Я лениво развалился на диване, глядя на то, как Кеннет возится за кухонным островком, осторожно наливая в противень кипятка. Сосредоточенный взгляд никак не вязался с потоком матерных слов, которые щедро раздавались и вазочкам с будущим крем-брюле, и мешающемуся полотенцу, и вороху грязной посуды, которой не было ещё каких-то полчаса назад.
– А тебе чего, морда ушастая? – Джокеру тоже влетело ни за что ни про что.
Пёс оскорблённо фыркнул и пошёл ко мне искать утешения. Я немного отодвинулся, чтобы доберман забрался на диван, и принялся нашёптывать ему, поглаживая узкую грудину, что Кеннет не расстроится, если не досчитается пары дорогих оксфордов, или обнаружит погрызанным свой новенький айфон.
Впрочем, на копошащегося Кеннета долго любоваться мог только я, поэтому Джокер, вдохновлённый моими идеями, уже через пять минут сбежал от нас, а я продолжил пялиться на своего альфу. Он был в одних трусах, с небрежно накинутым фартуком на рельефное тело. И я даже не знаю, от чего у меня текли слюни и захватывало дух больше: от ожидания десерта или от вида Кеннета. Тот тем временем выставил таймер на духовке и направился ко мне, я тут же подобрался на своём диванчике и потянулся за поцелуем. Просто чмокнуться у нас не получилось, лёгкое касание губ переросло в настоящий поцелуй, я как-то сразу растёкся, впустил язык Кеннета в свой рот и зарылся пальцами в его волосы, притягивая ближе.
Глухой рык, и я уже лежу на лопатках, а между ног устраивается альфа и спускается губами по моей шее, проводит носом по линии плеча и глубоко вдыхает. Да, наслаждаться моим настоящим запахом ему осталось недолго – скоро новый учебный год. Ещё вчера курьер принёс посылку с препаратом, который изменит мой запах на альфий.
– Хочу пометить тебя, – прошептал Кеннет и в подтверждение своих слов легонько прикусил мне ключицу. Я смог только жалобно заскулить, потому что умом понимал, что сейчас этого делать не стоило, но омежий инстинкт заставил откинуть голову и доверчиво подставить горло.
Завершить начатое нам помешал сработавший таймер на духовке, альфе пришлось недовольно тряхнуть головой, сбрасывая морок возбуждения, и оставить меня всего на минутку, а потом снова вернуться и поставить на кофейный столик две вазочки со сливочным лакомством. Я благодарно поцеловал моего кондитера в щёку и попробовал первую ложку.
– Господи-боже-мой, – закрыл лицо руками я, – это просто потрясающе!
Я даже не понял, как съел первую вазочку, опомнился только когда Кеннет пододвинул ко мне второе крем-брюле.
– Пообещай мне, что на нашу свадьбу торт будешь готовить ты, – улыбнулся я, принимаясь за вторую порцию.
– Когда? – прищурился Кеннет.
– Что “когда”?
– Когда мы сыграем свадьбу?
– Сразу после выпуска, – решительно кивнул я.
Кеннет прищурился ещё сильней и затаился:
– С чего такая уверенность?
Я улыбнулся и пояснил:
– Потому что я люблю тебя. Хочешь свадьбу? Будет свадьба, но только после того как доучимся, – альфа поморщился от упоминания об учёбе, – да ладно тебе, Кеннет, прошлые два года были вроде ничего.
Я видел, как он захотел что-то съязвить в ответ, но я вовремя сунул ему в открытый рот последнюю ложку десерта, а потом услышал, что вдалеке зашуршал гравий – родители вернулись. Кеннет тоже услышал останавливающийся перед домом автомобиль:
– Ну тогда пойдем, обрадуем папочек тем, что мы определились с датой.
Я кивнул, а сам подумал, что увидели бы родители, если б захотели приехать на несколько минут пораньше. Дело в том, что в конце июля мы вшестером решили устроить семейные каникулы и уехали в Грецию, но между игрой в гольф и пятичасовым чаепитеем Кеннет и я умирали со скуки, поэтому бросили взрослых на две недели раньше. И пока дом был полностью в нашем распоряжении – у прислуги тоже были каникулы до сегодняшнего дня с легкой руки Кенни – мы совсем распоясались. Теперь я начал понимать одну из причин, почему альфа не любит учёбу: в академии ведь нельзя просто подойти, чтобы узнать, где оставил свой планшет, а уже через пять минут облизывать мои затвердевшие от возбуждения соски. Хотя, если быть совсем честным, то с Кеннетом моя сила воли настолько слаба, что если бы он попробовал сделать что-нибудь эдакое, то я бы сопротивлялся очень недолго.
Больше всех радовался приезду родителей Джокер – пёс вилял хвостом словно пропеллером, подпрыгивал на добрых полтора метра и даже немного поскуливал от радости. И если папа Олаф пытался увернуться от любвеобильного пса, то мой папочка был-таки облизан с ног до головы.
Пока Кеннет помогал отцу и Грэгу разобрать сумки, меня очень быстро взяли в оборот:
– Нам с тобой, молодой человек, нужно срочно на шоппинг, – кивнул папа Олаф мне, – Микки, у тебя так и не прошла голова?
Папа наигранно поморщился и схватился за голову, а я только глаза от недовольства закатил. Маленький омега тем временем уже направился к его авто, а я, взглянув на папу напоследок, получил полный раскаяния взгляд и бесшумное: “Прости”.
Не то чтобы я не любил покупки, но сейчас, сидя на заднем сиденье с Олафом, пока тот даёт указания водителю и говорит названия дорогих бутиков, мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Мы решили, что поженимся сразу после выпуска, – сказал я.
– Вот как? – лукаво улыбнулся омега, – а на какую дату выпадает выпуск?
– На тридцать первое мая.
– Замечательно, значит свадьбу играем первого июня?
– Э-э-э…
– Я шучу, Мэл, – ухмыльнулся Олаф, – это Кеннет у нас торопыжка. Ничего страшного, если ты хочешь подождать.
– Нет, я хочу, – закусил губу я.
– Мэл, – покачал головой мужчина, – ты хочешь выйти замуж как пластырь отлепить: быстро и безболезненно, а ведь этот день должен стать торжеством.
Я вздохнул, не зная, что ответить – папа Олаф как всегда видел меня насквозь. Вот только парню из трущоб и аристократии торжество представлялось крайне по-разному.
Поначалу я надеялся, что как и прошлым летом отделаюсь просто очень дорогой стрижкой, однако после парикмахерской омега и правда потащил меня по магазинам. Я старался по сторонам не смотреть, говорить побольше комплиментов папе Олафу и заботливо таскал все пакеты с покупками, иначе миниатюрный клубничный блондин был бы просто погребён под их количеством. И всё-таки в одном из бутиков я не смог пройти мимо одной вещи. Это был костюм. Не тройка, а просто пиджак с брюками, но его цвет глубокого насыщенного синего* с капелькой блеска будто ослепил меня. Сам того не понимая, я подошёл ближе и протянул руку. Ткань оказалась на ощупь приятной: прохладной и гладкой, а подкладка была из чистейшего шёлка и такого оттенка, что не стыдно подвернуть рукава. Сам фасон же предполагал стройность фигуры, брюки немного сужались к низу, но должны были обтягивать комфортно, подчёркивая достоинства, а не выставляя напоказ все недостатки. Пиджак тоже был приталенным, рассчитаный на человека с узкой грудью, и плечики были без подкладок. Мечта, одним словом, неудивительно, что я на него засмотрелся.
– Примерь, – сказал Олаф, когда заметил, что я разглядываю вещь.
– Да нет, не стоит, – я понимал, что носить мне такой некуда. Он был явно скроен на омегу, а сейчас именно это во мне не нужно было подчёркивать.
– Примерь, я сказал, – мужчина снял вешалку с костюмом, всучил мне и подтолкнул к примерочным. Я вспомнил, что Кеннет строго-настрого запретил мне спорить с его папочкой, поэтому пришлось повиноваться.
Даже надевать его было невероятно приятно и легко, а длина брюк совсем не требовала корректировки – я привык, что почти все бывают мне коротки. Когда я вышел из примерочной и увидел себя в зеркало, то смог только тихонько ахнуть, а папа Олаф даже в ладоши прихлопнул.
Я выглядел, будто северный принц из какой-нибудь сказки: короткие белоснежные волосы, серые глаза словно льдинки и этот захвативший меня синий, который сейчас выгодно подчёркивал светлый оттенок кожи и персиковый румянец, а не делал меня привидением. Но самое главное, что моя фигура чуть ли не впервые показалась мне изящной и грациозной, хотя обычно я казался себе до ужаса нескладным.
– Жаль, что носить некуда, – нарушил волшебство момента я.
Олаф только рукой махнул и приказал ассистенту отнести костюм на кассу. Как бы я ни отнекивался, но нам пришлось купить ещё пару костюмов, слава богу, более свободного кроя и не с таким дорогим ценником, хотя я не мог перестать краснеть как рак всякий раз, когда омега оплачивал покупки. И вроде бы шоппинг должен был поднять ему настроение, однако на обратном пути молчание в машине показалась мне давящим.
– Знаешь, Мэл, – нарушил тишину папа Олаф, – богатство не порок.
Я открыл было рот, чтобы сказать, что данное устойчивое выражение звучит немного не так, но мужчина продолжил, дав понять, что ничего не перепутал:
– Так же как и бедность, да. Но зачастую именно бедность заставляет человека совершать сомнительные поступки, – он на секунду умолк, задумавшись, и я подумал, что он говорит обо мне и моей выходке, чтобы попасть в академию, – я не имею в виду тебя, Мэл, – моментально считал мои мысли Олаф, – точнее, не обвиняю тебя ни в чём. Ты всего лишь хотел лучшей жизни. Вот только теперь, когда она у тебя есть, с чего вдруг так много стыда? – омега протянул руку и положил на мою полыхающую щёку.
– Я не думал, что всё зайдет так далеко, – опустил глаза я и накрыл своей ладонью миниатюрную веснушчатую ладошку, – я всего лишь хотел больше возможностей, а всё это, – я обвёл взглядом салон авто, заваленный всевозможными покупками, – не думаю, что дос…Ау!
Омега не дал мне договорить, резко ущипнув за щёку:
– Не тебе решать чего ты достоин, а чего нет! – перебил он меня, пока я потирал пострадавшее место, – вроде бы отличник, а в голове одни опилки. Я серьёзно, Мэл, пора принять своё положение. Именно поэтому я хочу для тебя большую сочную свадьбу, чтобы ты наконец поставил на своей прежней жизни жирный крест и не оглядывался назад.
– Может, Кеннет не хочет большой свадьбы, – робко заметил я.
Омега посмотрел на меня многозначительно и набрал в лёгкие побольше воздуха, прежде чем выдать:
– Да кто его спрашивать будет?!
Я не смог сдержать смеха от такого ответа, и вскоре папа Олаф тоже хохотал, притянув меня в объятии.
– Одно только обидно, – вздохнул я и склонил голову на плечо будущему свёкру, – все мои дети будут двухметровыми морковками.
– Мне нравится слышать множественное число, – чмокнул меня в макушку тот.
***
Кеннет заглушил мотор автомобиля на парковке академии и поспешил выйти из него, но когда начал обходить капот, чтоб открыть мне дверь с пассажирской стороны, вспомнил, что здесь мы играем по другим правилам, и немного неловко попятился назад. Я вылез из машины и направился к нему, чтоб помочь альфе с багажом, как вдруг заметил, что студентов будто бы стало больше. А помимо нашего Лексуса на парковке были и другие дорогие тачки, вот только вместе с ними стояли и обычные Шкоды или Вольво не самой новой модели.
– Погоди, – остановил я Кеннета, прежде чем он вытащил наши сумки с вещами, – что-то здесь не так.
Альфа пожал плечами и захлопнул багажник, и мы зашагали к главному корпусу, у которого не стояло привычного старосты. Вместо него стояла табличка, оповещавшая о том, что в главной аудитории будет проходить собрание в девять утра. Я взглянул на часы – мы уже опаздывали, поэтому когда дошли до нужного зала, место осталось только в тени прохода: помещение было буквально забито людьми.
С кафедры в микрофон говорил какой-то молодой человек:
– …Академию ждёт много изменений. Как вы видите, нас стало больше – это всё потому, что теперь на каждое оплаченное место приходится одно бюджетное. Совершенно новый преподавательский и административный состав. Однако смею вас заверить, – продолжил он, перекрикивая гул, – то, что академия теперь является государственным учреждением никак не повлияет на качество её услуг. Я, как новый директор, смею пообещать вам, что все метаморфозы пойдут только на благо…
Дальше я уже не слушал, потому что мне резко поплохело, в голове только расходилась волнами прилившая от внезапного адреналина кровь. Сердце забилось в неровном ритме, а перед глазами начало всё расплываться.
– Уходим, – еле выдавил я Кеннету и развернулся прочь из зала.
Тот посмотрел на меня странно, но тоже последовал на выход. И уже через пару минут я нервно теребил пуговицы на рукавах, сидя на переднем пассажирском, пока альфа сдавал назад, чтоб выехать с территории академии.
– Объясни, что происходит? – начал он, когда я жалобно попросил его ехать домой.
– Сам пока не понимаю, – ответил я и достал телефон.
На вэб-сайте академии действительно была новость о том, что у той сменилось руководство, а самое главное – статус. Но как это могло пройти мимо меня? Я лихорадочно строчил сообщения одногруппникам: кто-то тоже узнал только сегодня, кто-то знал, но не придал этому значения.
– Это правда, – подвёл итог я в конце концов, – академия теперь государственная. Аккредитация прошла в июле. Господи…
– Ну и что? Что это меняет? – всё ещё не понимал Кеннет.
– Для тебя, может, и не много, но я не могу в ней оставаться.
– С хрена ли?
– Я мошенник, Кеннет! Понимаешь? – меня вдруг начало мелко колотить, – до этого у академии был один большой плюс – она была частная. Это значит, что если бы меня раскрыли, то была бы хоть какая-нибудь возможность всё уладить в личном порядке. Нужно было бы доказывать факт подделки документов, корыстных намерений, бла-бла-бла. Государственному учреждению этого не требуется. Сейчас, если все узнают, что я омега, который занимает бюджетное место предназначенное альфе, то мной займётся прокуратура. Общественность вообще встанет на дыбы…
– Прекрати истерить, Мэл, тебя ещё никто не раскрыл, – указал на очевидное Кеннет, но я ничего не мог с собой поделать. Память сама подкидывала нужные воспоминания.
Я помню, когда отец сильно заболел, нам пришлось обратиться в местную клинику, потому что денег на частную у нас, само собой, не было. Уже тогда мы с папой понимали, что шансов у отца мало, точнее, у бедного работяги, которому требовалась пересадка сердца, их не было вообще, но это не останавливало нас от того, чтобы навещать его каждый день. Папа даже нашёл там подработку санитаром, чтобы больше времени проводить с отцом, а я был тогда ещё мелкий и всё свободное от школы время тоже ошивался там. Помню, что больница всегда была переполнена, и никому не было особого дела до восьмилетнего омеги, слоняющегося по коридорам. Периодически меня, конечно, спрашивали, не потерялся ли я, и мой уверенный ответ: “нет”, всех всегда устраивал. Один из пациентов той клиники мне сильно врезался в память.
Я видел его только по ночам. Маленький, худой омега, с хрупкими запястьями и натянутой на них бледной желтоватой кожей. Я даже сначала принял его за призрака, но он увидел, как я наблюдаю за ним из-за угла, и улыбнулся самой что ни на есть живой улыбкой. Мы быстро сдружились, его звали Анхель и ему было всего девятнадцать, как мне сейчас, но тогда он мне казался очень взрослым. Он рассказывал о том, что дома у него пятеро младших братишек, о которых некому позаботиться кроме него. И я до сих пор помню, как с глупой наивностью завидовал ему из-за того, что я был единственным ребёнком у папы, и что у меня не было старшего брата.
Анхель воровал плазму.
Тогда, будучи ребёнком, я не понимал тех жертв, на которые приходилось порой идти взрослым ради того, чтоб выжить и защитить своих близких. Его поймали, и я знаю, я точно это знаю, если бы он был альфой, то его назвали бы героем и оштрафовали бы больницу за нехватку донорской крови, но он оказался омегой. Девятнадцатилетним омегой, у которого было пятеро братишек, две отказывающие почки и один медбрат, который, судя по найденным бумагам, каждый день брал одному пациенту в два раза больше плазмы, чем прописал лечащий врач.
Работник больницы отделался простым отстранением от работы на несколько месяцев, благо, что оказался бетой, а Анхель умер, не дождавшись судебного разбирательства. Готов поклясться, что даже сейчас смогу отыскать в нашем с папой доме газетную вырезку, где вполне открыто заявлялось, что этого омегу можно было приравнять к убийце, ведь он незаконно пользовался той плазмой, которой могли спасти какого-нибудь альфу…