* * *
Я вдавил кнопку звонка, отозвавшегося далеким, едва различимым сквозь двойные двери мелодичным звоном. Затем внутренняя дверь открылась, и я почувствовал, что меня внимательно разглядывают через глазок.
— Кто там? — спросил голос, исполненный плохо скрытой тревоги. — Что вам нужно?
Я поднял свое удостоверение, чтобы хозяину квартиры была видна через глазок красная обложка. Потом подержал перед глазком уже в раскрытом виде.
— Мне плохо видно, — сообщил голос.
— Откройте на цепочку, я передам.
Звякнуло железо. Словно тюремная камера, невольно подумал я. Просторная, очень удобная, с телевизором, ванной, отделанной черным кафелем, и прочими приятными вещами. Но камера. На одну семью. Просунул в образовавшуюся щель удостоверение и тут же отступил, демонстрируя абсолютную лояльность.
Наконец дверь открылась. Мужчина в тонком спортивном костюме, который лишь подчеркивал отнюдь не по годам излишнюю выпуклость животика, сделал рукой сдержанный приглашающий жест.
— Входите.
Он умел и, по-видимому, любил жить удобно. Это была очень красивая прихожая, какой у меня скорее всего никогда не будет, потому что я — не умею. Может быть, даже не очень люблю. Он не спешил приглашать меня дальше и выжидательно смотрел на меня, вертя в руках красную книжечку. В конце прихожей, в полумраке приоткрытой двери в комнату, я почувствовал легкое движение, которое меня не обеспокоило. Очевидно, за дверью стояла его жена.
— Что-нибудь слупилось? — спросил он требовательным тоном человека, привыкшего отдавать приказания.
— Можно сказать и так. Только вести разговор стоя не очень удобно.
— Почему? — машинально спросил он, и я взглянул на него с укоризненной полуулыбкой.
— Я бы мог прийти к вам на работу. Или попросить прийти ко мне. Но это в том случае, если бы мне нужно было у вас что-нибудь спросить. А вопросов к вам у меня нет. Наоборот, это я хочу кое-что рассказать.
По лицу его пробежала мгновенная волна напряжения и недоверия, и я понял, что последняя фраза была лишней. Нечто подобное ему уже приходилось слышать. Поэтому я постарался тут же продолжить, не дав ему возможности возразить.
— Вы можете позвонить дежурному нашего управления и проверить мои данные, — я кивком указал на удостоверение в его руках. — Пока вы будете звонить, я могу подождать на лестнице. Я прекрасно знаю, чего вы опасаетесь, и всего лишь хочу попытаться избавить вас от страха. Поверьте, никаких иных намерений у меня нет.
И пока он осмысливал услышанное, я совсем буднично добавил:
— Только позвольте мне руки сполоснуть, если можно.
— Да-да, конечно, — он вернул мне удостоверение и включил свет в ванной.
Нет, здесь я ошибся. Никакого черного кафеля. Обычная ванная комната. Хотя стиральная машина, разумеется, — автомат. А в остальном все как у людей. Пустив тоненькую струйку воды, я вслушивался в неразборчивый, но бурный диалог хозяина квартиры со своей супругой. Впрочем, он оказался достаточно коротким. Когда звуки их голосов смолкли, я закрутил кран и вышел в коридор. Они ждали меня вдвоем — грузноватый, начинающий лысеть со лба мужчина, выглядевший лет на семь старше своих сорока, и женщина, довольно стройная, сохранившая немалую долю былой привлекательности, несмотря на отсутствие косметики.
Мы вошли в комнату, и я занял место спиной к окну, чтобы свет не мешал видеть их лица.
— Извините, Татьяна Ильинична, — сказал я, — мне кажется, будет лучше, если мы поговорим с Петром Владимировичем наедине.
— Таня! — просительно произнес хозяин, но она помотала головой.
— Я должна остаться.
— У меня нет от вас секретов. Просто я не умею разговаривать в присутствии женщин, — довольно неловко объяснил я. — Вы все узнаете от своего мужа ровно через минуту после моего ухода. Прошу вас.
— Таня, — повторил муж, и она нехотя подчинилась. Вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.
Я выдержал довольно длинную паузу и заговорил лишь тогда, когда хозяин начал выказывать признаки нетерпения.
— В общем, я в курсе ваших проблем.
— О каких проблемах вы говорите? Я вас не понимаю. — Он был на своей территории и быстро обрел самообладание.
— Вы пришли на завод инженером сразу после института. Двадцать лет на одном и том же месте, вы знаете всех, и вас знает каждый. Теперь вы — генеральный директор, избранный коллективом. Можно было бы только позавидовать…
— Тут нечему завидовать, — пожал он плечами. — Нужно работать, вот и все.
— Можно было бы, — повторил я с легким нажимом, — но я отчего-то не завидую. Я вам глубоко по-человечески сочувствую. Сгибаться перед негодяями, оказаться сломленным, отступить, сдаться — это совершенно не в вашем характере, и тут завидовать нечему. Разве я не прав?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес он без интонации.
— Сначала они присылают симпатичную девушку с документами, она знать ничего не знает и, по всей видимости, совершенно ни при чем, она просто выполняет поручение и должна показать вам точную копию вашего финансового отчета. Или это был застенчивый юноша? Они просто приносят вам документы — и все. Потом вам звонят и спрашивают: все ли верно в этих документах, и вы вынуждены ответить «да». Иного ответа быть не может, у них действительно есть полная информация о вашей финансовой и производственной деятельности. Вы в смятении, вы взволнованы и возмущены. На их предложение поделиться прибылью вы отвечаете категорическим «нет». Это заработанные деньги. Вашим личным трудом и трудом всего коллектива. Тогда через несколько дней вас встречают двое…
— Это было немного не так, — тихо сказал хозяин квартиры. Сложив руки на коленях, он тускло смотрел прямо перед собой. — Потом мне позвонили домой и сказали: подойди, посмотри в глазок. Сказали: открывать дверь не надо, только посмотри. И положили трубку. А там на площадке стояли действительно двое… Убийцы. Они ухмылялись и подмигивали мне в глазок…
Он нервно передернул плечами.
— Вас сломило именно это? — спросил я.
— Что? — Он вскинул голову. — Нет, конечно. Я не настолько пуглив. На следующий день мне принесли еще одно досье. На меня и мою семью. Очень подробное досье. Когда и как я уезжаю на работу, когда возвращаюсь. Где учится и с кем дружит моя дочь. В какие магазины чаше всего ходит моя жена. Вот тогда я понял, что выхода у меня действительно нет.
— Такого не бывает.
— Что вы об этом знаете? — Он взглянул на меня с печальным сожалением. — Сейчас у меня совершенно нормальная жизнь. Я ухожу из дома и не боюсь, что в мое отсутствие здесь что-то случится. Я не озираюсь, когда иду по улице. Я перестал бояться. Вы понимаете, что такое — перестать бояться?
— Никогда не испытывал этого ощущения систематически, — согласился я. — В том смысле, в котором вы подразумеваете.
— Потому что у вас ничего нет. Вам нечего терять.
— Каждому есть что терять, — сказал я.
— Бросьте, бросьте, — он болезненно поморщился, — вы прекрасно понимаете, о чем я. Заводу я действительно отдал двадцать лет жизни. И завод работает, он дает прибыль, хотя вокруг все рушится. Мы не кастрюли выпускаем. Вы видели наши телевизоры последнего поколения? Нет? Уверяю вас: всякие «сони» и «шарпы» просто чушь собачья. Пройдет два-три года, и мы потесним их с рынка. За счет дешевизны, за счет обслуживания…
— И тогда на вас немедленно наедут те, кто успешно занимается импортом этой техники.
— Э-э, нет, — он покачал передо мной указательным пальцем. — Вот тут вы ошибаетесь. У меня уже есть «крыша». Все вопросы теперь будут решать они.
— Это вы ошибаетесь, — возразил я. — Вы неверно ставите акценты. Не у вас есть «крыша», а у «крыши» есть ваш завод. Это во-первых. А во-вторых, в отношениях «крыши» с кем бы то ни было вы всегда останетесь самым слабым, самым уязвимым звеном. Вас не станут защищать, если это невыгодно. Вам просто объявят о решении, которое вы должны будете исполнять. Вы всегда останетесь самой мелкой картой в их собственной игре.
— Можете говорить мне что угодно. У меня есть свое собственное мнение на этот счет.
— Как вы отдаете им их долю? — спросил я. — Товаром? Безналичными?
Он усмехнулся и встряхнул головой.
— Этого я вам не скажу. Я никому ничего не отдаю.
— Хорошо. Тогда скажите мне вот что, только честно. Вам никогда не хотелось им отомстить? За страх, за унижение. Да, я понимаю, страх уже прошел. Но унижение осталось, как вы меня ни убеждайте в обратном.
— Хорошо, я отвечу, — он сделался абсолютно серьезным и посмотрел мне прямо в глаза. — Унижение осталось. И отомстить я хочу, это верно. Но я реалист и знаю, что это невозможно, по крайней мере сейчас. И я просто пытаюсь забыть. Я уже все забыл и просто живу…
— Я тоже хочу отомстить, — сказал я. — За вас, за себя и за всех прочих. И я знаю, что это возможно. Если вы чуть-чуть поможете. Совсем немного.
— Я не стану вам помогать.
— О многом я не прошу, — терпеливо сказал я. — Как вы понимаете, я знаю достаточно и в принципе могу обойтись и без вашей помощи.
— Вот и обходитесь…
— Но это будет труднее и дольше. Я не прошу вас стать свидетелем, мне не нужны ваши письменные показания. Я просто хочу добраться до самого верха как можно скорее. Мне не нужны даже конкретные имена.
— Конкретных имен у меня все равно нет.
— Я знаю. Мы сами их отыщем, рано или поздно. Но с вашей помощью — раньше. И самое главное: то, что я хочу у вас узнать, нельзя будет использовать напрямую. Это в принципе не сможет вам никак повредить.
— Какой во всем этом толк, — нервно сказал он. — Я перечисляю безналичными за услуги по маркетингу. Это вас удовлетворит? Все абсолютно законно, ничего вы тут не накопаете. Они работают очень чисто.
— На какую фирму?
— Вы даже этого не знаете? — Он усмехнулся. — О чем же мы вообще тогда говорим?
Мне уже порядком надоел его тон. Почему я должен тратить так много времени на этого трусливого обывателя с отвислым животом?
— Мы говорим о следующем, — я произносил слова четко, делая ударение на каждом. — У нас есть информация, иначе бы я к вам не пришел. В наших силах легализовать ее, показать, откуда она к нам поступила. Вы понимаете? Показать мы можем как угодно. Это очень просто. Пособников бандитов мы не защищаем и не бережем.
— Ах вот оно что! — в его глазах загорелся гнев. — Как я понимаю, вы тоже пытаетесь меня шантажировать? В чем же разница между ними и вами?
— Определитесь, на чьей вы стороне, — жестко сказал я, — С нами или против нас. Неужели вы не понимаете, что сейчас работаете в их команде. Вы работаете с бандитами!
— Чушь, — почти выкрикнул он. — Вначале вы показались мне умнее.
— Это не чушь. Вы крадете деньги у своего коллектива, чтобы обезопасить лично себя. Разве не так? За спокойную жизнь вы платите из чужого кармана. Вы когда-нибудь задумывались: как вы будете доказывать, что делали это по принуждению, а не добровольно? Что вам действительно ничего не перепадает лично? У вас есть что предъявить? Как вы можете говорить о шантаже? В одном-единственном случае никакая «крыша» в принципе не сможет вам помочь — если случится так, что вас обвинят в хищении. Примерно то же самое произошло не так давно в Калужской области, вы, конечно же, читаете газеты? Мне было жаль этого человека, я знал, что он виновен только в собственной слабости. Но «крыша» его сдала без малейших колебаний. Помните, чем все окончилось?
— Чушь, — повторил он, но уже с меньшей убежденностью. — Я не взял ни копейки, и вы это прекрасно знаете.
— Но я должен это доказать, неужели вам не ясно! Вы помогаете мне, лично мне. А я помогаю вам. Вот так.
Наступило молчание. Он, смотрел, в сторону, на эстамп в простенькой деревянной рамочке, изображающий крыши вечернего города.
— Вы ведь их не убиваете, — вдруг печально проговорил он, — а они нас — убивают. Вот в чем разница.
— Вы не совсем правы, — сказал я.
— Я прав… Хорошо, я скажу, хотя сомневаюсь, что это сильно вам поможет. Банк «Восток-инвест», пятнадцать процентов от плановой прибыли. Ежемесячно. Я никогда и никого из них не видел лично, если не считать нескольких уголовников в период… первого знакомства… Больше мне просто нечего вам сообщить.
— Хорошо, — я поднялся, — больше ничего пока говорить и не нужно. Ничего и никому. Очень скоро вы убедитесь, что поступили правильно.
— Хотелось бы верить, — хмыкнул он.
— Увидите, — сказал я. — Вы. извините за поздний и долгий визит.
— Да ладно вам…
Я оставил ему карточку со своими телефонами. Сейчас я не был уверен до конца, что он позвонит, но рано или поздно это должно случиться. Они оба, муж и жена, провожали меня до двери молча и, кажется, даже не ответили на мое прощание.
* * *
В подъезд Славич пробрался тем же путем — через бурьян и в окно. Поскольку «БМВ» теперь был засвечен, он должен был пользоваться машиной с учетом этих обстоятельств. Правда, сейчас за машиной вряд ли следили. Славич довольно долго разглядывал в бинокль подходы к автомобильной площадке и пришел к выводу, что наблюдение снято. На месте своих противников он поступил бы точно так же. Гораздо проще сторожить у офиса. Нужен-то им не Славич, а Гольцов.
Расслабленной и беспечной походкой он прошел к машине, отпер дверцу и забрался в кабину. Никого вокруг это не заинтересовало ни в малейшей степени. Слегка прогрев двигатель, выехал на улицу и без особой спешки покатил к площади. Он особенно тщательно соблюдал сегодня правила и был немало удивлен, когда вдруг первый же гаишник взмахом жезла и короткой трелью свистка велел ему причалить к тротуару.
«Взятку, что ли, хочет с меня слупить?» — лениво подумал Славич. Платить он не собирался.
— Права, документы на машину, — отрывисто потребовал гаишник.
Он глянул в документы лишь мельком и тут же передал напарнику.
— Проверь!
Тот забрал права, доверенность и техпаспорт и ушел в канареечные «жигули» с надписью «ГАИ», намереваясь, по всей видимости, — связаться по рации с картотекой.
— Ищете кого-нибудь? — поинтересовался Славич.
— Проверка, — гаишник был явно не склонен произносить более одного слова подряд.
Ну и черт с тобой, равнодушно подумал Славич. Через несколько минут документы ему вернули и старший патруля жезлом показал, что Славич может отправляться на все четыре стороны.
За время отсутствия Славича в офисе ничего такого не произошло. Секретарша Дина приветствовала его равнодушным «здрасьте», полковник спросил «как дела?», и, услышав малосодержательное «нормально», вполне этим удовлетворился А два юных вундеркинда вообще, кажется, не заметили прихода Славича, как, по всей вероятности, и не заметили его вчерашнего отсутствия. Они жили собственной напряженной жизнью, отвечали на звонки, сами звонили куда-то, ведя долгие и непонятные Славичу разговоры, и собирались куда-то ехать для заключения очередного контракта.
Поразмыслив, Славич исключил их из числа подозреваемых в связях с противником. Исключил он также и отставного полковника, поскольку тот и без Славича знал, где нужно искать Гуту. Конечно, оставалась возможность, что полковник сам организовал отвлекающую слежку за Славичем, но лишь теоретически. В конце концов Гольцов залег на дно задолго до появления Славича в его офисе. Будь полковник двурушником, он давно бы нашел приемлемый способ сдать хозяина и остаться самому в стороне.
Наибольшие подозрения у Славича вызывала секретарша Дина и, пожалуй, одна из незаметных женщин-кассиров. Славич уже знал, что она разведена, живет вдвоем с девятилетним сыном — просто отличный объект для вербовки. Он раздумывал, прикидывая, с кого из них следует начать проверку, но вопрос отпал сам собой, когда по дороге из кабинета в сортир Славич обнаружил, что Дины нет на месте. Может быть, она просто побежала по магазинам, а может быть — сообщить о появлении Славича.
Вернулась она минут через пятнадцать и, скромно потупив глаза, прошла на свое место. Славич свирепо уставился на нее. Дина начала медленно краснеть, но, на ее счастье, зазвонил телефон, и Славич был вынужден удалиться. До обеда, развалившись в удобном директорском кресле, он читал какую-то книжонку, обнаруженную в одном из ящиков стола, — пиратский перевод американской фантастики с ужасающим количеством опечаток. Лет пять назад немало ловких людей промышляли изданием этой муры и отнюдь не без успеха.