Выше мы употребили словосочетание «нейтральная потребность» в кавычках. Это связано с тем, что Кондильяк демонстрирует невозможность таких «нейтральных потребностей». Всякая потребность субъективна и даже тенденциозна. Она увеличивается у продавца по мере абсолютного убывания его товара, т. е. перехода товара от состояния чрезмерного изобилия к состоянию достатка. При этом у продавца по отношению к покупателю нагнетаются такие качества, как прижимистость и неуступчивость. Напротив, потребность продавца в собственном товаре сжимается, падает по мере абсолютного увеличения этого товара на рынке. Тогда увеличивается его сговорчивость и уступчивость по отношению к покупателю.
Мы видели, что Кондильяк оперирует тремя понятиями: «чрезмерное изобилие», «изобилие» и «недостаток». Полагаем, что для рыночных отношений более типичными маркерами являются понятие «достаток» как определитель нижней границы сегмента коммерческой жизни и понятие «относительное изобилие» как определитель верхней границы рыночных отношений. Именно в этом коридоре и возможен торг между продавцом и покупателем. При этом «относительное изобилие» более или менее произвольно привязывается к аморфной верхней границе «достатка», который в своей нижней границе постепенно переходит в «недостаток» – в свой отрицательный масштаб, от которого в реальной коммерческой жизни следует по возможности удаляться.
Кондильяк убедительно демонстрирует, что торговля – при прочих равных условиях – становится необходимой при «чрезмерном изобилии» продуктов. Однако выходу на рынок таких продуктов, по крайней мере в современную эпоху, препятствуют монополистическая конкуренция и протекционистские барьеры. «Недостаток» продуктов также не является препятствием для торговли данным продуктом. История царской России убедительно свидетельствует о том, что можно «сочетать» наращивание внешней торговли хлебом и массовый голод среди беднейших слоев населения. Мы приходим к выводу, что всякое изобилие и всякий недостаток в конечном итоге являются более или менее произвольными психологическими величинами.
Как видим, именно Кондильяку принадлежит честь создателя т. н. психологической теории ценности. Более того, в рамках экономической теории Кондильяка мы также можем разграничить понятия ценности и стоимости. Ценность – это основанное на критериях полезности и редкости субъективное переживание отношения соответствия между продуктом, вещью и т. п., с одной стороны, и какой-либо нашей потребностью, с другой. Другими словами, ценность — это ощущение некоторого превышения полезности относительно редкой вещи для реализации определенной потребности по сравнению с наличным арсеналом иных средств.
Ценность того, что мы желаем, увеличивается или падает всегда на фоне вещей из «сектора безразличия», т. е. вещей менее полезных и одновременно менее редких, т. е. менее соответствующих нашей потребности. Следовательно, ценность всегда существует в нас и для нас. Она не может быть объективирована в чистом виде. Критерием определения ценности конкретной вещи служат «нейтральные» вещи из «сектора безразличия», способные выполнять функцию субоптимального замещения желаемой вещи. Таким образом, фоновым масштабом ценности являются вещи из сектора безразличия, почти «постылые» вещи, которые имеются в достатке или в относительном изобилии.
Субъект, переживающий ощущение ценности, соотносит желаемую вещь, сравнивает ее по критерию полезности и редкости с вещами из категории относительного изобилия, или достатка. Ценность, на наш взгляд, определяется всегда приблизительно, всегда на фоне серой зоны репрезентативных, почти «постылых» вещей, полезность / редкость которых не слишком завышается и не слишком занижается. Эти репрезентативные вещи, хотя и нужные, но знакомые до безразличия, так или иначе помещаются оценивающим субъектом в расплывчатую категорию вещей между верхней отметкой «относительного изобилия» и нижней отметкой «достатка». В нашем примере достаток от изобилия отличается тем, что при изобилии однородных вещей не существует опасность отказаться от какой-то их части с возможностью ущерба для уровня удовлетворения личных потребностей. При достатке однородных вещей такая опасность может появиться.
Стоимость – это такое отношение между вещами, которое можно выразить в терминах эквивалентного обмена. При этом такой обмен реализуется по «принципу Мирабо»: «каждый стремится дать меньше, а получить больше». В отличие от ценности, которая в конечном итоге является психологическим переживанием вещи как «полезно редкой», стоимость является объективной связью двух экономических контрагентов. Посредством одной и той же соотносительной стоимости (например, одна лошадь «равна» десяти баранам) у этих контрагентов возникают представления о сразу двух индивидуальных ценностях. Продавец избыточной для него лошади приобретает ценность в виде недостающих ему баранов, а продавец избыточных для него баранов приобретает ценность в виде недостающей ему лошади.
По Кондильяку, стоимость является «повивальной бабкой» ценности. Стоимость – это та волшебная палочка, которая две обременительные для коммерческих контрагентов эмоции, два взаимных переживания обременительного избытка чего-либо переводит в две положительные эмоции – одним словом, ценности. Как видим, стоимость сделки всегда одна и сводится к взаимному согласию, что обмениваемые вещи «эквивалентны», а ценностей в результате сделки появляется две.
Кондильяк фактически раскрыл тайну экономического обмена: стоимость — это мера соотношения продуктов в качестве товаров, которая помогает состояние обременительного (относительного) избытка одной группы товаров переводить в режим восполнения (относительного) недостатка другой группы товаров. Каждый раз при таком обмене из двух психологически отрицательных величин (тягота излишка) возникают две психологически положительные величины (восполнение недостатка). Стоимость – это механизм трансформации «вещей безразличия» в ценности.
Таким образом, стоимость – это экономическая и, следовательно, социальная связь, которая объединяет продавца и покупателя. Напротив, ценность – это индивидуальное, внутреннее переживание вещи как «полезноредкой». Это переживание ассоциировано только с самим носителем этого переживания, поэтому вещь одной и той же рыночной стоимости может иметь разную ценность для лиц, приобретающих эту вещь.
Бизнесмен, покупающий два одинаковых мобильных телефона – один для себя, а другой для тещи пенсионного возраста – за одну и ту же стоимость (например, 100 у. е.), приобретает две неравные ценности, поскольку теща вряд ли оценит способность ее смартфона получать ежечасные обновления информации о торгах на той или иной бирже. Более того, за одну и ту же стоимость можно купить две одинаковые вещи, одна из которых будет обладать очень высокой ценностью, а другая вообще никакой (например, пианино, которое бизнесмен приобретает для соседского музыкально одаренного ребенка, и такое же пианино, которое он приобретает для интерьера гостиной своей жены).
Ценность тоталитарна и интравертна, она всегда – потенциально или реально – связана с институтом частной собственности, т. е. устанавливает особую связь между оценивающим человеком, с одной стороны, и ценной вещью (или другим носителем ценности), с другой. В режиме ценности человек переводит себя как воображаемого или реального собственника во внешний мир, он «овнешневляет» свои внутренние потребности и «захватывает» внешние объекты, которые ему кажутся одновременно полезными и редкими.
В этом же ключе следует рассматривать представление Кондильяка о характере наемного труда. По его мнению, «заработная плата представляет собой часть, которую они [наемные рабочие] имеют в продукте как собственники (курсив мой. – С. К.)». Здесь Кондильяк, опираясь на здравый смысл, вступает в полемику с физиократами и утверждает, что наемный работник по природе имеет право на продукт своего труда. Однако не имея возможности или желания пользоваться этим правом, он уступает его за деньги. Получаемая им цена составляет заработную плату.
Другими словами, созданный наемным работником продукт является – не только по Кондильяку, но и по Локку – внешним, отчуждаемым продолжением работника. Именно поэтому он имеет право собственности на продукт своего труда. Как видим, теория ценности Кондильяка ставит под сомнение незыблемость т. н. железного закона заработной платы, с четкой формулировкой которого мы встречались еще у Кенэ. Наконец, теория Кондильяка внесла полную ясность в сущность хозяйственной деятельности человека. Цикл этой деятельности в условиях рынка всегда завершается коммерческой транзакцией, или эквивалентным обменом (в терминах Кондильяка). Другими словами, смысл и цель производства сводится к тому, чтобы «создавать соотношение между вещами и потребностями».
Выводы для теории права и правовой политики
Представляется весьма продуктивным введенный Кондильяком в научный оборот термин «чрезмерное изобилие». Во-первых, этот термин вновь возвращает нас к тривиальной необходимости соблюдать основные принципы количественной теории денег. Изобилие денег и других финансовых инструментов ведет к их удешевлению и в конечном итоге к снижению эффективности их применения.
Во-вторых, в менее тривиальном смысле и применительно к финансовой деятельности государства этот термин может означать, что «изобилие» финансового интервенционизма в пользу конкретной программы может иметь обратную сторону в том смысле, что другие важные программы могут страдать от недостатка государственной поддержки. В конечном итоге термин «чрезмерное изобилие» указывает на необходимость соблюдать народно-хозяйственные пропорции, о которых говорил еще Буагильбер.
Быть может, некоторым упущением теории ценности Кондильяка является то, что он не использует термин «достаток». Вероятно, он не захотел усложнять исходную триаду терминов («чрезмерное изобилие», «изобилие» и «недостаток»). Это позволило ему сохранить ясность и лаконичность стиля. Как бы то ни было, достаток можно определить как представление о приблизительном соответствии между суммой потребностей и суммой наличных благ, необходимых для удовлетворения этих потребностей. Достаток всегда мыслится как расплывчатая величина в относительно эластичной зоне между полюсом изобилия и полюсом недостатка.
При прочих равных условиях для одного оценивающего субъекта достаток начинается сразу у нижней границы этой зоны, в непосредственном и рискованном соседстве с недостатком. Для другого – слишком осторожного – субъекта достаток является почти синонимом изобилия. В терминах рыночной экономики первого оценивающего свои возможности субъекта можно определить как носителя предпринимательской идеологии. Второй субъект скорее заслуживает название капиталиста, предпочитающего действовать наверняка и выходить на рынок лишь при наличии большого резерва ресурсов.
Хозяйствующие субъекты, действующие в серой зоне «относительного изобилия», могут быть определены как носители народно-хозяйственных пропорций. Это означает, что государство через систему публичных финансов должно в первую очередь поддерживать т. н. средние фирмы и тяготеющие к ним малые предприятия, при условии что эти фирмы и предприятия проводят активную хозяйственную политику. При этом смысл хозяйственной деятельности вообще и предпринимательства в частности сводится к учреждению новых потребностей и установлению пропорционального соотношения между этими потребностями и соответствующими новыми продуктами. В этой части государственные финансы должны помогать проводить своевременную реструктуризацию тех предприятий и фирм, которые обслуживают старые, уже отмирающие потребности.
Глава 2
Классическая политическая экономия
§ 1. Учение Адама Смита: финансово-политические аспекты
1.1. Мировоззренческие предпосылки экономической доктрины Адама Смита
Персоналистский метод, который мы по возможности применяем в данном исследовании, особенно много обещает нам, когда мы сталкиваемся с такой неординарной личностью, как Адам Смит (1723–1790 гг.). В учебниках по истории экономических учений, как правило, дается весьма подробный анализ его эпохального «Исследования о природе и причинах богатства народов». Однако тщетно искать в этих учебниках ответ на вопрос о том, кем был Адам Смит до 1776 г., когда вышел в свет этот труд (к этому моменту ему уже было 53 года). Был ли он вообще экономистом в современном смысле этого слова?
Вместе с физиократами Смит разделял веру в то, что истинное научное знание может быть только монистическим. Поэтому задача всякой науки, по Смиту, заключается в том, чтобы отыскать первопричину исследуемых явлений (например, «чистый продукт», «теплород», «энергию» и т. п.), а затем свести к ней все многообразие наблюдаемых фактов. В экономической концепции Смита функцию гносеологической первопричины выполняет понятие «труд», или – корректнее – трудовая теория стоимости. По контрасту, Джон Локк, так же как Декарт и – позднее – Кант, придерживался дуалистических взглядов. Как мы увидим далее, близкий друг Смита шотландский философ Давид Юм (1711–1776 гг.) вообще был гносеологическим антиподом Смита и находился «по ту сторону» проблемы монизм – дуализм.
Юм не верил в какие-либо первопричины, доступные человеческому анализу. Он вообще сомневался в том, что т. н. причинно-следственные связи, проецируемые нашим сознанием вовне, соответствуют реальным процессам внешнего мира. Известно, что Юм был весьма проницательным исследователем экономических вопросов, и сам Смит на него неоднократно ссылался. Наука не любит сослагательного наклонения, но если бы Юм в духе Смита задался целью написать политико-экономический трактат, то, вероятно, вся последующая история политической экономии и, следовательно, финансовой науки была бы совершенно иной. Весьма вероятно, что результат юмовского исследования «богатства народов» оказался бы менее оптимистическим, чем смитовская экономическая доктрина. Ведь никакая наука, по Юму, невозможна, если воспринимать ее как пересказ, или относительно произвольное переплетение причинно-следственных связей.
Однако именно такой представлялась Смиту (и многим последующим экономистам) природа, или сущность, экономического анализа. В отличие от Юма Смит был приверженцем идеи причинности, т. е. верил в то, что факты окружающей действительности можно упорядочить как систему «причин» и «следствий». Более того, поиск т. н. научной истины, по Смиту, как раз и сводится к выявлению причинно-следственных связей между объективными фактами.
Напротив, Юм верил только в возможность установления вероятности, или полуправды. Т. н. рациональное познание, по Юму, представляет собой лишь смену более или менее вероятных ассоциаций. Идею же причинности Юм объяснял лишь как сопряжение идей в силу привычки: мы привыкли, что когда идет дождь, булыжник на мостовой становится мокрым, но у нас не может быть надежных аргументов в пользу того, что наблюдаемое наличие дождя всегда влечет за собой увлажненность (ненаблюдаемой) булыжной мостовой.
Ясно, что благодарные потомки захотели канонизировать Смита в качестве первого Экономиста, но он никогда не был только экономистом. Круг его научных интересов едва ли поддается обозрению. Здесь и теория нравственности, а также труды по «экономике и истории, праву и управлению, языку и искусству, не говоря уже об астрономии, древней логике и метафизике». Среди этих трудов, по мнению Йозефа Шумпетера, не столько экономика, сколько астрономия является «жемчужиной коллекции».
Именно как астроном Адам Смит фактически создал собственную научную методологию, в основе которой лежит специфический метод экспликации (объяснения). Если рассматривать этот метод в персоналистской перспективе, то его сущность сводится к следующему: ученый, как и любой здравомыслящий человек, стремится избегать неприятных ощущений и предпочитает положительные эмоции. Как и всякий нормальный человек, ученый наделен способностью к размышлению и воображению. Всякая осознанная, но еще нерешенная проблема вызывает у исследователя что-то вроде гносеологической боли. Напротив, разрешение проблемы всегда приносит эмоциональное удовлетворение, а по мнению Смита-астронома, даже эстетическое наслаждение.