Проктор вышел из машины и развернул карту прямо на раскаленной земле, прижав ее углы камнями. Воздух буквально дрожал от жары, и пустыня не могла расщедриться даже на слабое дуновение ветерка.
Проктор достал свой GPS, включил его, положил на карту и стал наблюдать, как тот медленно связывался со спутниками. Спустя некоторое время приемник, наконец-то, выдал Проктору его местоположение. Он нашел координаты на карте, размышляя, что бы это значило.
Нью-Ксейд находился почти в 150 милях позади него, а перед ним раскинулись еще 250 миль пустыни. Но он знал, что держится правильного пути — и на этот раз, чтобы это подтвердить, не потребовалось много времени: «Лэнд-Ровер» Диогена прогрохотал на высокой скорости через Нью-Ксейд, и это запомнила вся деревня. На дальней окраине поселения, где грунтовая дорога окончательно исчезала, следы шин все еще оставались четкими и ясными. Продолжая погоню — даже с учетом тех редких остановок, которые были необходимы для сверки с картой — Проктор все больше убеждался, что вскоре настигнет свою цель. Он предположил, что Диоген существенно теряет в скорости, потому что вынужден везти с собой тяжелый изотермический гроб.
Там, где грунтовая дорога обрывалась, следы Диогена виднелись на дорожках мигрирующего крупного рогатого скота, охотничьих тропах и рядах сухих русел рек. После — они снова показывались на пустынной почве. Песчаный пустынный настил прекрасно зафиксировал чистую нить следов от шин, чему способствовало полное отсутствие ветра и утренний свет, лившийся под углом к земле. Автомобиль Диогена медленно продвигался на северо-восток, направляясь — как подозревал Проктор — в самое сердце пустыни. Сейчас беглец и его преследователь пересекали официальную границу обширного заповедника «Калахари», раскинувшегося далеко от зоны, где обычно проходили сафари. Земля здесь была плоской и высушенной, какие-либо опознавательные знаки на ней отсутствовали.
Теперь, взглянув на карту, Проктор попытался предположить, куда именно может направляться Диоген. Судя по следам, он уверенно двигался к месту, обозначенному как «Долина обмана» — длинное, нечетко очерченное, неглубокое ущелье с высохшим руслом реки в центре, заканчивающееся в «Чаше обмана», которая представляла собой огромное мертвое озеро. Что такое «обман» и что именно это слово означило на самом деле, Проктор мог только догадываться. При этом мысли его все еще занимало предположение о том, что Диоген убил Констанс из мести. Но оставался вопрос: зачем тогда он решил перевозить ее тело в изотермическом гробу? И к чему везти его в это невероятно удаленное место? Неужели Констанс сопротивлялась и во время борьбы была убита совершенно случайно? Такой вариант развития событий не был лишен смысла, учитывая ее ненависть к Диогену и ее вспышки неконтролируемой ярости. Возможно, именно такая вспышка послужила непредвиденной задержкой в аэропорту Акжужта?
Долина Обмана находилась всего в 20 милях к северо-востоку. Солнце высоко висело над горизонтом, но Проктора это не беспокоило: климат-контроль в «Лэнд Крузере» работал отменно.
Он снова вернулся в машину, переключил передачу, а затем медленно и осторожно отправился по следу. Через час он увидел вдоль линии горизонта силуэт полосы акаций. Подъехав к ней, он заметил, что через окружающую деревья местность проходит мелкий, извилистый ручей: он достиг Долины обмана. Следы беглеца пересекали русло реки и продолжались на песке: ровные и четко видимые в свете утреннего солнца. Проктор быстро развил на внедорожники максимально возможную скорость, следуя за отпечатками шин под аккомпанемент грубых скачков и заносов.
Русло расширилось, и внезапно Проктор выехал на твердую глинистую поверхность дна высохшего озера: Чаша обмана. Пустынная и ровная, она напоминала автомобильную парковку, раскинувшуюся на сотню миль.
Следы шин полностью исчезли.
Крепко выругавшись, Проктор резко нажал на тормоз и вышел из машины. Он осмотрел землю и едва смог различить, где именно проехал «Ровер» Диогена. На твердой поверхности дна озера отпечатки шин неожиданно стали почти невидимыми, и теперь Проктор понимал, что ему придется вести погоню с еще большим вниманием и усердием. И с большими временными затратами.
Теперь было очевидно, что вся погоня была тщательно спланированным мероприятием.
Проктор вернулся в «Лэнд-Крузер» и тронулся с места, внимательно присматриваясь ко дну озера сквозь лобовое стекло. Он с трудом мог различить слабые следы шин, поэтому продвигался со скоростью не более пяти миль в час. Не раз ему приходилось останавливаться и выходить, чтобы провести разведку. «Ровер» больше не ехал по прямой линии. Иногда он двигался зигзагообразно, иногда делал резкий поворот, или даже петлял, пересекая свои собственные следы.
Незадолго до наступления темноты Проктор снова остановился, чтобы свериться с картой. В очередной раз он разложил ее и достал свой GPS, чтобы обнаружить, что теперь находится в самом центре Чаши обмана. Итак, Диоген заманил его именно в это сумасшедшее скопление петель и зигзагов.
Внезапно он услышал странный звук в дуле двигателя своего «Лэнд-Крузера», который он оставил работающим: тот «чихнул», еще раз «чихнул», а затем и вовсе заглох.
Проктора охватило внезапное сильное нехорошее предчувствие. Двигатель точно не перегрелся — он следил за ним, как ястреб — да и зной уже значительно спал.
Проктор сел в машину и повернул ключ. Соленоид щелкнул, но больше ничего не произошло.
Нехорошее предчувствие быстро переросло в настоящую тревогу, но Проктор приказал себе успокоиться. Из-за всей этой окружающей жары и пыли, возможно, понадобится чистка клемм аккумулятора.
Он поднял капот и заглянул под него — клеммы были запылены, но не слишком. Быстро очистив их, а также разъемы и основание двигателя, Проктор с помощью отвертки проворно проверил аккумулятор и получил солидную искру. Он явно был все еще в хорошем состоянии.
Тем не менее, двигатель «Лэнд-Крузера» так и не завелся.
На включенной нейтральной передаче Проктор использовал отвертку, чтобы проверить напрямую втягивающее реле стартера и сам стартер.
Бесполезно.
Но это же сущая бессмыслица! Как, черт возьми, стартер мог сдохнуть в то же самое время, что и двигатель?
Проктор посветил фонарем вокруг моторного отсека. Все выглядело нормально, никаких утечек, торчащих проводов или признаков саботажа.
Саботаж. Проктор взглянул на часы. Машина заглохла ровно в 6 часов вечера. Совпадение? Вероятно: но, тем не менее, подобное совпадение нервировало.
У внезапно заглохшего двигателя найдется объяснение. Проктор хорошо разбирался в машинах, поэтому не сомневался, что найдет его.
***
Через четыре часа, измученный и обезумевший, Проктор сел рядом с машиной, прислонившись к ее колесу, пытаясь успокоиться и подвести итоги. Его тщательная и детальная проверка выявила только одно: каким-то образом основной компьютер автомобиля был перепрограммирован и настроен на то, чтобы «Лэнд-Крузер» полностью вышел из строя в шесть часов вечера — то есть, с наступлением ночи. Это было тем единственным, что он был не в силах исправить. Для этого потребуется не только сложный диагностический компьютер, но и исходный код движка, который являлся собственностью и тщательно охраняемым секретом компании-учредителя.
Проктор оценил свое затруднительное положение, и на него снизошло настоящее откровение: теперь не было никаких сомнений в том, что все это было тщательно спланированный, абсурдно сложный план, чтобы заманить его на край земли — в самое Богом забытое место на планете... и оставить его там.
Автомобиль стал бесполезен. Дальше придется идти пешком до Нью-Ксейда, который располагался в 175 милях отсюда. У Проктора была еда и много воды. Он мог идти по ночам. Произведя в уме быстрые расчеты, он осознал, что у него осталось ни дать ни взять пятьдесят шесть фунтов воды! Его потребность в ней составляла галлон в день, или восемь фунтов. Нынешний запас обеспечил бы ему семидневный рацион. Двадцать пять миль ходьбы в день, чтобы добраться до Нью-Ксейда. Итак, у него был незначительный шанс пережить все это и выйти из пустыни живым. Без сомнения, Диоген тоже это знал.
Главный вопрос заключался в том, для чего Диоген организовал эту сложную уловку с участием нескольких зафрахтованных самолетов, иллюзий, двойных слепых методов и долгой автомобильной погони. При этом в схеме Диогена участвовали и люди — некоторые из них были обмануты, другие — Проктор это чувствовал — оказали беглецу платную «помощь». И сейчас нельзя было с уверенностью сказать, кто из них говорил правду, а кто лгал. При этом пилот «Бомбардира» и продавец «Лэнд-Ровера» — сейчас Проктор был в этом почти уверен — врали напропалую. Они точно являлись частью плана. Они оба солгали, глядя прямо в лицо Проктору, хотя они, без сомнения, осознавали ту чрезвычайную опасность, в которой находились. Остальные лишь изображали то, что хотел от них Диоген, и, возможно, даже не подозревали об этом. Напрашивался еще один вопрос: неужели Диоген просчитал даже то, что продавец машин пострадает в результате разговора с Проктором? А возможно ли, что продавец получил такую плату, что даже после полученных травм продолжал действовать по сценарию Диогена?
Не оставляли Проктора мысли и о Констанс. Он только один раз непосредственно увидел ее лицо: на видеозаписи службы безопасности в аэропорту Намибии. Если Диоген был способен на такой тщательно продуманный обман с использованием всех этих трюков, то он, конечно же, и этот маневр мог использовать, чтобы ввести Проктора в заблуждение. Конечно, это было маловероятно... но возможно. Так погибла ли Констанс, на самом деле? Или же она была еще жива?
Зачем? Зачем?
Непостижимость всего этого заговора наполняла Проктора бесполезной яростью. Глубоко вздохнув, он понял, что устал до крайности и находился почти на грани психоза. Он не спал уже больше шестидесяти часов, и сейчас понимал, что без отдыха далее будет ни на что не годен.
Лежа на земле, погрузившись в прохладу ночи, он услышал донесшийся издалека звук пульсирующего крещендо: то был рев большого самца льва. К этому реву присоединился другой, а затем и еще один: зов и отклик. Это была коалиция молодых, агрессивных самцов, не достаточно старых, чтобы иметь свои собственные прайды, и поэтому ревущих вместе, чтобы установить связь в рамках подготовки к охоте.
Совместной охоте.
Что ж, с этим Проктор разберется позже.
Он закрыл глаза и сразу погрузился в глубокий сон без сновидений.
12
Несмотря на то, что солнце поздней осени золотило обращенные на запад фасады Манхэттена с видом на реку Гудзон, библиотека в доме 891 по Риверсайд была, как всегда, погружена в вечный сумрак. Высокие окна с железными рамами были закрыты, заперты и прикрыты богато вышитыми тяжелыми гобеленами. Но сейчас в большом камине как обычно не потрескивал огонь, и лампа Тиффани, изготовленная из антикварного стекла, не была зажжена, чтобы разгонять сумрак.
Полдень сменился вечером, вечер — ночью, а особняк все еще оставался совершенно безмолвным и погруженным в полный покой. Ничьи шаги не раздавались по мраморному полу приемного зала, ничьи пальцы не касались клавиш фламандского вирджинала. Более того, во всем доме не было ни намека на движение — по крайней мере, не над поверхностью земли.
В библиотеке за двумя книжными шкафами располагался служебный лифт, спускавшийся в подвал. Здесь лабиринт коридоров, обильно покрытых и пропахших пылью, проходил мимо ряда комнат с каменной кладкой — в том числе мимо той, которая давала все основания полагать, что ранее использовалась в качестве операционной — ныне заброшенной. Проходы заканчивались в небольшом помещении с низким сводчатым потолком. На одной из стен был вырезан семейный герб Пендергастов: недремлющее око над парой лун — полумесяцем и полной луной — с лежащим под ними львом. Ниже был выбит девиз семьи — «LUCRUM, SANGUINEM»: «Кровь — залог чести».
Нажатие на пластину герба правильным движением заставляло каменную стену сдвинуться и открыть винтовую лестницу, вырезанную в природной скале и уходящую вниз, в еще более густую темноту. Там, в свою очередь, находился подвал почти неописуемых масштабов. Идущая по центру глиняного пола кирпичная дорожка вилась под романскими арками мимо комнат и замурованных камер: погребальных склепов, кладовых и коллекций мыслимого и немыслимого содержания. В старинных стеклянных бутылках стояли ряды химических веществ, редчайшие минералы, насекомые — как большие, так и маленькие — с радужными брюшками и высушенными усиками, картины старинных мастеров и средневековые гобелены, освещенные рукописи и инкунабулы, военная униформа и оружие, и огромный набор пыточных инструментов. Эта, казалось бы, бесконечная и почти несистематизированная тропа являлась кабинетом диковин, который собирался на протяжении многих лет и с большими затратами Антуаном Пендергастом, великим дядей агента Пендергаста, более известного под псевдонимом Енох Ленг.
Примерно в середине этого центрального прохода, чуть в стороне, находилась изолированная комната, по размерам чуть больше ниши, хранившая бесценную коллекцию японского искусства «Укиёэ»: гравюры, выполненные на дереве и изображающие морские пейзажи, гора Фудзи, покрытая облаками, куртизанки, играющие в кото. Задняя стенка комнаты была прикрыта большой рисовой бумагой с изображением моста Окадзаки из серии Хирошиге «Пятьдесят три станции дороги Токайдо». За полотном шла цельная каменная стена, которая являлась частью основного фундамента здания.
Однако почти невидимый упорный рычаг, замаскированный под камень действовал так же, как и пластина герба: когда он становился в определенное положение, то выпускал пружину, из-за которой часть стены, образовывающая небольшую дверь, отъезжала назад. За ней открывался узкий проход, ведущий к круглой комнате, слабо освещенной свечами, от которой отходили по траектории клеверного листа еще три помещения. Одно из них была небольшой библиотекой, в которой стоял письменный стол, окруженный старыми дубовыми шкафами, заставленными книгами в кожаных переплетах. Вторая комната была посвящена размышлениям и медитации, в ней наличествовал только стул, который помещался перед каким-либо произведением искусства. Проем, находящийся в дальнем конце круглой комнаты, вел в третье помещение: спальню с ванной комнатой. Весь этот комплекс комнат глубоко под землей составлял небольшие апартаменты, меблированные в спартанском, но, тем не менее, изысканном стиле.
Спальня внешне походила на две другие комнаты: она выглядела сдержано, но, тем не менее, не была лишена изящества в своем аскетизме. На большой кровати лежало атласное одеяло с сочетающимися малиновыми подушками. На одной тумбочке стоял фарфоровый умывальник времен Людовика XIV, Короля-Солнца, на другой был установлен раструб, вставленный в оловянный подсвечник Шеффилд.
Эта группа комнат была такой же тихой и неподвижной, как и дом, возвышающийся над ними, за исключением мягкого, почти неслышного дыхания человека, дремавшего под атласным одеялом.
Этим человеком была Констанс Грин.
Сейчас Констанс проснулась. Легкий подъем был для нее делом привычки, поэтому она сразу же пришла в себя. Включив электрический фонарь и задув прикроватную свечу, она взглянула на свои часы: пять минут девятого. Было странно ощущать, насколько по-другому здесь, под землей, ниже ритма города, раскинувшегося выше, текло время: если бы Констанс не была внимательной, дни слились бы для нее в одну субстанцию так быстро, что она могла бы потерять их смену.
Опустив ноги с кровати и поднявшись, она потянулась к шелковому халату, который висел на стоящей рядом вешалке, и аккуратно надела его. Затем она на мгновение застыла совершенно неподвижно, что отражало — следуя традиции монахов монастыря Гзалриг Чонгг в Тибете, где она обучалась — процесс осознания и восприятия ею бытия и души после пробуждения.