Когда костер разгорелся и брахман прочитал священные мантры, Махеш поднялся с земли, помог подняться невесте, и они вдвоем пошли вокруг костра: жених впереди, а невеста следом за ним, опустив голову и смиренно сложив руки, как того требовал обычай. Конец ее головного платка был привязан к поясу куртки будущего мужа. Оба они были без обуви и шли, медленно переставляя ноги, словно пританцовывая. Играла музыка, гости молча и умиленно смотрели на молодых.
Потом все стали бросать на жениха и его невесту лепестки роз. Лепестки казались благоухающими каплями дождя, посыпавшимися с ночного неба. Махеш остановился и повернулся к невесте. Он взял в руки большую гирлянду цветов и надел ее на шею девушке. То же самое проделала и невеста.
«Я усыплю твой путь лепестками роз», — вспомнила Мина строчку из старинной свадебной песни.
Тем временем молодые, сопровождаемые подругами невесты, направились в дом. Махеш был спокоен и, кажется, счастлив. Он склонял к своей юной жене голову и что-то шептал ей. Это были слова любви. Слова, которые прежде он шептал Мине.
Воспользовавшись неразберихой, она вошла во двор, чтобы лучше видеть происходящее. Никто не обращал на нее никакого внимания. Наконец подруги невесты покинули молодых, и Махеш остался вдвоем с женой в огромном зале, залитом ярким светом. Музыканты играли на улице. В дом музыка, наверное, тоже проникала, но вряд ли ее сейчас слышали молодые, ослепленные любовью и ожиданием счастья.
Махеш взял свою жену за руку и поднялся с кушетки, на которой они сидели. Вдвоем они направились вверх по лестнице, увитой светящимися гирляндами. Рай Сахеб потрудился на славу, украшая свой дом к торжеству. Там, наверху, находились спальные покои, в которых молодым предстояло провести их первую брачную ночь. Мина, не выдержав, бросилась внутрь дома.
Махеш шел по залитой огнями лестнице, глядя влюбленными глазами на жену. Впереди у негр было целая жизнь, полная любви и счастья. Мина хотела окликнуть его, но не смогла, хотела застонать от горя, но ни звука не вырвалось из ее груди. Ничего уже нельзя было поправить. Все рухнуло, и бесполезно было пытаться что-то изменить. Оставалось только молча и скорбно нести свой крест.
Не вынеся этого зрелища, она разрыдалась и выбежала из дома. Никого уже не было во дворе, кроме слуг. Мина вышла на улицу и направилась к площади, не видя дороги, и слезы заливали ее лицо.
В домах гасли огни, на улице прохожих почти не осталось. С площади, куда вышла Мина, исчезли торговцы и поздние покупатели. Только у одной из лавок спорили два человека.
— Так нельзя! — донеслось до Мины.
— Не нам решать! — возражал второй спорщик.
— Нет, нам! — не унимался первый. — Тот, кто попирает обычаи, достоин смерти.
Мина вздрогнула, испуганно оглянулась и прибавила шаг. Эти люди спорили о чем-то своем, но их последняя фраза относилась и к ней. Это она согрешила, нарушив принятые у людей законы, она презрела обычаи, и вот теперь наступает расплата. Позор! Позор! Она достойна смерти!
Прибежав на вокзал, Мина обнаружила, что ее поезд отправляется через четверть часа. Она купила билет и в вагоне села в самом углу, подальше от людей. Она не имела права быть со всеми вместе, была недостойна этого.
Поезд тронулся. Проплыли за окном станционные огни. Свет в домах уже не горел, город спал. В этом городе оставался Махеш. Теперь она не могла сказать «ее Махеш» — он принадлежал другой.
Чужой Махеш, чужой город, чужие люди вокруг. Она уронила голову на руки и зарыдала. Никого не было рядом, и она могла поплакать вволю.
Прошел по вагону проводник. Мина сделала вид, что спит. Ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать.
Поезд уже покинул пределы города, за окном чернела ночь, и только звезды на небе печально смотрели на землю.
Мина в полузабытьи пробыла всю дорогу, и только когда за окном забрезжал рассвет, вскинула голову. Оказывается, она уже подъезжает к родному городу, к дому, который покинула совсем недавно, преисполненная надежд, и вот теперь возвращается, обманутая и отвергнутая.
СМЕРТЬ ТАК ЖЕЛАННА
В доме было темно и тихо. Мина остановилась в воротах и посмотрела на темные окна, не в силах сделать следующий шаг и войти во двор. Здесь, в этом доме, должен раскрыться ее позор, пусть не сегодня, но уже очень скоро, и она не осмеливалась позвонить в дверь.
Гасли последние звезды. Небо посерело, обещая наступление близкого дня. Решившись, девушка, измученная переживаниями последних суток и бессонной ночью, проведенной в поезде, несмело подошла к двери дома. На ее звонок долго никто не отзывался, потом щелкнула задвижка и дверь открылась. На пороге, кутаясь в платок, стояла няня Гангу.
— Ты вернулась? — удивилась няня. — Ночью?
Мина стояла на пороге, не отвечая и глядя невидящими глазами куда-то мимо няни.
— Что же ты стоишь? — ласково спросила женщина, с тревогой всматриваясь в лицо Мины. — Проходи, девочка моя. Давай твой чемодан.
Она заперла дверь и прошла вслед за девушкой в ее комнату.
— Что, свадьба не состоялась? — В ее глазах таилась тревога. — Мина! Ты ведь ездила на свадьбу подруги? — сказала она то ли вопросительно, то ли утверждающе.
— Что? — спросила Мина, словно очнувшись.
Няня привлекла ее к себе, обняла.
— Свадьбы не было?
— Свадьбы? Была, свадьба была, — прошептала Мина и расплакалась, не в силах больше сдерживаться.
Тетя за стеной проснулась, разбуженная шумом, и теперь пыталась понять, что происходит.
— Почему же ты плачешь? — спросила няня. — С тобой что-нибудь случилось? — И она взглянула на Мину встревоженно.
За стеной тетя растолкала своего мужа.
— А? — вскинулся тот. — Что такое?
— Т-с-с! — приложила она палец к губам и показала на стену. — Слушай!
— С тобой что-то случилось? — повторила вопрос няня Гангу.
— Ничего не случилось! — сквозь рыдания говорила Мина. — Ничего не случилось!
Она почти кричала сейчас.
— Как это «не случилось»? — не поверила няня. — Я же вижу, что ты от меня что-то скрываешь. Вернулась почти в тот же день, ночью, вся в слезах. Ну, пожалуйста, перестань плакать, успокойся. Скажи мне лучше, кто тебя обидел? — и погладила Мину по волосам так нежно, как могла делать только она.
Затаив дыхание, к этому разговору прислушивались Санд и его жена.
— Девочка моя, — продолжала няня ласково, — расскажи, что случилось?
— Ах, няня, — произнесла Мина сквозь слезы, — этот человек обманул меня!
Тетя вздрогнула, обеспокоенно взглянула на мужа.
— Как? «Обманул»? — переспросила няня Гангу.
— Да, няня, да, обманул, — говорила Мина, рыдая. — Теперь…
Она запнулась, не в силах продолжать. Няня смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— Теперь у меня будет ребенок! — выдохнула Мина.
Няня Гангу, потрясенно воздела руки к небу.
— Кто этот подлец?! — воскликнула она. — Где он живет?!
Она схватила Мину за плечи и встряхнула ее.
— Мина, отведи меня к нему!
В следующее мгновение распахнулась дверь и в комнату ворвался дядя со своей женой. Они все слышали, и потому прямо с порога дядя крикнул, с ненавистью глядя на племянницу:
— Ты обесчестила мой дом, негодная! Сейчас же убирайся отсюда! Вон из моего дома!
— О, мой господин! — умоляюще воззвала няня Гангу, с мольбой протягивая руки к хозяину. — Одумайтесь!
— Няня, молчи! — рявкнул хозяин. — Она опозорила мое доброе имя! Я ей все отдал, я относился к ней лучше, чем к собственным детям…
— Да, да, — поддакивала из-за его спины жена. Она уже поняла, что другой возможности избавиться от ненавистной ей Мины не представиться. — А она, неблагодарная…
— Вот как она ответила на нашу заботу о ней! — воскликнул дядя.
— Дядя! Простите меня! Пожалуйста, простите! — прошептала Мина умоляюще.
— Какой пример ты можешь подать моим детям?! — кричал дядя.
Он распахнул дверь.
— Сжальтесь! — молила няня Гангу, воздев руки к небу. — Ведь она сирота!
Но никто ее не слушал. Дядя выволок Мину за порог дома и с силой толкнул. Девушка упала на землю.
— Вон! И чтобы духу твоего здесь не было!
— Нет! — умоляла няня. — Не делайте этого, прошу вас!
— Отойди, Гангу! — крикнула взбешенная хозяйка. — Она получила то, что заслужила! И нет ей прощения!
Дверь захлопнулась. Мина осталась лежать на прохладной с ночи земле. Тело ее сотрясали рыдания, и некому было утешить несчастную девушку. Удел сирот — получать от жизни одни удары и не иметь возможности встретить участие и найти утешение.
Мина долго лежала на земле, потом поднялась и побрела прочь по пустынным утренним улицам. Она потеряла все: любимого, надежды, дом, несть. У нее осталась только ее жизнь. Но эта жизнь теперь не была ей нужна.
Город еще не проснулся. Улицы были тихи и безлюдны. Обливаясь слезами, Мина шла, не разбирая дороги, и некому было сказать ей хотя бы одно доброе слово.
Она брела без всякой цели, отдавшись воле случая. Вся ее прежняя жизнь сломана, как детская игрушка. Она росла, взрослела, училась в университете, закончила его и думала, что впереди у нее вся жизнь. А оказалось, что все это не нужно и не имеет ни малейшего смысла. Все рухнуло в один миг, и уже ничего нельзя поправить.
Старый метельщик, увидев безутешную девушку, потерянно бредущую так рано неизвестно куда, долго смотрел ей вслед.
Ноги сами несли Мину на окраину города, подальше от оживленных улиц, подальше от людей. Она попала отныне в касту неприкасаемых, она была достойна только одного — презрения, и чашу позора ей предстоит испить до дна.
В какой-то момент Мина вздрогнула и тревожно оглянулась по сторонам. Ей казалось, что ее обдало холодом. Город уже кончился, а где-то далеко впереди слышался равномерный гул. Только сейчас она поняла, что идет к морю, и его свежее дыхание холодит кожу. Приостановившись и подумав, она пошла на этот гул, который становился все слышнее, и вскоре стали явственно различимы удары волн о скалистый берег.
Море было неспокойно. Волны с кипящими белыми барашками на гребнях стремительно неслись к берегу, чтобы здесь, ударившись с разбегу о скалы, рассыпаться мириадами брызг.
Девушка остановилась на уступе, у ее ног заканчивали свой бег волны, и брызги, долетавшие до нее, казались холодным дождем. Море смотрело на нее неприветливо, словно и оно знало о ее позоре. Никто ни в чем не был виноват, только она одна, и ей одной предстояло ответить за все случившееся.
Мина застонала, но гул бурного моря заглушил ее слабый стон. Волна ударилась о скалу и рассыпалась на мелкие брызги. Она погибла, эта волна, ее уже никогда больше не будет. Здесь, у скалы, она закончила свой бег и свою жизнь. Мина почувствовала, как учащенно забилось ее сердце — мысль, еще не осознанная окончательно, рождалась в ее измученном мозгу.
Она должна уйти. Ей не место среди людей. «Тот, кто попирает обычаи, достоин смерти». Эти слова, услышанные в Бангалоре, вспомнились сейчас и вернули к мысли о вине.
Мина увидела, как очередная волна несется к берегу. Она следила за ней с замиранием сердца, и вздрогнула, когда та ударилась о скалу и разбилась.
Надо решиться. Оставалось сделать последний шаг. Всего один шаг отделял ее от бездны… Достаточно сделать этот шаг — и не будет ничего: ни позора, ни унижений. Умерев, она унесет его вместе с собой. Мина заглянула в клокочущий водоворот и в ужасе отшатнулась. Только сейчас она поняла, как страшно умирать, и сделала шаг назад, не в силах броситься вниз. Но ведь и назад, в город, ей пути нет. Все вдруг вспомнилось: долгое ожидание письма от Махеша, поездка, его свадьба, изгнание из дома. И безмерное отчаяние, охватившее ее, дало ей силы для последнего шага. Она уже знала, что умрет, и не могла больше этому противиться. Единственное, что она позволила себе, — закрыть глаза, чтобы в последний миг не видеть ревущей бездны.
Мина закрыла глаза, глубоко вздохнула — и вдруг кто-то схватил ее за руку. Она вскрикнула от неожиданности и резко обернулась.
— Мина! — окликнула ее старая няня Гангу.
— Нет! Я не хочу больше жить! — закричала Мина. — Пусти! Дай мне умереть!
— Что ты говоришь, девочка! — сказала потрясенная Гангу. — «Умереть»?
— У меня нет другого выхода, — сквозь рыдания произнесла Мина.
Старая няня протестующе затрясла головой:
— Забудь об этом, моя девочка!
— Но что же мне делать?! — воскликнула Мина. — Что?! Две двери захлопнулись передо мной: одну захлопнул человек, которого я любила, другую — тот, который заменил мне отца. Мне страшно, няня!
Гангу обняла отчаявшуюся девушку, прижала к своему сердцу.
— Милая моя! Дверь моей хижины всегда открыта для тебя. Пойдем, девочка, ты будешь жить со мной, — уговаривала она и медленно уводила ее от края пропасти.
— Вот увидишь, — говорила няня, — все будет хорошо, все образуется.
Гангу дарила Мине то, чего несчастная была лишена в последние сутки: мысль о том, что она кому-то нужна, что кто-то способен пожалеть ее.
— Ах, няня! — и Мина разрыдалась На плече доброй старушки. Но это были уже не слезы отчаяния, а слезы благодарности.
— Няня, — шептала Мина, — милая няня…
— Не надо плакать, — просила Гангу, вытирая ей слезы ласковыми движениями. Так утешает своего ребенка мать.
— Идем, родная моя.
Две женщины, старая и молодая, обнявшись, пошли по дороге в город. Солнце поднималось над их головами, обещая наступление нового дня.
Старая Гангу жила в крохотной хижине на самой окраине. Но ее скромное жилище представлялось Мине дворцом, ведь там были стены, крыша и можно было приклонить голову.
Няня открыла дверь.
— Проходи, дочка, — сказала она.
Мина вошла, в нерешительности остановилась у дверей. Няня зажгла огонь в керосиновой лампе, сказала:
— Почему ты стоишь у дверей? Садись. — В ее голосе были тепло и ласка.
Мина села на лавку и тяжело вздохнула.
— Бедная девочка! — прошептала няня печально.
МИНА И ГАНГУ
Мина осталась жить у няни. Старая женщина ходила за ней, как за собственной дочерью. Возвращаясь вечером из хозяйского дома, она приносила еду: бобы и лепешки. Еды было немного, но няня подавала ее так, словно это были самые изысканные яства.
— Ешь, доченька, — говорила няня. — Ешь, родная.
И ласково смотрела на нее.
— А ты, няня?
— Я сыта.
И не понять было, правду ли она говорит.
По утрам, когда Мина еще спала, няня Гангу уходила на рынок, чтобы купить чего-нибудь съестное для Мины. Денег у старой женщины было мало, но ее все знали и часто давали продукты в долг.
— Как твоя дочь, Гангу? — спрашивали ее.
— Чувствует себя хорошо, — отвечала няня. — Спасибо вам, добрые люди.
Здесь, среди простых людей, не было зависти и зла, и каждый старался помочь, чем мог.
А Мина, несмотря на заботу, не знала покоя и худела. Переживания мучили ее, они были болезнью, от которой не придумано лекарств. Возвращаясь с рынка, няня обнаруживала девушку лежащей на кушетке. Глаза ее были открыты, но в них — ни радости, ни жизни.
— Уже утро, — говорила няня, делая вид, что не замечает ее состояния. — Пора завтракать.
И только тогда Мина поднималась, но делала все механически, словно во сне.
Старая няня жалела девушку, но не знала, как ей помочь. Однажды она решила заговорить о Мине с ее дядей. Тот ни разу не вспомнил о племяннице, которую выгнал из дома, по крайней мере никогда не упоминал о ней вслух, словно ее никогда и не существовало.
— У вас чудесные дети, — сказала однажды Гангу. — Они чувствуют, что родители их любят, и растут вам на радость.
— Да, — ответил он с улыбкой, еще не понимая, о чем пойдет разговор.
— Какое счастье — иметь кров и чувствовать любовь, — продолжала няня. — И как тяжело, когда все от тебя отвернулись.