- Хорошо,- ответил он, отдаваясь порыву своей души. – Хорошо, Изабель.
- Я приведу ее тебе завтра к…
- Двум часам дня, – сказал он, все так же не оборачиваясь.
Она смотрела ему в спину. Чувствовала ли она вину? Или просто пыталась найти объяснение тому, почему такой страстный и веселый мужчина превратился в циничного и холодного врача? Но это занятие ей вскоре наскучило, и Флемминг покинула кабинет, не удосужившись и попрощаться.
Деймон сел в кресло и закрыл глаза, которые стали красными от частых бессонниц. Ему казалось, что он сможет перебороть их, ему даже начало казаться, что он испытывает сонливость, но все это, в конечном счете, все трансформировалось в скучные ночные часы.
Перед глазами вновь всплыл образ танцующей Дрины. Красивой, обворожительной цыганской девушки, с которой он бы с радостью скоротал одну из ночей. Ее глаза, лишенные эмоций, так и манили, а телодвижения сводили с ума любого зрителя. Сейчас Сальваторе пришел к выводу, что если он в скором времени и потеряет работу, то отправится именно в то место. Ночи в барах, общения с незнакомцами, бедные обиженные официантки и страстные красивые цыганки – это напоминало утопическую мечту.
«Когда не можешь избавиться от бессонницы – сутки превращаются в бесконечность. Я мечтал, чтобы самолет, благодаря которому я совершал перелеты, внезапно упал и разбился о скалы. Я переходил дорогу на красный, мечтая попасть под машину, но получал лишь штрафы и кулаком по лицу от водителей…»
Следующий день был похож на предыдущий. Деймон сидел в своем кабинете, принимая посетителей, отвлекаясь на свои мысли. Он поглядывал на часы, понимая, что встречи с Флемминг не избежать. Ему не хотелось лицезреть точную копию своей бывшей большой любви, ему не хотелось говорить медицинские термины и делать какие-то прогнозы. Он начинал скучать по тем напевам и цыганским пляскам возле костра. Он начинал скучать по той бедной официантке и с радостью бы вернулся в тот маленький, прибрежный городок.
Мужчина услышал громкий говор и звон браслетов за дверью. Он приподнялся и взглянул на часы. Отлично. Два часа. Значит, Изабель привела свое цыганское отродье и, скорее всего, весь табор.
Дверь открылась и показалась брюнетка; на своем наречии она громко беседовала с тем, кто был в темноте. Деймон почувствовал острую головную боль и то, что он хочет как можно скорее избавиться от присутствия Изабель и ее дочери. Но встречи было не избежать.
Они вошли. За спиной Флемминг скрывалась девушка, которая не спешила показываться на глаза. Деймон не спешил ее разглядывать. Его настроение перевалило за минус уже давно и стремительно набирало скорость, так что интерес к девушкам он потерял в том смысле, что усмирил свою мужскую сущность.
На руке дочери было одето много жестяных браслетов-колец, которые то и дело звякали и выводили из себя. Сальваторе взглянул на гостью.
Дрина. Цыганка Дрина и есть дочь Изабель? Как она так быстро перебралась из той провинции в этот город и почему танцевала с бедными? Теперь понятен ее странный пустой взгляд. Он и сейчас был таким же.
Дрина! Эта девушка не выходила из его мыслей на протяжении всех дней. Он мечтал о ней, а сейчас узнал, что она дочь первоклассной суки Флемминг! И что дальше? Ей всего двадцать… Ее кожа смугла, тело горячо, а душа холодна. Ее танцы подобны гипнозу, которые заставили его отвлечься на время от своей депрессии.
Деймон предложил сесть и сел сам, уставившись на пустой лист с важным видом знатока. Нет, волнения и стеснения он не испытывал, ровно как и влечения хотя бы к одной из этих особ. Ему хотелось лишь обдумать свои дальнейшие действия.
- Ее будут оперировать лучшие хирурги нашего города.
- Тогда зачем я? – равнодушно произнес Сальваторе.
Дрина будто вздрогнула, но потом снова стала спокойной и равнодушной.
- Дело вот в чем: я вынуждена уехать в Европу по своим делам, а зная твою заботливость, решила…
- Повесить на меня мою дочь, – закончил Деймон.
- Эй! Я не одежда! Не надо вешать меня, я сама смогу позаботиться о себе.
Чувствовался явный акцент, который предавал некую харизму. Твердые звуки она произносила мягко, а ударения, порой, расставляла неправильно. Однако, несмотря на свой акцент, Дрина чувствовала себя совершенно уверенно. Сальваторе отложил бумаги и предложил пройти в смотровую.
Все процедуры, совершаемые в смотровой, проходили в полнейшей тишине. Деймон делал какие-то записи, читал историю болезни и рассказывал Изабель то, чего следует опасаться. Флемминг обрадовалась, что два окулиста сошлись во мнениях. На все время ушло около двадцати минут, однако за это время мужчина успел изучить девушку.
Ее повадки, – как и ее внешность, ее говор, – тоже были своеобразными. Девушка перемещалась неуверенно, но достаточно смело. Тонкими пальцами с длинными ногтями она держала свою медицинскую карточку. Ее браслеты не переставали звенеть, но они отлично смотрелись на ее тонких запястьях. Юная цыганка была в длинной юбке и майке на бретельках. Она была полностью погружена в свои мысли. Деймона она заинтересовала не как девушка, а как человек. Ее мир отличался от его, и сейчас дочь его осколка прошлого была единственным балластом, который стимулировал его на следующий день. Порой, просто хочется изучить человека, который живет в ином мире с иными убеждениями. Просто понять его мироустройство.
Все вернулись в кабинет. Дрина села напротив Сальваторе, подле матери, которая держала в руках сумку, готовясь заплатить.
- Все планирование операции описано верно. Я знаю этих врачей. Они – профессионалы.
- Иначе бы я и не платила им столько, – равнодушно проговорила Флемминг.
Дрина Флемминг. Немного извращенно звучит. Или девушка взяла фамилию отца? Где тогда отец этой красавицы? Хотя Изабель всегда была девушкой… ветреной.
- Ей будет трудно воспринимать мир… От тебя нужно лишь то, чтобы ты присматривал за ней.
- Сколько ты будешь в отъезде?
- Неизвестно. Командировка может продлится как неделю, так и месяц.
Отлично. Месяц с этой цыганской девушкой, которую он так стремится познать. Лучше не придумаешь.
- Ладно.
- Просто... Помоги ей. Она потеряла зрение в шесть…
- Семь! – перебила девушка, произнося слово, не смягчая согласные.
- А сейчас ей двадцать.
Шатенка чему-то усмехнулась.
Деймон колебался. Ему было плевать на деньги, ровно как и на свою работу. Единственное, чего ему хотелось, – просто пообщаться, еще раз увидеть ее танцы. И это его первый интерес на протяжении последнего месяца.
В кабинет проникал запах свежести и некой прохлады летнего дня. Ярко светившее солнце еще и согревало, в комнате даже было немного жарко… Однако восхищаться красотами природы Деймону не хотелось. Он вообще потерял ко всему интерес, а потому произнес следующее:
- Я согласен, – лишь за тем, что он надеялся пробудить в себе прежнюю тягу к жизни.
Изабель кивнула и поднялась. Поднялась и девушка. Ее браслеты снова задребезжали. Флемминг сказала, что свяжется сама с ним в ближайшие дни, а потом взяла Дрину под руку и повела к выходу.
Девушка шла по улице, слушая нотации матери про свое плохое поведение. Эта юная цыганка по-другому воспринимала мир. Она чувствовала тепло солнца, она слышала малейший звук и ощущала каждый утонченный запах. Она совсем забыла свои воспоминания о мире и боялась представить его. Она привыкла к такой жизни, которой она жила на протяжении всех тринадцати лет. И новая яркая жизнь ей казалась слишком сложной, но не совсем невозможной.
Шатенка шла по улицам, не видя прохожих. Она едва заметно улыбалась, слыша приятный мужской голос или утонченный запах.
Сейчас девушка сжимала в руках маленький синий камешек, который, согласно словам продавщицы на рынке, оберегал. Дрина верила в этот талисман и никогда его не забывала. Кроме того, она свято верила в то, что ложь продавщицы – правда.
- Я на озеро, – проговорила девушка со свойственным ей акцентом, резко остановившись на дороге.
Изабель хотела поговорить с дочерью серьезно, но прекрасно понимала, что это вряд ли удастся. Флемминг вспоминала себя в такие юные и годы и точно знала, что и ее дочь сейчас испытывает все тончайшие проявления молодости.
Не дождавшись ответа, цыганка поймала такси и, сев, сказала, куда ее везти.
Девушка хорошо ориентировалась в городе, несмотря на то, что была слепой. Она боялась, что заблудится, когда станет зрячей.
Место, куда цыганка пришла, было тихим и спокойным. Здесь было мало народа. Тень от деревьев защищала от теплого сияющего солнца, а воздух был кристально чистым и свежим. Пение птиц разносилось повсюду, и плескание воды заставляло успокоиться даже самого буйного. Девушка считала себя ребенком природы и поэтому любила это место, полное гармонии. Она чувствовала себя неотделимой частью этого маленького, но огромного мира. Дрина гуляла здесь одна, отдаваясь своим мыслям. Шатенка чувствовала прилив некой животрепещущей энергии. Не буйной, а животрепещущей. Каждая струна ее души будто играла в такт мелодии этой природы, этого мира. Сердце билось с особенным трепетом.
Она услышала шаги и резко обернулась, но тут же вспомнила этот запах парфюма.
- Когда-нибудь ты не разоблачишь меня.
Былая спесь хладной циничной девушки сошла и шатенка, сделав пару шагов, подошла к парню. Тепло его тела передалось и ей, и она чувствовала, как в душе ее трепещет любовь и нежность. Она почувствовала его руки на своей талии и подошла ближе, сокращая дистанцию до минимума. Она наслаждалась свежестью и запахом этого парня, его учтивостью, ненавязчивостью и тем, что рядом с ним ей не приходится надевать маски.
- Я боюсь, – произнесла она, кладя голову ему на плечо. – Боюсь.
- Я же рядом… Ты ведь позволишь быть рядом?
Она убрала его руки и, резко отстранившись, отвернулась. Она словно прятала взгляд, хоть никогда не умела этого делать. Порой, ее поведения не мог разгадать даже тот, кому она отдала свое сердце. Он знал ее уже давно, но она продолжала оставаться загадкой.
- Елена?
Она вновь обернулась. Ее резкость тонко гармонировала с ее плавностью. Тайлер еще сильнее влюблялся в эту загадочную девушку.
- Да, – ответила она, приближаясь к нему. – Только обещай, – шатенка схватила его за руки. – Обещай меня никогда не оставлять.
- Конечно… Обещаю.
Девушка обняла его, слушая песни птиц и то, как сердечко предчувствует что-то нехорошее. Страх ближайших перемен сводил ее с ума. Страх изменений в себе заставлял робеть и становится циничной, чтобы не выдать свои эмоции. Совсем-совсем скоро ее жизнь поменяется! Лишь бы только в корне не изменилась…
Дрина, она же и Елена, отпрянула от парня и пошла вперед, затягивая красивую, но грустную песню. А Тайлер? Он шел позади, любуясь изяществом этой красавицы, ее женственностью и ее великолепием. Его пристанище теперь возле ее ног. Навсегда.
====== Глава 3. Раненые птицы. ======
На этой шумной улице люди стремительно проносились мимо друг друга, не замечая красот мегаполиса. И речь здесь не об архитектуре, которая свидетельствовала о богатстве города. Народом можно было любоваться. За народом очень интересно наблюдать.
И девушка часто этим себя увлекала. Ее называли странной, юродивой, непонятной, но Елена следила за каждым человеком на этой маленькой улочке. Она наблюдала жизнь… чувствуя ее каждой клеточкой своей души. Сейчас она остановилась неподалеку, слушая прекрасный плавный голос какого-то бедного парня, который пел жалкую песню, наигрывая мелодию. Он бы мог стать успешным певцом, ведь вокальные данные есть, но был обречен, – как и большинство населения этого города, – на бедность и небо в тучах. Вот мимо Елены прошла девушка. Гилберт услышала ее приятный мелодичный голос и ощутила аромат ее тонких духов. Шатенка тоже захотела попросить мать купить ей духи – этот запах был великолепен. Послышалась брань каких-то мужиков и завывание брошенной собаки, шум машин. Казалось, что этот город никогда не умолкнет. И он сам скоро завоет от тоски и одиночества.
Елена пошла дальше, слыша цыганские напевы. Она улыбнулась, слушая такой родной балаган. Но девушка прекрасно понимала, что богатых цыган не любят и ее тут же прогонят, а потому шатенка постаралась обойти стороной эту компанию и отправиться домой.
Завтра операция, а мать решила уехать сегодня по своим важным делам. Елена не понимала, как можно бросить своего же ребенка, и обида воцарилась в ее душе, хоть сердцем шатенка любила свою мать.
Изабель встретила ее с очередными претензиями. Елена села на диван и принялась делать вид, что слушает. Но ее мысли были заняты страхом предстоящей операции. Конечно же, Флемминг заплатила достаточно и полагалась на врачей, но шатенка чувствовала определенный страх.
- За тобой присмотрит мой знакомый. Он скоро подойдет.
- За мной присмотрит Тайлер, – без акцента проговорила цыганка.
- Тайлеру я не доверяю.
- А вашего Сальваторе я даже не видела.
- Как и Локвуда!
Елена поднялась, чтобы уйти, но звонок в дверь заставил ее остановиться. Она покорно села на свое место. Мать поспешила встретить гостя и рассказать ему все как надо. Он отвечал сухо, парой фраз, а иногда вообще не считал нужным отвечать. Гилберт понимала, что с этим офтальмологом ей еще долго придется уживаться, но она не была из тех, кто переживает из-за подобных проблем и кричат на каждом углу: «Не бросай меня! Не оставляй с ним!». Елена привыкла к наказам матери и ждала совершеннолетия, чтобы уйти в бедность, тишину и спокойствие.
- У меня вылет через сорок минут. Я позвоню.
Елена ощутила поцелуй матери на своей щеке, потом услышала ее стремительные шаги, а затем и хлопок дверью. Обида, подобно лаве, стала растекаться по всему ее существу и обжигать. Гилберт ненавидела в себе это чувство, но не могла его подчинить, изолировать.
Девушка поднялась, и тишину разрезал звон ее многочисленных браслетов.
- Вы будете тут жить? – акцент снова яро проявил себя. Однако к Елене вернулось былое безразличие и цинизм ко всему происходящему.
- Только до того момента, когда ты привыкнешь к окружающему миру, – ответил он равнодушно и сел в кресло. Девушка стояла еще некоторое время, смотря в пустоту, а потом тоже села.
Её осанка была безупречна. Идеально ровный позвоночник, спину девушка держала прямо. Длинные юбки и короткие кофточки придавали шарма, а длинные прямые волосы спадали на плечи. Но взгляд! Она напомнила фарфоровую куколку, а не плененную страстями молодую цыганку. Деймон засомневался сможет ли он пробудить тягу к жизни от общения с этой девушкой и тут же почувствовал яркое сожаление о принятом решении.
«Способно ли ее сердце на чувство? – разнеслось в его мыслях. – Она тоже бродяга. Ей скучен этот мир. Забавно…»
- Как мне вас называть?
- Как бы ты хотела?
- Я ведь могу и оскорбить, – девушка поднялась и подошла к столику, расположенному в углу комнату. Она ловко извлекла бокал и налила в него спиртное, справляясь со всеми действиями так, как любой зрячий человек.
- Так оскорби.
Она взяла стакан и прошла к Сальваторе. Девушка протянула бокал и села на свое место. Она то ли выучила обстановку этого дома наизусть, то ли… то ли что?
Деймон отставил стакан. Пить ему не хотелось.
- Как мне вас называть? – спросила она, спустя некоторое время, и игнорирование прошлой реплики означало не то, что Елена не нашла новых слов, а то, что ей не хочется вести пустой диалог.
- По имени.
- Как вас зовут?
- Деймон. А тебя… Дрина?
Она вздрогнула. Но через секунду снова стала абсолютно равнодушной.
- Меня зовут Елена.
- Но я не мог перепутать. Я знаю, что те ребята звали тебя Дриной…
- Не лезьте в мою жизнь, Деймон. И я прошу вас. Называйте меня Еленой. Пожалуйста.
Последнее слово она выдавила из себя. И Деймон почувствовал первую, тусклую эмоцию, вернее, чувство. Ему захотелось пробудить в этой девушке хоть какие-то чувства. Разозлить ее и увидеть ее эмоции. Ее каменное сердце и ее ледяной отчужденный взгляд заставили его стать жестоким.