— Что такое, Гангу? — насторожился Санд. — К чему ведешь разговор?
— Сердце мое обливается кровью, когда я вижу страдания несчастной девушки.
— О какой девушке ты говоришь?
— О Мине.
Услышав имя Мины, он побагровел и крикнул:
— Как ты смеешь говорить о ней? Об этой бесстыднице! Она опозорила меня и мой дом!
— Ах, мой добрый хозяин, — отвечала печально няня. — Ведь нет ее вины в том, что произошло. Злой рок обрушился на голову несчастной.
— И слышать о ней не хочу!
— Всевышний любит милосердных.
— Но не любит глупых! Даже если ей будет совсем плохо и смерть будет дышать холодом в ее лицо — даже тогда я не протяну ей руку помощи.
— Но почему?! — с удивлением воскликнула няня.
— Она неблагодарностью ответила за добро!
Санд, наверное, и вправду считал себя очень добрым человеком. Очень удобно, творя зло, считать, что делаешь это в ответ на нанесенные обиды.
— И еще, — продолжил он. — Ты нянчила меня, Гангу, теперь ходишь за моими детьми, но поверь мне, что, даже несмотря на все то, что ты сделала для нашей семьи, я выгоню тебя, если ты еще раз заведешь разговор о проклятой девчонке.
— Я не боюсь этого, мой господин, — кротко, но твердо ответила няня. — Добрые люди помогут дожить мне отпущенный срок, и найдется кому закрыть мне глаза в скорбную минуту.
Она все же надеялась, что сердце хозяина дрогнет в какой-то момент и он пожалеет несчастную сироту. Но тот был непреклонен и с каждым разом сердился все сильнее.
Гангу не знала, что дело не только в нем. Тот однажды передал свой разговор с няней жене, и та спросила, насторожившись:
— И что ты собираешься делать?
Она боялась, что Мина, которую она ненавидела, вернется в их дом.
— Ничего, — ответил хозяин.
Но его ответ прозвучал для жены не очень убедительно.
— И ты еще говоришь — «ничего»?! — воскликнула она. — Да ты должен был сказать Гангу, что я выцарапаю глаза проклятой девчонке, если она явится сюда! И после всего, что она натворила, после всего этого позора, обрушившегося на наш дом, ты еще говоришь «ничего»!
— Но я же не собираюсь разрешать ей вернуться домой, — испуганно оправдывался дядя. — Я так и сказал Гангу: девчонку мы не пустим на порог.
Он был уже не рад, что обо всем рассказал жене.
Няня ничего не говорила Мине об этих разговорах. Возвращаясь домой, Гангу находила там идеальный порядок. За день девушка успевала все убрать в доме, вычистить коврики и перемыть посуду, и, когда приходила няня, дом сиял чистотой.
— Милая моя девочка, — говорила растроганная Гангу. — Ты все хлопочешь по дому, а ведь тебе уже надо было бы поберечься.
— Мне не трудно, няня.
Оно старалась хоть чем-то отблагодарить старую женщину за доброту и ласку.
Между ними, несмотря на бедность, царили любовь и согласие, они заботились друг о друге. И только тогда девушка менялась в лице, когда няня спрашивала ее:
— А как чувствует себя наш маленький? Он уже дает знать о своем существовании?
Мина страдала в эти минуты. Ребенок, который должен был вскоре появиться на свет, не радовал ее. Он, нежеланный, должен был прийти в этот мир, чтобы жить в нищете и среди насмешек, которыми его будут осыпать окружающие, ведь у него нет отца, он рожден вне брака, а значит — достоин презрения.
— Дочка! — говорила няня. — Ты слышишь меня? Я спрашиваю, как себя чувствует наш малыш?
А она отвечала:
— Лучше бы он не родился! Я хочу, чтобы он родился мертвым! — Она надеялась, что Всевышний услышит ее молитвы и сделает так.
— Что ты говоришь! — качала головой няня Гангу. — Ведь он не виноват, что все получилось именно так. Маленький человек, еще не появившийся на свет, не может быть виновен, — и обнимала ее, страдая вместе с ней.
Она выросла на няниных руках, Гангу заменяла ей мать и отца. И сейчас сердце старой женщины не выдерживало вида тех страданий, которые выпали на долю бедняжки.
Иногда няне казалось, что нужно лишь разыскать отца будущего ребенка, и тогда, возможно, все образуется. Оставалось только узнать, где живет этот человек. Няня несколько раз заводила осторожный разговор, пытаясь выведать адрес, но девушка при этих разговорах замыкалась, и из нее нельзя было вытянуть ни слова.
— Я поговорю с ним, — предлагала няня. — Может быть, он послушает, старую женщину. Сердце его дрогнет, когда он узнает о ребенке, и тогда…
— Нет, няня, нет, — отвечала Мина и печально качала головой.
— Но почему?
— Не надо ничего этого, вот и все.
— Почему? — снова спрашивала няня. — Я скажу ему о ребенке…
— Он знает.
Эта новость для старой няни была, как удар молнии.
— Он знает? — возмущенно удивилась она, еще не веря.
Мина молча кивнула.
— Какой негодяй!
Няня испытала настоящее потрясение. Она лишилась последней надежды на то, что ее любимая девочка когда-нибудь будет счастлива.
Мине уже трудно было ходить, и она отдыхала, лежа на кушетке в прохладной хижине. Няня старалась возвращаться домой пораньше, входила в хижину, прижимая к груди пару лепешек, а Мина встречала ее слабой улыбкой.
— Ну вот и хорошо, — говорила Гангу.
— Что хорошо, няня?
— Что ты еще не родила. Я не хочу, чтобы ты это делала, когда меня не будет дома. Ты уж дождись меня, ладно? Вместе нам будет веселее.
— Хорошо, няня, — обещала Мина, тронутая до глубины души добротой и участием старой женщины.
И вздыхала тайком: ее жизнь так трудна, а жизнь ее ребенка будет еще труднее.
РЕБЕНОК
Мина старалась лишний раз не выходить из дома. Она стыдилась взглядов окружающих, ей всюду виделся укор. Она ошибалась, конечно. Никто ведь не знал всего, что с ней произошло, видели лишь, что у девушки беда и она несчастна, и потому жалели, и эти жалостливые взгляды Мина принимала за осуждение.
— Тебе нужно больше бывать на свежем воздухе, — говорила няня. — Почему ты все время сидишь дома?
— Я хочу, чтобы к твоему приходу все было прибрано.
— Ах, девочка моя, — говорила няня с доброй улыбкой. — Благодаря тебе дом и так сверкает чистотой. Чего же еще желать?
Вскоре ей стало тяжело работать по дому так, как прежде, все давалось ей с трудом, но она не отступала, стараясь хоть чем-то отблагодарить старую женщину за ее доброту.
Когда Гангу возвращалась домой, Мина старалась выглядеть веселой, а в отсутствие няни и в бессонные ночи тяжелые думы изводили ее, много слез выплакала она, жалея и себя, и своего еще не родившегося ребенка. Временами, впадая в отчаяние, она просила судьбу, чтобы ребенок родился мертвым. Она не была жестокой, но ее измучили долгие переживания, и еще она знала, что ребенку, если он родится, уготована тяжелая судьба. С раннего детства словно кто-то жестокий поставит на нем клеймо: «незаконнорожденный», и это клеймо несчастный человек пронесет через всю свою горькую, многотрудную жизнь. Он не сможет играть с другими детьми, его будут изгонять из компаний, в школе над ним будут смеяться и отказываться сидеть с ним за одной партой. А когда он вырастет, прочерк в метрике, где обычно записывают имя отца, закроет ему все пути, кроме самых низких и не почитаемых людьми.
Мина поглаживала свой живот и приговаривала:
— Ты прости меня, ведь я не желаю тебе зла. Я не знаю, что ты такое — плод любви или плод греха. Ты не виноват ни в чем, но как мне жить? Как смотреть людям в глаза? Что сказать им, когда они узнают правду?
Но кто мог ответить на эти вопросы?.. Не могла и добрая няня Гангу. Мина старалась не огорчать лишний раз старую женщину, потому что видела, что та и без того очень близко к сердцу принимает ее горе.
— Вот увидишь, — приговаривала няня, — все будет хорошо.
Мина ничего не могла возразить на это. Она уже не верила, что когда-нибудь будет счастлива. А няня продолжала хлопотать вокруг нее, будто ничего не случилось.
Однажды Гангу пришла домой со свертком.
— Посмотри-ка, что я принесла, — сказала она, сияя от радости.
— Что там?
— Смотри, дочка.
Няня развернула сверток, в котором лежали детские пеленки.
— Это для нашего малыша, — сказала она с гордостью. — Они чудесные, правда?
— Откуда они? — спросила удивленная Мина. Она знала, что денег у Гангу нет, их едва хватало на скудную еду.
— От людей подарок, — ответила няня. — Не перевелись еще добрые люди.
На самом деле она продала некоторые свои вещи, те, что еще не были сильно поношены и за которые можно было получить хоть несколько рупий. И ни при каких условиях Гангу не сказала бы Мине правду. Она делала это, движимая своим добрым любящим сердцем. Деньги были нужны и на продукты, и Гангу уже распродала почти все, что можно было снести к старьевщику, но не жалела об этом.
«Милая девочка, — с нежностью и состраданием думала старая няня. — Сколько ей пришлось пережить, и сколько трудностей ее ждет впереди».
Она боялась только одного — что силы оставят ее внезапно, и Мина, ее маленькая беззащитная Мина, останется без ее поддержки и защиты, одна в этом жестоком мире. В такие минуты Гангу нежно обнимала девушку и прижимала ее к себе, словно боялась, что вот сейчас, сию минуту, кто-то ее обидит.
— Что такое, няня? — спрашивала девушка, кротко глядя на нее черными печальными глазами.
— Ничего, моя девочка, все хорошо, — отвечала Гангу. — Я здесь, я рядом.
И они долго сидели вдвоем, обнявшись, в тишине, и только слышно было, как за окном пробегает по верхушкам деревьев ветер.
Мина сильно изменилась в эти месяцы. Если бы кто-то из подруг увидел ее сейчас, то не узнал бы в ней той веселой и красивой девушки, которую все знали в университете. Она похудела и потемнела лицом, редкие седые искры зажглись в ее волосах. Она не представляла, что будет делать после рождения ребенка, жила только сегодняшним днем, а в будущее ей заглянуть было трудно и страшно. Только теперь она поняла, как много значит для нее няня, которая в последний миг остановила ее у края пропасти, за секунду до того, как Мина должна была умереть. Мина не помнила своих родителей, но теперь, глядя на няню, думала, что они, верно, были так же добры к ней, как и эта чудесная няня Гангу.
— Я не знаю, что делала бы без тебя, — говорила она, ласково прижимаясь к ней.
— А зачем думать, «что делать без меня»? — отвечала Гангу с доброй улыбкой. — Ведь я рядом и всегда тебе помогу.
— Всегда? Ты ведь будешь со мной? — с тревогой и надеждой спрашивала Мина.
— Всегда, девочка моя. Пока мои ноги ходят, пока мои глаза видят.
— Как хорошо, что ты есть. Будь со мной. Я очень тебя люблю.
Но все чаще слабость старости давала о себе знать, и Гангу боялась, что в какой-то день она уже не сможет помочь Мине и девушка останется одна, без помощи, без поддержки. А кто еще мог помочь ей, как не родственники? Но дядя и слушать о Мине не желал.
О своих страхах она ничего не говорила, чтобы не тревожить Мину лишний раз. Только нежно обнимала приговаривая:
— Я с тобой, девочка моя. Мы вместе.
И еще няня тревожилась при мысли о том дне, когда родится ребенок. Боялась, что Мина, истерзанная переживаниями, возьмет на себя еще один грех — откажется от ребенка. Ведь она не хотела его и страшилась его рождения. Как было убедить ее, что ребенок меньше всех виноват в том, что произошло. Он не может отвечать за чужие грехи. Впереди его ждала многотрудная жизнь, и он должен находить утешение хотя бы в материнской любви.
— Вот родится наш маленький, и мы заживем совсем хорошо, — говорила осторожно Гангу. — Ты будешь ухаживать за ним, а я — петь песни, чтобы он не плакал.
Говорила, а сама испытующе и тревожно заглядывала Мине в глаза и потом спрашивала:
— Правда? Ведь так?
— Да, няня, — отвечала Мина, но говорила это только затем, чтобы не расстраивать добрую женщину.
Сама Мина не представляла их дальнейшей жизни. Когда появится это крикливое нежеланное существо — что будет после? Ведь он не принесет в их дом счастья, он будет постоянным укором своей матери. Уж лучше бы он умер! Подумав так, Мина пугалась и истово просила у неба прощения за свои недобрые мысли. Ей оставалось только подчиниться судьбе и ждать, что, принесет ей завтрашний день.
Гангу обхаживала Мину, стараясь освободить ее от работы.
— Уже скоро, Мина, — говорила она. — Ты не хлопочи по дому, не надо. Вот когда родишь…
И улыбалась доброй улыбкой.
Схватки у Мины начались в отсутствие няни. Она вдруг почувствовала себя плохо, упала, но смогла добраться до кушетки. Ей было очень больно, она кричала, но никого не было рядом, и некому было помочь, поддержать ее в эти минуты.
Ребенок словно хотел наказать ее за то, что она желала ему смерти, и делал ей очень больно, так больно, что Мина готова была сама умереть, чтобы не чувствовать этой боли.
Гангу в это время находилась в доме Санду. Она хлопотала по обыкновению на кухне — и вдруг сердце ее сдавило, она охнула и опустилась на пол. Хозяйка, проходившая в этот момент мимо, спросила:
— Что случилось, Гангу?
— Не знаю, моя госпожа, — ответила няня. — Что-то с сердцем…
— Полежи, — предложила хозяйка. — Отвести тебя на улицу, в тень?
— Нет, моя госпожа. Могу ли я сегодня уйти пораньше? Что-то мне нездоровится.
— Что ж, иди, — пожала плечами хозяйка.
Няня вышла из дома, думая о Мине. Боль, пронзившая ее, не была обычной болью. Это была тревога, и теперь ноги сами несли Гангу домой. Она почти бежала по улицам, а впереди будто кто-то звал ее, молил о помощи.
— Мина! — шептали губы старой женщины. — Девочка моя! Что с тобой?
Прохожие оглядывались и смотрели ей вслед.
Мина то кричала, то плакала. Силы уже оставили ее, она не могла больше бороться с болью. И когда она уже решила, что не выдержит, умрет, дверь хижины распахнулась.
— Мина! — охнула с порога Гангу.
Она все поняла и засуетилась вокруг девушки, стараясь успеть все сделать — и помочь роженице, и подбодрить ее. Она была мудра, добрая няня, она все знала и все умела, и уже через несколько минут измученная Мина, которая только что готова была умереть, улыбалась слабой улыбкой, потому что нежные руки Гангу сотворили чудо: боль уходила и возвращалась жизнь.
— Милая няня, — прошептала благодарная Мина, — как хорошо, что ты пришла.
— Я здесь, доченька, я рядом.
— Мне было плохо без тебя. Очень плохо.
— А теперь я здесь. И плохо уже не будет.
Няня хлопотала вокруг Мины, и каждый ее жест был строг и выверен, словно она каждый день принимала роды.
— Еще немного, девочка, уже скоро, — приговаривала она.
— Я знаю, — отвечала Мина. — Я чувствую.
И тут же застонала от пронзившей ее тело боли.
— Потерпи, — уговаривала Гангу. — Немного потерпи.
Боль была так сильна, что Мина думала: еще немного, и она потеряет сознание, — и вдруг пришло облегчение, непередаваемое чувство легкости, и в следующий миг она услышала крик родившегося ребенка.
— Вот он какой у нас! — приговаривала няня. — Вот какой чудесный!
Мина боялась повернуть голову, чтобы посмотреть на ребенка.
— Посмотри!
Мина скосила глаза, увидела искаженное криком детское личико и поспешно отвернулась.
— Мина! — позвала ее няня.
— Не хочу! — сказала молодая мать и разрыдалась. — Не хочу я смотреть на него! Он не нужен мне!
— Не говори так, — попросила Гангу. — Посмотри на него — человек родился. У тебя сын, сын родился.
Но Мина не отвечала. Слезы текли по ее лицу. Она очень страдала все эти месяцы, но старалась сдерживать себя, и вот теперь вдруг прорвалась вся скопившаяся боль, и она дала волю слезам. Никто в целом мире не мог бы ее сейчас утешить, и няня поняла это. Старая женщина знала, что время лечит, надо терпеливо ждать, когда раны зарубцуются. Жизнь не останавливается, даже когда людям горько и плохо.
— Ничего, маленький ты наш, — приговаривала Гангу, с нежностью пеленая малыша. — Сейчас ты плачешь, потому что пришел в этот мир, и все тебе здесь незнакомо и кажется враждебным. Но есть люди, которым ты дорог, которые защитят тебя и всегда придут на помощь. Не плачь, малыш.