Признаюсь, я даже получил некоторое удовольствие, лицезрев негодование, появившееся на ее милом личике, когда она обнаружила пропажу.
Но несмотря на мою близость ко всему, связанному со смертью, достучаться до призрачной незнакомки мне так и не удалось – она совершенно меня не слышала. Она вообще вела себя не так, как другие духи, которых я прежде встречал.
И оттого разжигала мое любопытство еще сильней.
Глава пятая
Досада, появившаяся после исчезновения загадочных писем, почти ушла, сменившись любопытством. Призрак вряд ли мог далеко их запрятать, и – наверняка – не мог покинуть пределы дома, после смерти ставшего для него тюрьмой.
Кто он такой? Права ли моя догадка, что он и есть – Кристиан, возлюбленный таинственной Орхидеи?
Жаль, что я не принимала слова бабушки о «Лавандовом приюте» всерьез… и жаль, что я не могу больше ни о чем ее спросить. Она говорила, что может заглядывать в чужое прошлое – прошлое бывших хозяев особняка. Если бы у меня была такая возможность, я бы воспользовалась ею, не задумываясь.
Я шла по улице, провожаемая чуть удивленными взглядами прохожих – все потому, что мечтательная улыбка не сходила с моего лица. Я представляла, как стою за спиной Кристиана в тот самый момент, когда он пишет своей Орхидее. Я почти воочию видела муку на его лице – или, напротив, нежную улыбку. Хотела бы я, чтобы мне посвящали такие письма.
Словно в насмешку мне пришло смс от подруги из Ветшфура: «Приезжай на выходные. Я рассталась с Эдом, нужно выплакаться тебе в жилетку. Желательно в «Вердикс» в окружении хорошеньких официантов».
Качая головой, я отправила ей ответ. На выходные у меня были другие планы – я собиралась перевернуть дом вверх дном, но найти так заинтриговавшие меня письма. С одной стороны, я чувствовала, что вмешиваюсь в чужую личную жизнь, которая должна оставаться вне поля зрения посторонних. С другой… Кристиан мертв – даже если призрак в моем доме не имеет к нему никакого отношения. Письма уж очень старые, им никак не меньше века. И теперь, по прошествии времени, когда оба героя романтической истории уже покинули наш мир, ныне живущие имеют полное право читать их письма – разве не так? Читаем же мы любовные послания поэтов, писателей, артистов прошлых веков к своим женам, и, более того, делаем их достоянием общественности.
Подойдя к дому, я вынула из почтового ящика газету и пару писем – одно из банка, другое из интернет-школы, предлагающей обучение на дому. Решила, что им самое место на столе в кабинете – уютном, но несколько необжитом. Войдя туда, застыла на пороге. Не веря своим глазам, медленно подошла к старинному секретеру.
На лакированной поверхности из орехового дерева лежал прямоугольник писчей бумаги, на которой знакомым почерком чернилами были выведены слова: «Не смей трогать мои письма!»
У меня словно воздух выбили из легких. Несколько секунд я стояла, позабыв, как дышать. Шутка ли – я получила послание от призрака!
Немного оправившись от шока, я повертела головой по сторонам и осторожно спросила:
– Ты… сейчас здесь? Ты меня слышишь?
Все это походило на фальшивый спиритический сеанс из тех, что устраивали хихикающие девчонки. Кто-то из них непременно заставлял спиритическую доску «говорить» именно то, что было ей интересно, и всегда находилась та, что относилась ко всему происходящему со всей серьезностью и надеялась, что вызываемый дух и правда ответит.
К слову, мой личный призрак отвечать мне не пожелал. Я с надеждой взглянула на письмо, втайне надеясь, что прямо на моих глазах на свободном от чернил пространстве начнут появляться слова. Ничего подобного.
Я переминалась с ноги на ногу. Первый восторг поутих, сменившись задумчивостью. Страх больше не затмевал собой любопытство – мне мучительно хотелось вызвать призрака на разговор. Я действительно этого хотела. И внезапно подумала – а что, если принять правила его игры и посмотреть, что из этого выйдет?
Вынула из верхнего ящика стола ручку. Повертела в тонких пальцах, и, с минуту помедлив, написала: «Прости». Совесть кольнула тонкой холодной иглой – одно дело читать письма давно ушедшего незнакомца, а другое – письма того, кто обитает в твоем же доме, пусть и в призрачном, бесплотном обличье. Я о многом хотела ему написать, но ограничилась лишь извинением.
Безумие… Я писала духу.
Я перечитала его краткое послание и улыбнулась уголками губ. Я сейчас балансировала на тонкой грани между реальностью и нереальным. Читая короткое письмо из одной только строчки ярких, нетронутых временем чернил, я будто бы пересекала эту грань.
Письмо осталось лежать там, где я его и нашла – вместе с моим извинением. И рядом – стопка писчей бумаги – на случай, если дух пожелает дать мне ответ.
***
С первым письмом наша связь с Кристианом – если призраком, конечно, был именно он – будто окрепла. Однажды я услышала шаги в коридоре – такие громкие и отчетливые, будто бы наяву. Несколько секунд – и все исчезло. Воцарившуюся тишину спугнул отчаянный стук моего сердца. Я, как была, в тоненькой ночнушке, выбежала в коридор. Пусто. И хотя я боялась того, что могла увидеть, неожиданно для самой себя почувствовала разочарование.
Призрак не желал отвечать мне – или считал разговор исчерпанным, приняв мое извинение за чтение его писем, или же не мог прорваться сквозь завесу, разделяющие два таких близких и чуждых друг другу мира – мир живых и мир мертвых. Проходил день за днем, я с надеждой приходила в кабинет, в ожидании, что меня там будет ждать письмо – письмо, прошедшее сквозь призму времени и грань между двумя мирами. Пусто… Кипа писчей бумаги, а сверху – лишь одно мое слово. «Прости».
Странное дело – почему меня так огорчало его молчание? Откуда во мне это неуемное желание понравиться незнакомцу – призраку, в конце концов! Он мертв, я жива, так почему я так переживаю из-за прочитанных писем и того, что он – мертвый – подумал обо мне?
Не знаю, в какой раз я подумала о невидимом жильце своего дома, как вдруг увидела… его. Призрачный, полупрозрачный силуэт молодого мужчины, тонкая бледно-голубая дымка, шлейф, сложившийся в эфемерную мужскую фигуру.
При свете дня это показалось неправильным, почти кощунственным. Как же так? Разве не ночь – время призраков? Разве они могут появляться при свете дня? И тут же ответила самой себе, мысленно усмехнувшись – а разве призраки умеют писать живым?
Он стоял от меня на расстоянии протянутой руки – и я ее послушно протянула, желая дотронуться, убедиться. Мгновение – и дух растаял, словно мое прикосновение его спугнуло. Мои пальцы схватили лишь воздух. Еще долго я стояла на кухне, жалея, что так поспешно бросилась к нему. Возможно, для посланника мира духов мое прикосновение было ядовитым – жизнь уничтожала смерть.
Работу на лето я искать не стала – денег на каникулы мама оставила мне достаточно, и большую часть времени я была предоставлена самой себе. Изучила городок: зеленые лужайки и аккуратно подстриженные розовые кусты радовали глаз, неподалеку вырисовывались зубья утесов, уткнувшихся вершинами в облака. Иногда при взгляде на них мне казалось, что острые пики вот-вот проткнут облака, и на землю из прорехи посыплется белый пух – воздушный и невесомый.
Жители Ант-Лейка оказались не слишком общительными людьми. Если не считать Дикси и Чака – девятнадцатилетнего владельца «Чайки», которому кафе перешло от отца, за полтора месяца, прошедшие со дня переезда в «Лавандовый приют», я успела познакомиться лишь с соседкой, невероятно приветливой пожилой дамой по имени Бритти – она настаивала, чтобы я называла ее исключительно так, с молодой словоохотливой мамочкой Жанин и местным чудаком по имени Элгран – старичком с опрятной седой бородкой и непроизносимой фамилией, которая тут же выветрилась у меня из головы. Каждый день Элгран прохаживался вдоль улицы со своей не менее чудаковатым псом по имени Гибси.
Однажды мне в голову пришла идея расспросить местных жителей о том, кто жил в «Лавандовом приюте» до бабушки. Но понять, кем был этот таинственный Кристиан, мне так и не удалось – старичок с псом вспомнил только влиятельную семейную пару, которые, по всей видимости, и продали бабушке «Лавандовый приют». Элгран тогда был совсем мальчишкой, и помнил лишь, что в этой семье случилась какая-то трагедия – кажется, убили дочь. Они в спешке продали особняк – почти за бесценок, оставили половину вещей, взяв с собой самое необходимое, и покинули город. Но как я ни допытывалась, больше ничего узнать не сумела.