Эдвард любил города. Они казались ему сосредоточием жизненной энергии этого мира, их вечно кипящая деятельность не останавливалась ни на секунду, противопоставляя себя мертвой темноте и безмолвию диких пустошей. Миллионы живущих здесь людей были его подданными, и за каждого из них молодой барон чувствовал свою ответственность. Миллионы жизней, которых от ужасов окружающего мира защищали только крепостные стены, удерживаемые войсками бароната, и для них сам тристанский барон всегда был и будет символом надежды, защитником, посвятившим свою жизнь тому, чтобы их следующий день не стал последним.
— Господин барон, мы рады снова видеть Вас здесь… — начал было встречающий его чиновник городской администрации, но Эдвард остановил его жестом руки.
— Хватит формальностей, мне нужно как можно быстрее посетить пленника, привезенного с Рейнсвальда, — приказал он, выходя с платформы орбитального лифта. — Надеюсь, мой транспорт уже подготовлен?
— Да, конечно, — кивнул встречающий, — Ваш флаер готов и ждет вас.
Городская тюрьма, не считая гарнизонного сектора, была едва ли не самым защищенным местом в городе, но большая часть ее защиты была обращена не столько наружу, сколько вовнутрь, чтобы не выпустить тех, кто там находился. В колониях в тюрьмах содержали не только преступников, но и пойманных мутантов, дикарей и пиратов со взятых абордажем кораблей. В этих же тюрьмах находились лаборатории для изучения и препарирования пленников, допросные и пыточные, где содержались самые опасные разумные и полуразумные существа из тех, каких только можно встретить в пустошах. Благодаря данным, полученным в таких тюрьмах при исследованиях, было так много известно о тех же орках, с которыми Тристанский баронат сталкивался далеко не в первый раз, и именно поэтому появилась удачно выработанная стратегия, позволяющая практически без потерь уничтожать даже крупные орды.
Высокие крепостные стены, отделявшие тюрьму от остального города, вовсе не имели ворот, все сообщение с внешним миром обеспечивалось исключительно по воздуху, и каждый подлетавший транспорт, вне зависимости от его идентификационных номеров, тут же брался на прицел системами воздушной защиты.
Эдварда при посадке уже встречали тристанские гвардейцы, чтобы сразу проводить к камерам пленников. И лишь в порядке исключения, как барона, его пропустили без какого-либо досмотра и проверки, оставив ему и его сопровождающим все оружие.
Камера, где содержался гористарский пленник, находилась на уровне для временного задержания, здесь атмосфера была гораздо легче, нежели во внутренних казематах тюрьмы, где пленники могли провести всю жизнь, так больше и не покинув тюремные стены. Вместо низких серых проходов и стальных защитных дверей здесь были широкие, выкрашенные белой краской и высокие коридоры с решетчатыми дверями, за которыми ожидали решения суда или своей участи пойманные преступники или задержанные, чья вина не была точно установлена. У дверей пленника стояла охрана из четырех вооруженных гвардейцев и нескольких тюремных служащих, нервно поглядывавших на барона и его свиту.
— Господин барон, пленник ожидает Вас, — доложил старший офицер. — У него изъято все личное оружие и сопровождавший его груз…
— Сопровождавший груз? — он приподнял одну бровь. — Об этом мне ничего не сообщали. Что именно за груз?
— Закрытый кейс, — уточнил офицер, — мы его просканировали, ничего опасного там не обнаружено, но, судя по данным сканера, там находится холодное оружие…
— Холодное оружие? Еще интереснее, — удивился Эдвард. — Ладно, сейчас сами разберемся. Открывайте дверь. Если что-то потребуется, я вас вызову.
Старший офицер кивнул и приложил к считывающей панели свою карточку. Замок тут же отозвался щелчком снятой блокировки, а решетчатая дверь медленно поползла в сторону. Тюремный служащий отошел в сторону, жестом показав барону, что путь свободен.
Внутри, за небольшим пластиковым столом, сидел гористарский вассал в парадном одеянии с гербами сюзерена и своего рода, в расстегнутом и распотрошённом камзоле, с расшнурованными ботинками, но все равно с невероятно надменным выражением лица.
— Господин барон! — вся спесь сразу слетела как только он увидел заходящего в камеру Эдварда, — Слава Небу, вы все-таки пришли. А я уж начал бояться, что вы не согласитесь на эту встречу… Святое Небо, я уже начал жалеть, что решился на подобное.
— У вас еще будет возможность пожалеть о том, что вы здесь оказались, сир, — чуть заметно кивнул головой тристанский барон, и жестом велел ему сесть обратно. — Поскольку если у вас нет ничего, что меня может действительно заинтересовать, я не намерен тратить много времени на вас.
— Господин барон, мне нужно от вас всего лишь несколько минут разговора. Прошу Вас выслушать меня, — сложил руки в умоляющем жесте гористарский вассал. — Мое имя Ариал Де Семпри, мой род является одним из древнейших среди вассалов Гористарского Дома, но в настоящее время я говорю не как вассал…
— Продолжайте, — позволил Эдвард, подтянув ногой табурет и сев за стол с другой стороны. — Что именно вы хотите мне сказать?
— После того, как вы убили Михаэля Гористара, правящая ветвь в феоде прервалась, — напомнил Де Семпри, — и в настоящее время графство переживает тяжелые времена. Вассалы устали от войны, земли многих разорены боевыми действиями или вовсе захвачены, а с гибелью самого феодала многие не видят смысла в продолжении военных действий. Конечно, еще остается наследник, но он находится у вас в плену вместе со своими сестрами и матерью…
— Я знаю об этом, — заметил Эдвард скучающим тоном, — можете сказать хоть что-то, кроме того, что мне и так известно?
— Очень многое, господин, — поторопился убедить его пленник, — видите ли, ситуация сложилась в настоящее время таким образом, что среди вассалов Гористарского Дома произошел серьезный раскол, и я представляю одну из сторон, которые сейчас оспаривают правильность своих решений. Часть вассалов решила присягнуть на верность наследнику Михаэля даже несмотря на то, что он находится в плену. Некоторые считают, что сейчас наилучшим решением будет просить поддержки у графа Тоскарийского, как ближайшего к Гористарскому Дому, чей род связан с ним древними и прочными узами, как родственными, так и политическими, но…
— Вы, как я понимаю, не относитесь ни к той, ни к другой стороне конфликта, не так ли? — направил его Эдвард, сложив руки на столе. — И вы, как мне говорили, самостоятельно вышли на моих людей, ища встречи со мной. Тогда что же вы хотите? Капитулировать?
— Не совсем так, господин барон… — смутился Де Семпри. — Войска графства в настоящий момент фактически никем не управляются, инициатива, так сказать, проявляется на местном уровне, но я думаю, вы и так об этом неплохо осведомлены, судя по вашим последним успехам на фронте. Господин барон, я и мои соратники уверены, что вы единственный, кто может спасти графство от окончательной гибели…
— Неожиданно! — усмехнулся барон Тристанский. — Получается, вы хотите мира для своего феода, но не знаете, к кому можно обратиться. И думаю, должны отдавать себе отчет в том, что ваше предложение вполне можно воспринимать как предательство… А с предателями у меня разговор короткий.
— Господин барон, в настоящее время у нас нет сюзерена, которому мы бы присягнули на верность, — поправил его Де Семпри, — но сейчас мы сделали выбор. И просим Вас принять нашу клятву верности как ваших преданных вассалов…
— Мы? — переспросил Эдвард. — От лица скольких же людей вы сейчас говорите?
— Я говорю от лица союза бывших гористарских вассалов, ваша светлость, — поклонился Де Семпри, — если ваши люди позволят, я посмел бы просить вас вернуть мне сейчас кейс, отобранный у меня в тот момент, когда я перешел линию фронта.
— Конечно, — кивнул тристанский барон и жестом приказал принести кейс. Через минуту один из охранников зашел внутрь, положил кейс на стол, после чего сразу же вышел. — Как я понимаю, вы говорили об этом предмете?
— Вы позволите? — попросил беглый вассал, и Эдвард продвинул кейс к его стороне.
— Премного благодарен, ваша светлость.
На кейсе был замок с ДНК-блокировкой, и вместо замочной скважины находился небольшой анализатор, к которому необходимо приложить палец для забора дозы крови. Секунда, и крепления щелкнули, открывая кейс. Эдвард в этот момент напрягся, потянувшись пальцами правой руки к кобуре, но Де Семпри не попытался сделать ничего, что можно было хотя бы приблизительно расценивать как агрессию, раскрыв кейс и развернув его к барону.
— Господин, здесь оружие двадцати одного гористарского вассала, готового поклясться Вам в верности и готовности к служению. Каждый из нас искренне уверен, что только Вы сможете спасти наш феод от окончательной гибели, — вздохнув, громко произнес Де Семпри. — Я прошу Вас принять эту клятву и наше служение.
— Вы готовы встать на колено перед убийцей вашего сюзерена? — усмехнулся Эдвард, поднимаясь на ноги и подходя к пленнику. Тот уже достал из кейса шпагу, принадлежавшую, вероятно, именно ему, и, держа ее двумя руками, протянул Эдварду, встав на одно колено. Тристанский барон задержался перед ним, все еще решая, как следует реагировать в таком случае. — Как же мне верить клятве человека, так легко отказавшегося от старых клятв?
— Мы признаем вину Гористарского Дома перед Вами, господин барон, и чувствуем ответственность за людей феода, для которых эта война стала нескончаемой мукой. Мы хотим лишь мира на нашей земле, и не видим никого другого, кто сможет этот мир установить… — ответил Де Семпри, не поднимая глаз, — Ваша светлость, вы показали себя достойным правителем, честным и верным своим клятвам, как бы трудно вам они не давались. Ваше слово стоит больше, чем богатства многих семейств Гористарского феода. Дайте слово, что в нашем феоде будет мир, и мы пойдем за вами до самого конца.
— Хорошо, — кивнул Эдвард, снимая перчатку и принимая шпагу у него из рук, крепко сжав ладонь на клинке. Почти сразу же выступила кровь, поскольку лезвие было бритвенной остроты. — Я принимаю вашу верность и ваше служение, сир Де Семпри, так же как и верность и служение благородных людей, от лица которых вы говорите. Отныне и вовек, признаю вашу службу угодной воле моей, и благодарность моя будет за верность, а за предательство — наказание, — спокойным тоном повторил слова клятвы. Де Семпри, не вставая с колена, поцеловал его ладонь и поклонился. Только после этого Эдвард вернул ему шпагу, протянув рукоятью вперед. — Поднимитесь, вассал Тристанского Дома.
— Ваша светлость, — Де Сампри впервые улыбнулся, — я бесконечно горд, что именно я стал человеком, принесшим вам клятву верности, но все же смею просить вас еще об одном…
— Слушаю вас, — кивнул Эдвард, — отныне вы говорите со мной как с сюзереном, а я не могу не обращать внимания на просьбы собственных подданных.
— Вам необходимо окончательно покончить с Гористарским родом, — твердо сказал Де Семпри. — Только когда последний наследник умрет, тем, кто еще хранит верность этому Дому, не останется ничего другого, кроме как признать ваш протекторат. Поверьте мне, они не смогут поступить иначе…
— За исключением того, что вполне могут переметнуться к тоскарийскому графу, — заметил Эдвард. — Кажется, именно к нему сейчас и отправился Розмийский претендент на престол, если я не ошибаюсь?
— Именно так, господин барон, — кивнул Де Семпри, — Тоскарийский граф объявил, что не собирается сдаваться или признавать права на престол какого-либо другого претендента, несмотря на то, что после гибели Михаэля его дела складываются не лучшим образом. Он надеется на поддержку остального союза, многие так же уверены, что он хочет подчинить себе и Гористарский феод…
— А вассалы, присягнувшие наследнику Михаэля, как я понимаю, от этого далеко не в восторге, — продолжил Эдвард начатую мысль, и Де Сепри согласно кивнул, подтверждая эту догадку. Тристанский феодал только усмехнулся, уже выстраивая в голове план дальнейших действий, — что ж, тогда этот ребенок живым принесет гораздо больше пользы. И не спорьте со мной… — сразу предупредил он своего нового вассала, уже открывшего было рот. — Вы же просили у меня мира, а не сцену для разборок между тристанским бароном и тоскарийским графом? Я принесу вам мир, но за всё имеет свою цену…
***
Сказать, что Стивки был в бешенстве, значит, не сказать ничего. Его разрывало от понимания того, что его с подчиненными просто бросили умирать, оставив в окружении без подкрепления и практически без путей к отступлению и отвода всех сил из почти захлопнувшегося котла. Им чудом удалось вырваться, оставив гельские и тристанские войска с носом, буквально стравив их друг с другом, отойдя на новые позиции, дальше от развернувшихся боев.
— Где он?! — даже не сняв боевого снаряжения, громко стуча металлическими подошвами боевой брони по выложенному гранитом полу, Стивки ворвался в парадный зал Тоскарийского дворца. — Где этот предатель?!
Кажется, он ворвался в момент какого-то торжественного приема или очередного бала, который давал Тоскарийский граф для своих союзников, рассчитывая перехватить их симпатии после всего произошедшего с Гористарским Домом. Гости: дамы в бальных платьях, ведущие пустые светские разговоры, мужчины в гражданских и парадных армейских мундирах, больше занятые фуршетом и объявленными танцами, чем войной, сейчас кипевшей в колониях, остановились как один и замерли, удивленно глядя на ворвавшегося в зал человека. Звучавшая до этого музыка прервалась на середине такта, и в зале повисла тишина, нарушаемая только шуршанием вееров. Все внимание было приковано к человеку в мятой и закопченной броне, сплошь покрытой ожогами от многочисленных энергетических попаданий. Возвышаясь над всеми почти на полтора метра из-за габаритов своего снаряжения, Стивки снял шлем и рявкнул снова во весь голос:
— Где этот предатель?! Я хочу видеть его немедленно! — голос Стивки, усиленный отличной акустикой бального зала, разносился под сводами. Его нескрываемое бешенство, а так же полный комплект вооружения произвели должное впечатление — ближайшие к нему гости в страхе отступили на несколько шагов. Сейчас Стивки ненавидел их всех, без исключения. Пока он там, на поверхности, прокладывал себе путь телами своих и вражеских солдат, гнил в окопах и прятался от артиллерийских обстрелов, все эти помпезные и раскрашенные «благородные», как сами себя называли, танцевали и радовались жизни. Когда-то из-за этого он и оставил Саальт, но здесь все повторялось снова. На войне умирали солдаты, но не те, кто их отправлял на фронт…
— Стивки! Святое Небо, что ты творишь?! — к нему вышел тоскарийский граф лично, едва сохраняя спокойное выражение лица и, видимо, едва сдерживающийся от того, чтобы отдать приказ об аресте. — Как ты смеешь вообще здесь появляться? Твое место сейчас у Гарнейского порта!
— Гарнейского порта больше нет! — рявкнул Стивки, не желая сейчас вспоминать о правилах придворного этикета. — На его месте сейчас только развалины и войска наших врагов, сцепившиеся друг с другом!
— Как нет?! — граф даже отступил, но быстро взял себя в руки. — Стивки, немедленно выйди отсюда, приведи себя в порядок, и через пятнадцать минут жду тебя у себя в кабинете… Прошу извинить меня, уважаемые дамы и господа, у меня появились неотложные дела, из-за которых я вынужден вас покинуть… — поклонившись, он вышел из зала следом за Стивки, все-таки подчинившимся приказу. Дверь еще не успела закрыться за ним, как поднялся целый гул голосов, обсуждающих только что увиденное. Потеря Гарнейского порта наверняка скажется на репутации Тоскарийского графства, и он готов был проклясть Стивки за то, что он объявил об этом во всеуслышание.
Командор действительно явился в кабинет графа через пятнадцать минут, уже сменив боевой костюм на более привычный для дворца мундир, но никуда не убрав оружие и даже не пытаясь скрывать свое недовольство целым миром, окружающим его. В подобном состоянии Стивки появлялся крайне редко, но каждый раз находились веские и объективные причины, которые он сам же и разъяснял в весьма нелестных, а иногда откровенно грубых выражениях. Граф Тоскарийский уже был там, сидя за столом и тщетно пытаясь привести в порядок разбегающиеся в стороны мысли.