- Чего? - разинул рот Борька, и у него сразу посыпались эти самые крошки.
То есть, уже не крошки, а настоящие куски. Вот прямо между ног и на стул. Борька на стуле подскочил, чтобы не попало на брюки. Стал смахивать салфеткой. А другую салфетку развернул и подложил под себя. Костюм у него был хороший. Такой, стального цвета, в рубчик, ну, то есть не серый, а чуть с блеском, с переливом, но не от потасканности, а от класса. Классный был костюм у Борьки. И сам Борька, то есть, давно уже, конечно, Борис Петрович, был весь такой же классный из себя. Не толстый, а упитанный. Не длинный, а высокий. Не старый, а в самом, как говорится, расцвете лет. И должность у него была - ого-го! Все, как положено к его возрасту и внешнему виду.
Сашка был тоже в возрасте. Но он был именно длинный. И у длинного этого торчал вперед аккуратный животик. И еще была лысина, блестящая в лучах вмонтированных в потолок светильников.
- Вот, - вздохнул он. - А я никогда не успеваю. У меня все - на себя.
И тут же уронил крошку творога с вишневым вареньем прямо на шелковый галстук в светло-серую и ярко-красную косую полоску.
Творог - субстанция особая. Вроде и берешь специально обезжиренный, практически сухой. А к галстуку прилипает намертво, как и жирный. Тут даже можно опыты ставить и удивляться, как совершенно разные творога ведут себя одинаково на гладкой ткани галстуков.
- Вот, - опять вздохнул Сашка, а потом поднял галстук и стал слизывать крошку языком.
- О а и еиаче, - проговорил он с высунутым языком.
- Чего-чего? - не понял Борька.
- Вот так, говорю, и не иначе.
Крошка была "зализана". На галстуке теперь было темное влажное пятно.
- Очень видно? - засомневался Сашка.
Они давно дружили. Лет сорок, что ли. Или около того. То есть, не с самого-самого детства, не с горшка в детском саду, не со стульчика, который поломали в драке, но - все же...
- Нормально! - успокоил Борька и поглядел на часы. - Ну, что? По норам?
- По пещерам, ага!
Сашка пошел к лифту. А Борьке было не далеко - на второй этаж. Он пошел пешком.
- Борис Петрович! - встрепенулась при его виде секретарша, которая пила кофе и аккуратно отламывала подаренный посетителями швейцарский шоколад. - У вас встреча через двадцать минут!
Борька махнул рукой, показывая, что, во-первых, слышит, во-вторых, помнит, а в-третьих - это все же еще целых двадцать минут, так чего же дергаться?
У самой двери своего кабинета он вдруг резко затормозил, повернулся на пятках и шагнул к секретарше, испуганно откинувшейся в кресле:
- А вот у тебя, если что, куда крошки сыпятся? - спросил он вполголоса.
А сам уже заметил, куда. И даже подумал, что вот оттуда доставать очень даже интересно. Даже и так, как Сашка, то есть языком. Но тут же внутренне собрался, обругал себя пацаном и сексуально озабоченным дебилом, повернулся обратно и скрылся за дверью, задумчиво прошелестевшей доводчиком.
- Во, дурак какой. Ну, дурак же. Дурачок..., - сказала секретарша, аккуратно, двумя длинными ногтями с перламутровым лаком поверх, доставая крошку оттуда, куда только что пялился генеральный директор.
Вечером она спросила о крошках у своего мужа. Тот как раз отломил вилкой от большой котлеты, сочно пахнущей жареным луком и чесноком, потянул кусок ко рту... И сразу уронил. И, как положено, поймал. Коленями. На джинсах расплылось жирное пятно. И слева и справа. Он же коленями поймал. Крепко так, уверенно. Как в цирке.
- Вот же дурра-то! Ну, под руку же! - в сердцах кинул он вилку на стол и пошел в ванную замывать, пока не впиталось.
Но уже впиталось. И пришлось джинсы кидать в стирку, потому что у него, как у нормальных мужиков, была одежда для работы, она же на выход, а для дома была она же, но когда потрется. Эта пока не потерлась.
В ее розовом халатике, сдернутом с крючка в ванной, он выглядел неподражаемо.
- Ну, чего ржешь? - спросил он и сам рассмеялся, потому что в зеркале в ванной видел себя в полный рост и представлял, как она отреагирует.
Борис Петрович еще и дома спросил у жены и у сына. Просто так спросил, за ужином. Но ответа на вопрос ждал, ясно показывая, что ответить придется. И они отвечали, а он вслушивался и вдумывался: не врут ли? Не лукавят? Что сказать хотели, а что вышло на самом деле?
А жена потом плакала в ванной, но в постель легла уже с улыбкой и позволила ему все, что он хотел, и изображала, как надо. Но сама тяжело думала о крошках. И даже, казалось ей, чувствовала их своими голыми плечами. Вот будто бы кто-то грыз тут сухой хлеб, в их постели. Кто-то?
А Борис Петрович, совершая необходимые в такой позиции движения, тоже думал о крошках и о том, что Сашка, гад, испортил ему весь день, а теперь портит еще и ночь. И хотя жена показала себя настоящим другом и все терпела и даже старалась, но Сашка - гад. И под коленями как будто крошки какие-то...
Спалось всем плохо. Всем мешали крошки. Они во сне сыпались изо рта, пачкали праздничные одежды. А еще они были в постели. Они везде были в постели - кололись, щекотались, не давали заснуть по-настоящему.
Днем, спустившись в ресторан, где с другом брали обычно комплексный обед (ресторан был хорош, кстати), Борис Петрович хмуро отказался от обычного "комплекса", потребовал вдруг сто граммов водки и свинину по-домашнему в горшочке. А на удивление, выказанное Сашкой по поводу выставленной на стол мензурки с водкой, хрипло спросил:
- Так что ты там насчет крошек?
- Чего? - поднял брови Сашка.
- Ну, ты тут вчера меня насчет крошек спросил...
- А-а-а! Да, понимаешь, у меня дочка сейчас Марк Твена читать начала. Представляешь? Десять лет - Марк Твен. И там прочитала, что если у мужчины крошки или падает что, то он колени сдвигает, чтобы поймать. А женщина, представь, ноги раздвигает, наоборот, и ловит все в юбку. Прочитала такое, представь. И на кухне потом устраивала нам эксперимент...
- Растут дети, - неопределенно поводил в воздухе рукой Борька и вылил в глотку стопку водки.
Сразу отлегло.
А когда закончился обед, и он поднялся к себе на второй этаж, то подошел сразу к секретарше и строго сказал:
- Мариночка. Я вчера был несколько несдержан. Так вот, все эти вопросы насчет крошек - сочтите просто за комплимент.
И положил на стол коробку швейцарского шоколада. И тут же скрылся за дверью.
А она погладила коробку пальцами с аккуратными коготками - сегодня вишневого цвета - и прошептала:
- Ну, дурак ведь. Ду-ра-чок.
Набрала номер и позвонила мужу, чтобы сказать, что уже успела соскучиться, и что вечером надо устроить романтический ужин при свечах.
Муж, Андрей, кстати, то есть - мужественный весь из себя - в чистых отстиранных джинсах, с улыбкой нажал кнопку отбоя, а потом спросил коллегу, с которым сидел в столовой за стандартным набором из красного борща, котлеты с пюре и стакана томатного сока:
- Слушай, а ты, когда ешь - куда у тебя крошки падают?
Круглый мир
Солнце сияло ослепительным белым светом в выцветшем голубом небе. Черные рыбацкие лодки покачивались в темной воде у берега. В легкой воздушной дымке не виден был противоположный берег огромного круглого озера.
- А потом... А потом этот демон попросил у меня пить! Вот!
Рыжик уже просто "заливать" начал. Прибежал, запыхавшись, руками махал, а теперь - просто заливает сказки какие-то. Демоны пустыни не знают нормальной человеческой речи. Они приходят к нам иногда, старики говорят, что все чаще и чаще, но вреда никакого от них нет, потому что они совсем слабые и больные. Малыши бегают за ними по пятам, потому что им все внове, рассматривают их, обсуждают между собой на детском языке, дожидаются, пока те успокоятся, присядут или просто повалятся навзничь. Правда, тогда нашу малышню сразу разгоняют: не хватало еще, чтобы дети мелкие всякие демонские амулеты себе присвоили. Все, что от демонов, принадлежит общине. И сам демон, когда умрет, тоже сразу станет общим. Его тут же закопают, а над ним посадят сливу. Или сразу целых пять кукурузин. Или подсолнечника целых три штуки. И они на демонском теле будут хорошо расти, и дадут богатый урожай. А одежду, если демон одет, всякие его демонские вещи - это общинное, общее. Оно потом долго будет красоваться в Большом доме. Ну, пока кузнецы не догадаются, куда и что из всего демонского можно приспособить.
- Ну, и как же это он тебя попросил? На рот пальцем показал, что ли? На свою демонскую пасть? Может, он просто съесть тебя хотел? Ам - и все?
- Самым настоящим человеческим языком!
А глаза у Рыжика распахнуты, как у ночного лемура. Круглые такие, испуганные. Испугаешься тут, конечно, когда демон - и вдруг разговаривает по-людски.
Рыжиком мы зовем парня, кстати, только между собой. В лицо ему такое не скажешь. Он просто еще сам не понимает, какой странный, со своим рыжим пухом по всему телу. Наверное, поэтому демон заговорил именно с ним. Потому что Рыжик не такой, как все. Отличается от всех нас.
- А что потом-то было?
- Я принес ему воды, а он водил над кружкой своим амулетом, и тот мигал красным и пищал, как обиженный котенок!
- Ох, ты! Амулет - это же здорово!
Демонские амулеты после смерти демона долго можно рассматривать в Большом доме. Они там самые разные на вид. Подмигивают зеленым и красным, непонятно говорят разными голосами, хрипят и трещат. А потом умирают, как и сами демоны. И тогда кузнецы их разбирают и думают, куда и что можно приспособить для пользы настоящим людям.
- А потом, а потом он так весь перекривился страшно, и пить совсем не стал. Вроде, просил, ведь, я принес - а не пьет. Он сел у стены на корточки и смотрел на меня с прищуром. Потом спросил еще, как же мы тут живем...
- Ага! Спросил все-таки!
Демоны всегда хотели жить среди нас, настоящих людей. Нет, даже не так. Они, как говорят старшие, хотели жить здесь вместо нас. Потому что мы живем почти как в раю. У нас здесь есть вода. Много воды, на всех хватит. И на полив всем хватает, и для рыбаков... Озеро-то - бездонное и вечное. И вот демоны идут и идут из горячей пустыни к воде. Если бы их было много, они точно попытались бы нас победить и убить. Но их мало, и они совсем слабые, пока дойдут. Они высокие, конечно, страшные, у них есть всякие демонские амулеты. Но сами они слабые. Как только они живут там, в своей пустыне? Хотя, может, они только в пустыне и могут жить. У нас, ближе к воде, они быстро умирают, и тогда становятся добычей общины. Той общины, то есть, на чьей земле помрут.
- Ага! Он у тебя, значит, выведать хотел...
- Заклятье наложить!
- Воду хотел отравить своим амулетом!
Все кричали наперебой и толкали Рыжика, а он уже чуть не плакал почти.
- Нет! Он просто так спросил, потому что ему уже очень больно было! Он уже просто совсем-совсем слабый был! А еще он спросил, а я запомнил, вот!
Все замолчали, потому что кому по мозгам дали, а кто просто заинтересовался.
- Ну? Говори, говори! Чего ты запомнил-то? Что он такого сказал тебе умного? Ну?
- Он сказал так: малыш, сказал он, а ты хоть знаешь, что ваш мир - круглый?
- Ха-ха-ха!
- Вот умора!
- А демон-то не совсем дурак, слышь?
Смешно, конечно. Все это знают. Все, даже самые маленькие. Наш мир - круглый. Мы, люди этого мира, живем по кругу вокруг круглого озера. Оно огромное. Такое, что даже в солнечную погоду дальний берег еле-еле виден. И оно бездонное. Оно только наше, озеро это. Его нам дали боги для житья и пропитания. Вот вокруг этого озера мы все и живем. Всех нас, настоящих людей, ровно десять родов. И все роды общинами живут вокруг круглого озера. От пустыни, где живут всякие демоны, нас защищает высокий вал, насыпанный богами, чтобы людям было удобно жить вокруг озера. Вот он, наш мир: круглое озеро, поселения-общины по берегу - кольцом вокруг него. Круглый вал, что защищает от пустыни.
И вот если выйдешь из своего поселения и пойдешь прямо-прямо-прямо вдоль берега, то рано или поздно обязательно все равно снова вернешься домой. Только уже с другой стороны. Круглый у нас мир потому что. А если в другую сторону идти - опять же домой придешь.
Сразу за поселениями, значит, высокий вал. А за ним весь мир уже и кончается. Там начинается самая настоящая пустыня. А пустыня - это когда пусто. Там нет совсем ничего, кроме песка и еще демонов. И все демоны поэтому стремятся прийти к нам, потому что у нас тут не пусто. Но они уже привыкли к своей пустыне, и у нас, почти что в раю, очень быстро слабеют и умирают.
- Ну, и что там твой демон?
- Да помер уже, - с досадой махнул рукой Рыжик.
Ну, все, как всегда. Как всю жизнь. Демоны приходят и умирают на берегу озера. А настоящие люди тут жили и живут.
И живет наш мир, мир настоящих людей - круглый, как и сказано в преданиях.
Летописец
В темноте низкого зала - только теплое пятно света над столом. Да согнутый годами и болезнями летописец с вечно грязными от чернил пальцами.
- Все пишешь, вижу, все пишешь... И что пишешь-то хоть?
- Да, как велено мне, всю правду пишу. Каждый год. Каждый день записываю. Чтобы потомки почитали и прониклись, и знали они потом чтобы, как и что было у нас на самом деле.
- Правду? На самом деле? Ну-ка, дай сюда... Так. Ага. Нет, это не пойдет. Никак не пойдет.
...
По зиме по льду прискакали владимирцы. Отношения и так были не очень у вечных соседей. То за луга заливные мужики в кровь побьются, то вдруг купеческий караван прямо на границе княжеств пропадет. А тут - вот они, соседи. Сами явились под стены. Гарцуют на льду, вызывают на бой. Грозятся, что пожгут деревни, а народ в полон уведут. И ведь могут сделать, что тут говорить лишнего.
Можно было и выйти к ним, конечно. Этих, понаехавших, не так уж и много было - десятка с три. А в крепости - полные пятьдесят. Но только, кто его знает? Может, в лесочке остальные притаились? А может, пока эти отвлекают, другие уже на стены лезут с обратной стороны?
- Внимание, - трубил своим басом воевода. - Всем - внимание! Не слушать болтунов - глядеть в оба! Чтобы птица над стеной не пролетела без вашего ведома!
Сожгли соседи пару деревень - это как водится. Кого побили, кого с собой увели. Только что уж теперь об этом писать. Или, выходит по написанному, князь не может свои земли оборонить?
...
- Ты хочешь сказать, что наш князь не может свои земли оборонить? - с прищуром спросил, с ленцой в голосе, но вслушиваясь в ответ чутко-чутко.
Летописец замялся. Сказать, как есть, то есть чистую правду? И что потом - опять в зиму на улицу и искать нового пристанища?
- Да как можно! Даже и в мыслях такого не было!
- Ну, так убери это, убери. Затри, срежь - как там у тебя это делается. Чтобы и намека не осталось. Нехорошо ведь. Криво как-то. Дай-кось, дальше еще почитаю. Ишь, какое у тебя все толстое. Год-то событиями, выходит, был полон?
...
По весне, как трава поднялась, пришли татары. Князь встретил у открытых ворот. Стоял без шапки. Потом неделю бесплатно кормили и поили наехавших. Отдали, что положено отдавать. Да еще князь очень советовал нехристям сходить на соседей, на владимирских. Потому что воли те взяли много. Оттяпывают от княжества, воруют. Выходит, воруют-то даже не у князя, а вот - у самих татар. Свою дружину и своего воеводу князь давал проводниками и переводчиками. И пограбить владимирских, конечно. Надо же зимний ущерб возместить.
Из того похода вернулось половина дружины. Воеводу привезли в телеге. Но татары были довольны, больше лишнего не требовали. Только пожили еще неделю, пока все запасы, что в подвалах были, не проели. Ушли медленно. Вели за собой большой полон - пеших владимирских мужиков. Баб не брали - посекли на месте, чтобы врагов не рожали.
...
- Это как же?
Летописец аж присел за своим столом.
- Это ты вот тут пишешь, значит, что наш князь татар на русскую землю навел?
- Так на владимирских же!
- И мы - русские. И то - русская земля. И рано или поздно станет нашей. Или мы не княжество? Или у нас не дружина? А? А ты нашего князя - как поганого какого-то... Тьфу! Убрать. Весь этот лист - убрать. Дальше что там у тебя было?
...