-Да дрянь она была, Ганка - отвечает наконец мне одна из девушек - ей бы все замуж, дом, дети, любовь-морковь! Совершенно не боец, если завтра война, если завтра в поход! Энгельса, про происхождение семьи, и вовсе не читала, можете представить? А в тот последний день еще и вырядилась как фифа, показав свое мещанское мурло!
Делаю в памяти заметку - значит, ты на той последней встрече была? И как Анна меня учила, не спугнуть, разговор поддержать. Надеюсь, ты меня в "обывательстве" не подозреваешь? А ведь я ничего плохого не виду - что мужа любить, детей, и в доме достаток. И это я посоветовала Ганне, красивее одеться в тот день - искренне стало обидно, что девушка себя уродует какими-то немодными старыми тряпками.
-Ну, вы же у нас героиня, товарищ Смоленцева. Воевали, и в кино снимаетесь - вы заслужили, вам можно. Вот только, на вас глядя, и всякие другие решают, мне тоже разрешено. И лепят упаковку, вокруг пустоты. А отчего вы говорите, что Ганна не могла сама? Если все видели и слышали, как она с обиды на Советскую Власть такие слова говорила, мне повторить страшно!
Что ж, отойдем - покажу тебе кое-что. Моя привилегия - что мне отдельное место на площадке выделено, под гардероб, для переодевания и личных вещей. Из сумки достаю документ, разворачиваю - читай.
-Ну, дрянь! Сука! Гадина продажная! Товарищ Смоленцева, и вы верите этой мерзкой клевете? Когда двенадцать человек подтвердить могут, что все не так? Это ведь просто донос, как в тридцать седьмом, на честных людей, чтобы свое гнилое нутро спрятать!
Для доноса приписка необычна - "я заявляю, что не собираюсь совершить самоубийство, равно как и уезжать в неизвестном направлении, не оставив адреса". А для страховки тому, кто боится, напротив, подходит. И с чего бы даже доносчице опасаться честных советских людей, которые, в отличие от преступников, не должны совершать самосуд?
-Товарищ Смоленцева, так вы что, верите?! Ведь все говорят...
Вы знаете, что я в Италии партизанкой-гарибальдийкой была? И с подпольем дело имела. Потому мне кажется странным, что Ганна Полещук, все ж не полная дура, стала бы говорить столь наказуемые вещи в присутствии тех, в чьем молчании не могла быть уверена. Зато, теоретически могу допустить, что в тайном кружке нашлась предательница, которую решили заставить замолчать навеки. Нет, я не знаю, как на самом деле было - я разобраться хочу. Понять, что это было, самоубийство, или все-таки убили ее?
Интересно, набросится ли эта на меня сейчас? Не может у нее быть моей тренировки, и кое-что у меня тут припрятано, лишь руку протянуть. И ребята снаружи наготове - малейший шум услышат, ворвутся. После чего, трясли бы эту тварь, открыто проявившую себя как враг, уже по-полной и без церемоний. Так что, попытайся меня убить, облегчи нам работу!
-Товарищ Смоленцева, а печатал это кто, и когда?
Умная, сообразила. У нас в канцелярии машинка стоит (самое смешное, что именно на ней Валя "Скунс" сей документ и напечатал). А Ганна ведь вроде секретарши, как раз с машинкой работать умеет. В подлинности документа (боже прости мне грех лжи - после у отца Серхио исповедуюсь) у меня сомнений нет - у меня на глазах составлялось (а вот это, чистая правда). Ты поверь, я искренне разобраться хочу.
-Товарищ Смоленцева, я и не знаю, что вам ответить! Это... это просто гнусная клевета! Как она может утверждать, что мы против товарища Сталина и Советской Власти - да кто она такая? А товарищ Линник воевал, на фронте кровь пролил, орден имеет!
Слушай, что кричишь - я же сказала, разобраться хочу. Просто потому, что мне Ганну жалко. И я не знаю пока, кто виновен - а потому, этот документ никому пока не передала. Если хочешь мне помочь - то приведи тех, кто правду рассказать может. А я послушаю и решу, договорились?
Тот же день, вечером, разговор наедине.
-Сергей Степанович, так что делать? Ганка, стерва, всех нас заложила! И эта актриса явно ей верит!
-Спокойно, не суетись. Пока официального хода делу не дали. Если она "разобраться" хочет, значит сама не уверена? А улика у нее одна - не будет ее, не будет и дела.
-Так вы хотите... Она же наш, советский человек!
-Правило помните - "можно и должно жертвовать жизнью одного, ради общего великого дела". Но тут нельзя - все же знаменитость, расследование будет всерьез. Да и муж ее геройский постоянно рядом. А вот если это письмо вдруг затеряется? Если, как говорите, она письмо из сумочки достала, не зная заранее, что случай будет показать - значит, там его постоянно носит?
Лючия Смоленцева.
Меня ограбили. Прямо на площади, возле дверей отеля. На виду у постового милиционера - и более того, в присутствии моего мужа, Анны, Валентина, Марии и еще троих ребят из киногруппы.
Как обычно, мы вышли в девять, машины нас уже ждали, чтобы отвезти на место съемок. Я иду рядом с Юрием, слева от него, сумочку в своей левой руке держу. Анна, Валя и Маша уже садятся в "ЗиМ", что нам выделил Федоров, Дед и Тюлень как бы нечаянно у подъезда задержались - как и по тактике положено, чтобы охраняемый объект и телохранителей одной очередью или гранатой положить было нельзя. И тут выскакивает из-за угла мальчик на велосипеде (в самом деле подросток, или просто щуплый такой, я не разобрала), кепка низко надвинута на глаза. Мимо нас проезжая, вдруг выхватывает у меня сумочку и жмет на педали. Я даже ахнуть не успела! И люди на улице - стрелять нельзя. А он за поворот, и пропал. И лишь тогда милиционер засвистел запоздало.
-Что ж вы тут у себя преступность развели? - говорит Анна федоровскому порученцу и подбежавшему милицейскому патрулю - товарищ Кармалюк, вы уж обеспечьте, чтоб с этим безобразием разобрались. Товарищ Смоленцева свое заявление после оставит, чтоб все как положено было оформлено. А пока что, простите, работа прежде всего - Люся, там ведь только твои личные вещи были? Тогда поехали - съемки ждут.
На публику сыграли. А в машине, без посторонних (шофер не в счет, при поднятой перегородке он нас не слышит) я со злорадством представляю, что будет с тем (или теми) кто мою сумочку откроет неаккуратно. Сколько вчера ребята возились, ее готовя. И то, что произойдет, как раз с моей стороны для Сергея Степановича и прочей компании будет выглядеть естественно - мы же киногруппа, у нас всякое декорационно-гримерное имущество быть должно. Предполагалось, что сумку у меня из гримерки и украдут - ну а заговорщики здесь выходит, сами додумались до того, что у нас в Риме уже творят иные антиобщественные элементы на мотороллерах?
Валя предлагал туда светошумовую гранату зарядить. Но если в полуметре от глаз вспыхнет, это на всю жизнь слепота вероятна - Анна сказала, зачем несознательных ребят калечить? Потому, положили мы в сумку баллон с несмываемой краской (Юрий говорил, тоже из будущего идея), смыть можно, но надо знать, чем - и уж точно, не водой и мылом, и даже не бензином, керосином и спиртом. А еще это пахнет премерзко, и если в глаза попадет, необратимого вреда не будет, но неприятнейшие ощущения обеспечены. Милицию сориентируют, искать личностей со следами "крови" на одежде и теле - надеюсь, заговорщики не станут зачищать концы совсем уж радикальным способом, как Ганну? Впрочем если даже - этих мне нисколько не жаль.
И ждем, какой следующий ход от наших карбонариев будет, выходите из тени. Несговорчивая я и упрямая, разобраться пытаюсь, не впутывая ГБ, и защищаясь штучками, эффектными, но совершенно не в стиле любой Конторы. Кроме "инквизиции" конечно - но пока что не знают во Львове наши методы, не работали мы пока здесь.
Но это все будет после. А пока - съемок никто не отменял. Стою на стене, у меня в руках винтовка СВТ с оптикой, а внизу армия врагов. Переодетая массовка - а я стараюсь себя в том веке пятнадцатом представить. Чего я больше всего на свете боюсь, до ужаса - если вдруг окажется, что случится что-то по-настоящему опасное, и у меня смелости не хватит, как тогда после в глаза буду смотреть моему рыцарю, Анне, и их товарищам, кто меня за равную себе считают, или девчонкам из нашей Школы, кто на меня равняются, искренне верят, что я как Софи Лорен в том фильме, где она меня играет, и немцев убивает сотнями, как мух. Потому хочу себя испытать, чтобы уверенной быть - с парашютом прыгала, теперь мечтаю в аэроклуб, хотя бы на По-2 научиться летать, вот представляю, что Юрий ответит, когда мы в Москву вернемся и я ему об этом желании скажу. А пока что, только кино мне и остается, роли героинь на себя примерять. И то, "Иван-тюльпан" как водевиль был, не всерьез - ну где вы в жизни партизан верхом на медведях видели? И кто на войне, дуэльные правила соблюдает - это к эпизоду, где я и Жерар Филип на шпагах деремся, а все смотрят, и русские и французы, про войну забыв? Сейчас больше на жизнь похоже - даже наш будущий Великий Режиссер сказал, "Люда, у вас отлично получается". А я всего лишь играю себя - вообразив, что это не кино, а всерьез.
Мы стоим на городской стене - гости из будущего, все четверо, и магистратские, и городская стража, и просто народ. Ждем возвращения послов к осаждавшим - шестеро самых уважаемых граждан города, представители всех гильдий, и еще настоятель католического храма, чтобы не было сомнений в их свидетельстве. И один из них - отец пани Анны (тоже моя роль). Ее снимем отдельно - мне переодеться минута, прямо поверх одежды из века двадцатого, натянуть длинное и широкое платье с глухим воротом и длинными рукавами.
-Люся, ты хоть выражение лица меняй - говорит мне Анна - все ж героини твои, разных эпох.
Внизу на поле солдаты католического войска вкапывают шесть столбов. Затем выводят и привязывают к ним всех шестерых посланников, обкладывают хворостом. Хотя Валя Кунцевич (взявший на себя роль военного консультанта) утверждал, что никто бы не стал в той обстановке возиться с кострами - поставить на колени и саблей рубануть, куда проще. Расстрел - да вы что, в то время огнестрельное оружие уже было хорошо известно, но даже один выстрел из тогдашней "ручницы", это такая процедура, да и порох еще дорог.
-А с чего бы главпопу так зверствовать? Не дурак ведь - должен сообразить, что легче убаюкать обещаниями, "ну а вешать будем после".
-Так вера ведь христова. Если ему предложили на распятии клятву дать. И нарушить - свои не поймут. Да и враги у Крамера есть - после в Рим донос напишут, что допустил святотатство.
Все против городских ворот происходит, а где бы горожане возвращения послов ждать могли? И на случай, если защитники Дрогобыча вылазку сделают, строится рядом полк немецких ландскнехтов - каски с рожками, как у солдат вермахта (немецкие трофеи и есть), только в руках пики а не "шмайсеры". И важные паны на конях, и челядь, и просто зеваки, из вражьего войска.
Отец Анны кричит - все правда! Не сдавайтесь! Услышат ли его - ну, вполне могут, дистанция метров двести, и ветер оттуда. Только и без этих слов все ясно - пощады не будет никому. Если даже своего же брата-монаха не пожалели.
Если тебе больно - плакать должна не ты, а те, кто в этом виноват. Я вскидываю винтовку - не дожидаясь ничьей команды, или дозволения, и забыв, что патроны холостые, как и положено в кино. Двести метров для СВТ с оптикой не расстояние. Первым (по жизни и по сценарию) должен умереть офицер, командовавший палачами. Затем - солдаты, кто таскают хворост. Вот забегали, засуетились - но никто не сообразил укрыться, залечь, один лишь Крамер, гнида, сразу нырнул за чью-то спину.
Можно попробовать отбить приговоренных? Но воевода, командующий городским войском, отрицательно качает головой - врагов слишком много, они могут опрокинуть нас и ворваться следом в открытые ворота.
-Сейчас их будет меньше! - кричит партизанский командир - Петруха, бей!
И вступает пулемет. МГ-42 с двухсот-трехсот метров по толпе в полный рост, это убойно. Немецкие кнехты картинно валятся рядами, или разбегаются без всякого порядка, кто куда. А я бью на выбор, факельщики убиты все, вот настала очередь и важных панов на лошадях. Вот уже внизу перед воротами нет живых, кроме наших привязанных послов - и тела, очень много мертвых тел валяется вокруг. Воевода приказывает открыть ворота, и выслать конный отряд. Сейчас послы будут спасены.
Но летят от убегающего врага зажженные стрелы - Крамер про пленников не забыл. И вспыхивают шесть костров. Так что всадники из города успевают лишь, разметав хворост, отвязать от столбов уже мертвые тела. Один лишь отец пани Анны еще жив. И успевает сказать, до того как умереть:
-Они хуже дьявола. Хоть и с крестами. Не сдавайтесь - никого не пощадят.
А после, по обычаям пятнадцатого века, к воротам подъедет от осаждавших парламентер, изъявит неудовольствие, как жители Дрогобыча посмели нарушить перемирие во время переговоров (да, тогда это считалось так - ведь на стены не лезли, и ворота не ломали, и значит, стрелять не принято, ну а что послов убивали, это мелочи), и убить благородных панов Пшесвятского и Закржевского (о простых солдатах и кнехтах и речи нет). И передать, что "пан священник" Крамер своей властью отлучает город Дрогобыч от святой католической Церкви, пока не выдадите проклятых колдунов. Что есть очень серьезно - пусть большинство горожан православные, но ведь и католиков в Дрогобыче немало. И нам только бунта не хватало, а то ведь и ворота ночью откроют.
О мадонна, но как же это - ведь было, что добрые католики (а особенно, богомерзкие протестанты), приходя на чужую землю, считали еретиками всех, кто не обратится тотчас же в их веру. А русские, православные, а теперь вообще, безбожники, придя в Европу, никого не заставляют переходить в веру свою. И если Бог указал проявлять милосердие - то кто более ему угоден?
Ведь это было тогда, как я прочла книги по истории. Для поляков-католиков, православные русские были "погаными еретиками", недочеловеками, как всякие унтерменши для истинных арийцев. Вся разница лишь в том, что если не родившийся немцем, не мог им стать - то схизматик, перейдя в католичество, становился полноправным польским паном. И главный мерзавец, Крамер - символично, что он германец, а ведь живи в наше время, наверняка бы носил эсэсовский мундир. Хотя Йозеф Крамер, кто у нас был помощником коменданта Освенцима, и за это сдох препоганейше, не успев сбежать - не его ли потомок? То есть наш фильм, о войне с теми фашистами, пятьсот лет назад?
Снято? Внизу встают "убитые", чуть дольше нужно, чтобы новые столбы вкопать и хворостом обложить. Кино снимаем - следующий дубль.
Львов, гостиница "Россия".
По гостиничному коридору крались двое.
Шли, настороженно оглядываясь по сторонам - ощущая себя подпольщиками в лагере врага. Как герои "Молодой Гвардии", чье имя взяла себе их Организация. За истинный коммунизм, против комбюрократии и искажения ленинского курса.
-Этот номер - сказал парень - они точно, обедают. Только начали - минут двадцать у нас есть.
Девушка промолчала. Лишь крепче сжала его руку. Это была уже не студенческая игра - а дело всерьез.
-Люба, если хочешь, внутрь не заходи. Я один, по-быстрому.
-Степа, нет. Марат сказал, мне "как экзамен". И быстрее будет, искать вдвоем. И подозрительно, в коридоре стоять - а вдруг пойдет кто?
Они взглянули в конец коридора, где за поворотом должен был сидеть дежурная по этажу. Сейчас смена Вероники Павловны, а она иногда уходит перекусить, не оставляя подмены, "не хочу никого дергать". Работая здесь с июня электриком, Степа Карасев знал распорядок, имел доступ во все общие помещения, и даже в номера (правда, лишь в экстренных случаях, если без присутствия жильцов), для чего ему под роспись был выдан специальный ключ, подходящий ко всем замкам. И дело было простое - найти бумажку (Марат подробно описал, как она выглядит), изъять, исчезнуть.
-Двери закрой!
-Сама знаю. Свет зажги. Чего это они, днем, шторы наглухо, как затемнение?
-Так наверное, утром еще ушли и не возвращались.
-Где тут выключатель? А, нашла! Ох, и живут же люди! Жируют, как буржуи проклятые!
-А кровать какая! Это тебе не на кушетке... Люб, а может после нам, по-быстрому?
-Степ, ты дурак? Дело, прежде всего! Ищи быстрее! Чего на приемник уставился?
-Да не помню я в этом номере такой радиолы. И марка незнакомая - "Рига-49", не слышал никогда. Наверное, завод ВЭФ делает, малой серией, для большого начальства. Смотри - работает, огонек индикатора горит.
-Значит, с собой привезли. И выключить забыли.
-Люб, смотри, деньги на столе! Уж ты, сколько - тысяч пять, не меньше! Возьмем, как трофеи!
-Степ, ты что? Мы ж комсомольцы, а не воры. Ищи быстрее - ты тут, я тут. Ой!
-Люб, ты что?
-Да тут целый шкаф - платьев, и всего... Я такие лишь в кино видела, не носила никогда. И зачем ей столько? Одно на каждый день, второе на подмену, когда первое в стирке, ладно еще третье дозволительно, самое нарядное, на праздник - а тут с полдюжины! Ой, а зачем ей два плаща, и самой модный фасон, "развеванчик" без рукавов - но два-то зачем? А сколько же у нее в Москве осталось? Вот шикует!