Ничто в жизни не бывает случайным. В каждой случайности есть своя закономерность, свой смысл.
Выбрав мешок из крепкого полиэтилена, Зозулин включил утюг и вооружился ножницами. Утюг был нужен, чтобы расплавлять и склеивать полиэтилен. Повозившись с полчаса, он наконец добился желаемого.
В руках у него оказалась узенькая, смахивающая на шланг, трубка. Склеенные края, правда, выглядели очень неровно и уродливо, но в конце-то концов он для себя старался, кто это увидит!..
Зозулин радостно рассмеялся. Идея была проста, как все гениальное.
Он взял баночку и отправился в спальню.
Зажег прикроватную лампу, отбрасывающую мягкий, уютный свет. Включил тихую музыку (диск из серии «Романтик коллекшн», один из немногих, которые он любил), снял халат, лег на живот. Потом выдавил немножко вазелина из тюбика и, все еще продолжая улыбаться, протянул руку, задрал халат и смазал себе задний проход.
Затем Зозулин натянул новоявленный шланг на средний палец правой руки, отчего полиэтиленовая трубка сморщилась в плотную гармошку, и осторожно, как можно глубже ввел этот палец в анальное отверстие, а потом, легонько вращая, выдернул его обратно и распрямил гармошку.
Все получилось славно. Трубка в заду торчала крепко, как надо, теперь можно было переходить к самой важной части задуманной процедуры.
Зозулин подцепил за хвостик крохотную мышку и выудил ее из баночки.
— Ты моя мышка-норушка, — прошептал он ей.
Он испытывал сейчас искреннюю нежность к маленькому зверьку. Аккуратно погладил чудную мышку и даже поцеловал ее в миниатюрную головку.
После чего Зозулин подвинулся к краю кровати и свесил голову вниз. Зад он, наоборот, приподнял и, левой рукой придерживая полиэтиленовую трубку, занес правую с мышкой, которую при этом крепко держал за хвостик, за спину.
В этой неловкой позе, на ощупь, ему с третьей попытки удалось запустить зверька внутрь трубки. Тут же, как только он почувствовал, что мышка провалилась в нее, Зозулин, пользуясь уже обеими руками, крепко завязал трубку в узел.
Теперь наконец стало возможным расслабиться. Назад ходу мышке нету, только вперед.
По зозулинскому замыслу чудесная крошка должна была оказаться через несколько секунд у него глубоко в анале и там, наткнувшись на полиэтиленовую преграду, начать вертеться и бегать взад-вперед, безнадежно пытаясь выбраться из тупика. Это и был тот вожделенный миг, к которому он так подробно готовился.
Ведь в самом деле, уже не тупой механический вибратор, а настоящее, теплое, живое, хоть и крохотное существо окажется внутри него. В определенной непредсказуемости его поведения была своя прелесть, от которой екало сердце, сладостно захватывало дух.
Зозулин даже не загадывал, как долго продлится это тщательно планируемое наслаждение. Столько, сколько он захочет, сколько выдержит.
Пока не прочувствует все до конца.
А потом просто выдернет трубку с этой бедной мышкой из задницы и освободит несчастную пленницу. До следующего раза, конечно.
Вот такой у него был план.
Зозулин вернул голову на подушку и приготовился. Рот у него приоткрылся, скулы свела судорога предвкушаемого удовольствия.
— А-а-а-а-а-а! — вскоре сладострастно застонал он.
Зозулин ни в чем не ошибся. Все получилось так, как он рассчитал.
Странное чужеродное создание — мышка — оказалось внутри него, он ощутил легкое, умопомрачительное движение ее маленьких ножек. Она бешено закрутилась, засуетилась там, и он необычайно остро почувствовал это.
Член у Зозулина внезапно напрягся, уперся в матрас. Он протянул правую руку и крепко обхватил его, не переставая постанывать. Все, что он пробовал до сих пор, не шло ни в какое сравнение с этим невероятным, захватывающим дух наслаждением.
Вдруг Зозулин резко вздрогнул. Что-то сильно кольнуло его там, внутри. Потом еще и еще раз.
Внезапно он в отчаянии понял, что происходит. Это мышка царапала его своими коготками, кусала острыми зубками, прорывая полиэтилен.
Зозулин быстро схватился за завязанный в узел конец трубки и рывком выдернул ее наружу. И тут же в ужасе уставился на нее. Трубка была пуста. На другом ее конце зияла дырка.
Неожиданно Зозулин скорчился и страшно заорал. Чужеродное существо внутри него энергично продиралось дальше по его прямой кишке.
Преодолевая жуткую боль, он сполз с кровати и бросился в туалет, намереваясь энергичными мышечными усилиями исторгнуть из себя крохотную тварь, раздирающую его изнутри.
Но не добежав до двери, снова дико взвыл, упал на колени и почти сразу же ничком повалился на пол, елозя ногами по сбивающемуся ковру.
Почти теряя сознание от адской боли и по-прежнему ежесекундно корчась, Зозулин все же дополз до телефона, набрал 03 и с диким трудом, через слово прерывая себя стенаниями, продиктовал адрес. Объяснять, что случилось, он не стал, несмотря на настойчивые вопросы. Да, собственно, и сил что-либо объяснять не было.
Зозулин положил трубку и заплакал.
Прожитая жизнь короткой кинолентой внезапно пронеслась у него в голове. Она была лишена всякого смысла и заканчивалась, вернее, обрывалась так же бессмысленно.
Зачем он жил?
Для чего появился на свет?
По ногам у него лилась обильно вытекавшая из заднего прохода кровь, из глаз непроизвольно струились слезы.
В очередной раз отчаянно застонав, Зозулин вдруг понял, что все в его прежнем безрадостном существовании было неправильно.
Неожиданно перед ним ясно открылось, как он может изменить свою жизнь, сделать ее нужной, полезной.
В памяти услужливо всплыли стихи, которые он сегодня сочинил в зоопарке:
Боль на секунду отступила, и Зозулин даже слабо улыбнулся при мысли о том, какой замечательной и многокрасочной станет теперь жизнь. Все ведь очень просто, дело, оказывается, в преодолении.
И он, Зозулин, сумеет преодолеть…
Он это совершит.
Пока не поздно.
Но улыбка, не успев появиться, тут же и исчезла, превратившись в мучительный оскал. Зозулин дико вскрикнул. Было поздно.
Гнусная тварь, орудуя своими стальными зубками и железными коготками, отчаянно рвалась наружу, пробивала, проедала себе путь в его толстой кишке, и в какой-то особенно жуткий момент, перед тем как Зозулин окончательно потерял сознание, ему показалось, что она уже добралась до желудка.
«Скорая помощь» приехала, как только смогла, через пятьдесят пять минут. Ровно столько времени пробиралась она по запруженным вечерним улицам.
Дверь ни в подъезд, ни в квартиру никто не открывал, на звонки не реагировал.
Ушло еще около двух часов, пока с помощью милиции и взятых в понятые соседей дверь наконец взломали и врачам удалось войти внутрь.
Зозулин был еще теплым, из открытой ранки на животе медленно струилась кровь, стекавшая в уже довольно большую, образовавшуюся вокруг него лужу.
До предела скрючившись, он голый лежал на полу, в ужасе глядел остановившимися глазами куда-то в угол.
Никто из толпившихся в квартире не обратил ни малейшего внимания на забившуюся в этот темный угол крохотную, величиной с полпальца, мышку, испуганно поглядывающую вокруг черненькими, поблескивающими в темноте глазками.
Темное стекло
За окном уже сильно стемнело, когда на улице зажглись фонари. После плотного ужина Леонида Аркадьевича слегка разморило.
Он встряхнулся, прогоняя дремоту, потом зевнул, встал из-за стола и пошел в ванную переодеваться. Там он облек себя в новый бежевый махровый халат китайского производства. Затем вернулся в комнату, разжег камин и налил рюмочку своего любимого французского коньяка «Наполеон».
На маленькое хрустальное блюдечко Леонид Аркадьевич насыпал немного изюма и фундука для закуски. Все это он поместил на небольшой подносик, а подносик, в свою очередь, расположил на специальном столике на колесиках. Балконное, во всю стенку окно, подумав, решил не зашторивать, ему нравились огоньки реклам, видневшиеся на той стороне улицы, ну и вообще как-то было приятнее.
Затем Леонид Аркадьевич включил телевизор «Сони» с огромным полутораметровым экраном, уселся в большое удобное кожаное кресло и потянул на себя рычаг, расположенный справа. Рычаг этот тут же выдвинул из нижней части кресла замечательную подставку под ноги.
Леонид Аркадьевич положил ноги в толстых шерстяных носках на подставку, протянув руку, взял со столика рюмочку и пригубил коньячку.
Тотчас же он ощутил, как по всему телу разливается изумительная теплота и его охватывает долгожданная истома. По телевизору рассказывали новости, кто-то с кем-то встречался, кто-то против чего-то протестовал, но Леонид Аркадьевич слушал вполуха.
Он блаженствовал.
Наконец-то все, что задумывалось и так долго готовилось, произошло. Он был один.
Никто не зудел у него над ухом, никто не требовал срочно бежать выносить мусор или звонить в школу, чтобы ругаться с учителями из-за того, что они поставили дочке не те оценки. Опять же никто не диктовал, когда ему идти в магазин и что именно покупать в этом магазине.
Или вот сегодня, например, в свой выходной день, захотел Леонид Аркадьевич пойти в зоопарк посмотреть на змею или на экзотическую сингапурскую белку и пошел. Другое дело, что, как всегда, надули, никакой белки там не оказалось, якобы она куда-то сбежала или улетела, дурят, короче говоря.
Но это в конце концов он переживет. Жил раньше без белки-летяги и дальше будет жить еще лучше. Главное, что никому отчитываться не надо — где был, зачем, почему.
Зато, между прочим, познакомился с симпатичным человеком. Телефонами обменялись.
Леонид Аркадьевич сделал еще глоточек и громко с удовольствием рыгнул, тут же поймав себя на мысли, как приятно было сделать это без оглядки на кого-то, не думая о том, что тебе сейчас устроят очередной выговор, будут стыдить, насмешничать. Теперь можно рыгать сколько душе угодно, можно даже шумно пердеть, ничего не стесняясь, грызть ногти, подолгу ковырять в носу.
Или, например, можно ночью не ходить в туалет.
Дело в том, что часто по ночам Леонид Аркадьевич просыпался оттого, что переполненный мочевой пузырь вдруг требовал срочного опорожнения. Приходилось вставать, надевать халат, так как в соседней комнате спала дочка (которая могла его увидеть, если бы он пошел голышом) и через всю квартиру тащиться в уборную. Сон, разумеется, при всех этих действиях улетучивался напрочь, потом больших трудов стоило заснуть опять.
Теперь же Леонид Аркадьевич поставил под кроватью трехлитровую стеклянную банку, и если ему приспичивало, то он, не открывая глаз, нащупывал банку, свешивался над нею и писал, почти не просыпаясь, не нарушая сладости сна. А это, между прочим, крайне важно, благодаря хорошему непрерывному сну он прекрасно себя чувствовал на следующий день.
Да и вообще, чего греха таить, пока что он во всех отношениях только выиграл от произошедшей жизненной перемены. То есть, разумеется, он с печальным и озабоченным видом выслушивал соболезнования знакомых, всевозможные советы, как обустроить будущую холостяцкую жизнь, но на самом деле душа его ликовала.
Глупые советчики и не догадывались, что Леонид Аркадьевич давным-давно все продумал и организовал самым наилучшим образом. Еще до того как произошел весь этот размен и разъезд, он уже, будучи в гостях у Колышкиных, присмотрел их домработницу, приехавшую из Казахстана женщину Шуру.
Эдуард Филиппович Колышкин был серьезным бизнесменом и весьма выгодным клиентом. Их связывали теплые деловые отношения. В тот раз Эдуард Филиппович любезно пригласил его домой на чай обсудить одно многообещающее дельце, связанное с большим пятисотметровым чердачным помещением на Полянке.
Тогда-то, пока все вместе пили чай, с женой Эдуарда Филипповича, его тещей и маленьким, раздражающе сопливым племянником Андрюшей, Леонид Аркадьевич и положил глаз на их домработницу.
Шура была чистая, опрятная, пахло от нее здоровьем. У Колышкиных она убиралась, ходила в магазин, готовила.
А теперь Шура будет раз в неделю (а больше ему и не надо!) делать то же самое у него. Он тогда же, улучив момент, пока жена в комнате рассказывала Колышкиным какой-то очередной идиотский анекдот, на кухне быстро обо всем договорился.
К тому же тяжелые, как две гири, груди Шуры и ее мощный, слегка оттопыренный зад произвели дополнительное хорошее впечатление на Леонида Аркадьевича. Он решил, что добавит к той небольшой сумме, которую Шура будет получать за работу, еще рублей пятьсот, ну, может быть, даже шестьсот, с тем чтобы перед уходом она бы ему давала.
Леонид Аркадьевич не сомневался, что она согласится. Тем более что запросы у него небольшие, он, как говорится, однополчанин, одного оргазма ему более чем достаточно, хватает надолго.
Важно было, поскольку он остался теперь без партнерши, наладить постоянный спермосброс, чтобы не испытывать никакого дискомфорта.
Онанизмом Леонид Аркадьевич из какой-то непонятной брезгливости пренебрегал, так что Шура для этой цели подходила идеально. И по физическим своим данным, и по социальному статусу.
Она снимала квартиру, как он предусмотрительно выяснил, за городом, в Салтыковке, там у нее жили двое детей, стало быть, задерживаться у него не будет, надо торопиться к детям. Все это Леонида Аркадьевича очень устраивало.
Но самое главное, что с ней вовсе не обязательно таскаться по театрам или концертам или еще, не дай бог, переться в дорогой ресторан, то есть делать все то, чем он на протяжении долгих лет расплачивался за скоротечные половые контакты со своей дражайшей половиной. Замечательно также, что Шуре не надо будет дарить цветы или духи, как того вечно требовала неуемная супруга.
Только вспомнить, сколько было выброшено денег на всю эту никому не нужную бессмыслицу!..
Леонид Аркадьевич сделал еще глоточек и неодобрительно покачал головой.
Нет, с Шурой он все построит на совершенно иной, деловой основе. Иначе говоря, еще пять минут после основной работы, и она свободна. Чем плохо, спрашивается!..
И ей лишние деньги не помешают, и ему хорошо.
Впрочем, с Шурой это все потом, не раньше следующей недели. В четверг или даже лучше в пятницу он ей позвонит и договорится обо всем окончательно, в смысле об уборке. Остальное, разумеется, решит при встрече, не по телефону же обсуждать такие деликатные вещи.
А пока что хочется несколько дней насладиться наконец полным одиночеством и покоем.
Он это заслужил, в конце концов.
Когда Леонид Аркадьевич еще только молодым специалистом пришел работать на санэпидемстанцию, он сразу понял, что там есть возможности.
Желающих получить добро от его конторы на использование нежилого помещения было хоть отбавляй. А от него, Леонида Аркадьевича, зависело немало. Частично он мог повлиять и на само решение, но что не менее существенно — это скорость, с которой принятое решение воплощалось на соответствующем документе.
Тогда-то и появились у него первые денежки. И поток их до сих пор, надо отдать должное родному государству, не мельчает, хоть власть периодически и меняется. Даже наоборот, расширился, стабилизировался, на все появились негласные, но твердые расценки.
Все эти левые денежки Леонид Аркадьевич вовсе не спешил приносить в семью. Хватит того, что полностью отдавал им свою зарплату, почти ничего себе не оставлял.
С какой-то бессознательной предусмотрительностью он аккуратно складывал весь левак в надежную ячейку сейфа, давным-давно арендованную им в Сбербанке. Чувствовал, что когда-нибудь эти деньги ему непременно пригодятся, так что жене совершенно не обязательно было про них знать.