Мик поник, опустив взгляд.
– Я скучаю по матери.
– Да уж. И то неплохо.
Мик нахмурился.
– Мы своих матерей хотя бы помним, – пояснила Лифт, вставая. – Большинство таких, как мы, даже этим похвастать не могут. – Она похлопала его по плечу.
Вскоре Карга объявила, что время игр истекло. Детей увели в приют для дневного сна, хотя многие были для этого уже слишком взрослыми. Мика она одарила недовольным взглядом, но разрешила войти.
Лифт осталась сидеть на каменной скамье. Она попыталась прихлопнуть кремлеца, ползущего по ближайшей ступеньке. Тот, голод его побери, увернулся и щелкнул хитиновыми лапками, будто смеясь. Тут даже кремлецы странные, не такие, к каким она привыкла. Можно забыть о том, что ты в другой стране, пока не увидишь местных кремлецов.
– Госпожа, – подал голос Виндль. – Вы решили, что нам делать?
Решать. Почему она должна решать? Обычно она просто действовала. Решала проблемы по мере поступления и перебиралась на новые места только потому, что никогда там не бывала.
Старики, наблюдавшие за детьми, медленно поднимались, словно древние деревья, расправляющие ветви после бури, и постепенно расходились. Остался лишь один: в черной шикве, лицо с седыми усами открыто.
– Эй, старик, – позвала Лифт. – Ты все такой же ненормальный?
– Уж какой есть, – ответил тот.
Хмыкнув, Лифт поднялась и подошла к нему. Кто-то из детей забыл потертые раскрашенные камешки – жалкое детское подражание стеклянным шарикам. Лифт пнула их.
– Откуда ты знаешь, что делать? – спросила она, сунув руки в карманы.
– Насчет чего, малышка?
– Насчет всего. Кто тебе говорит, как распоряжаться собственным временем? Тебя родители научили? В чем секрет?
– Секрет чего?
– Как быть человеком, – тихо сказала Лифт.
– А, это, – усмехнулся старик. – Вряд ли я знаю. По крайней мере, не лучше тебя.
Лифт посмотрела в небо, на стены-расселины, с которых соскребли растения, но взамен, словно в подражание, выкрасили в темно-зеленый цвет.
– Удивительно, – проговорил старик. – Людям отведено совсем мало времени. Многие, кого я знал, считали так же: как только начинаешь понимать, что к чему, день уже заканчивается, опускается ночь и гаснет свет.
Лифт посмотрела на него. Ага, все такой же ненормальный.
– Наверно, когда ты старый и все такое, начинаешь подумывать о смерти. Типа как парень, когда хочет писать, начинает подумывать, где бы найти закоулок потише.
Старик усмехнулся.
– Твоя жизнь пройдет, но организм, то есть город, продолжит жить, носик.
– Я не нос, – возразила Лифт. – Я тебе зубы заговаривала.
– Нос, зубы. И то, и другое на лице.
Лифт закатила глаза.
– Я не это имела в виду.
– Тогда что же? Может, ухо?
– Не знаю. Может.
– Нет. Еще нет. Но почти.
– Ла-а-адно, а ты тогда что? – спросила Лифт.
– Я изменяюсь с каждым мгновением. В один миг я – глаза, что видят множество людей в городе. В другой – рот, чтобы произносить философские речи. Они распространяются как зараза – и временами я зараза. Почти все заразы живые. Ты это знала?
– Ты же... не всерьез говоришь о том, о чем сейчас говоришь?
– Полагаю, всерьез.
– Отлично.
Нашла кого спросить, как стать взрослым ответственным человеком, – да у него овощная похлебка вместо мозгов. Лифт повернулась, чтобы уйти.
– Чем ты станешь этому городу, дитя? – спросил старик. – Это часть моего вопроса. Ты сделаешь выбор или будешь плыть по течению? Как часть города, ты район великолепных дворцов? Или трущоба?
Лифт вернулась к старику.
– Если бы ты мог видеть меня насквозь, то не говорил бы такое.
– Почему?
– Потому что. Трущобы хотя бы знают, зачем их построили.
Она отвернулась и влилась в людской поток на улице.
11
– Мне кажется, вы не понимаете основных принципов. – Виндль извивался по стене рядом с Лифт. – Госпожа... похоже, вас не интересует, как развивать нашу связь.
Она пожала плечами.
– Есть Слова, – продолжал он. – По крайней мере, так мы их называем. Скорее это идеи. Живые идеи, обладающие силой. Вы должны впустить их в свою душу, впустить меня в свою душу. Вы же слышали тех неболомов? Они собираются совершить очередной шаг в подготовке. Это когда... ну... они обретают осколочные клинки.
Он улыбнулся: улыбка складывалась из лоз, догонявших Лифт по стене. Каждый узор слегка отличался от предыдущего, вырастая один за другим, словно галерея рисунков. Они создавали улыбку, но по отдельности улыбками не были, только все вместе. Или, может, улыбка существовала в промежутках между узорами.
– Я знаю, как сделать только одно, – сказала Лифт. – Как стащить закуску Мрака. За этим я типа и пришла.
– Э-э, а разве мы это уже не сделали?
– Не его еду, а закуску. – Лифт сощурилась.
– А... Человека, которого он собирается казнить. Мы перехватим у него добычу.
Гуляя по переулку, Лифт дошла до сада. Это было чашеобразное углубление в камне с четырьмя выходами по разным сторонам. Подветренную стену покрывали лозы, но их постепенно сменяли бриттели, имеющие форму плоских тарелок для защиты от стихии, со стеблями, которые расползались навстречу солнечному свету.
Виндль фыркнул, спустившись на землю рядом с Лифт:
– Культивации почти никакой. Право, никакой это не сад. Тому, кто поддерживает здесь порядок, следует сделать выговор.
– А мне нравится. – Лифт протянула руку к спренам жизни, и те засновали над кончиками пальцев.
В саду было людно. Одни появлялись и исчезали, другие слонялись без дела, третьи просили подаяния. В городе ей не часто попадались попрошайки; похоже, существовали некие правила насчет того, когда и как можно попрошайничать.
Лифт остановилась, уперев руки в бока.
– В Азире и Ташикке любят все записывать.
– О, безусловно. – Виндль крутился около лоз. – М-м-м. Да, госпожа, эти лозы хотя бы плодовые. Не все так плохо, не все тут наобум.
– И они любят информацию, – продолжала Лифт. – Любят торговать ею друг с другом, так?
– Безусловно. Это самобытная черта их культуры, как говорили ваши наставники во дворце. Вас там не было, я слушал вместо вас.
– Писанина бывает важной, по крайней мере, для тех, кто ее пишет. Но что они потом с ней делают? Выбрасывают? Сжигают?
– Выбрасывают? Лозы Матери! Нет, нет, нет. Ничего нельзя просто так выбрасывать! Это еще может пригодиться. Я бы нашел для записей безопасное место и хранил их в неприкосновенности на случай, если они понадобятся.
Лифт кивнула, сложив руки на груди. Здесь так же ко всему относятся. Этот город, где все только и делают, что всё записывают, а потом постоянно предлагают купить идеи... что ж, в некотором смысле это место похоже на целый город Виндлей.
Мрак приказал своим охотникам найти того, кто совершает странные дела, потрясные дела. А в этом городе записывают, что дети ели на завтрак. Если кто-нибудь заметит нечто странное, то непременно запишет.
Лифт пробежалась по саду, касаясь лоз босыми ногами. Лозы убирались прочь. Она вскочила на скамейку рядом с намеченной целью – пожилой женщиной. Верхняя часть ее коричневой шиквы была обернута так, что виднелось накрашенное лицо и аккуратная прическа.
Женщина тут же сморщила нос. Ну уж нет, Лифт купалась с неделю назад в Азире, с мылом и всем, что полагается.
– Кыш! У меня нет для тебя денег, – брезгливо помахала женщина пальцами. – Кыш! Пошла прочь.
– Мне не нужны деньги, – заверила Лифт. – Я хочу заключить сделку. За информацию.
– Мне ничего от тебя не нужно.
– А мне и дать нечего. У меня это хорошо получается. Я уйду и ничего вам не дам. Просто ответьте на вопрос.
Лифт неподвижно ссутулилась на скамье, потом почесала зад. Женщина завозилась, словно собралась уходить, и Лифт наклонилась к ней.
– Ты не соблюдаешь предписания для попрошаек, – возмутилась женщина.
– Я не прошу. Я торгуюсь.
– Хорошо. И что ты хочешь знать?
– Есть ли в городе место, куда складывают всю писанину для сохранности?
Нахмурившись, женщина указала вдаль, на похожее на холм сооружение в центре города. Оно было таким большим, что возвышалось надо всем вокруг и даже выглядывало за стены-расселины.
– Что-то наподобие Верховной Дирекции? – спросила женщина.
Моргнув, Лифт склонила голову набок.
Женщина не упустила возможности перебраться в другую часть сада.
– Это все время было там? – поинтересовалась Лифт.
– Э, да, – ответил Виндль. – Конечно.
– Правда? – Она почесала затылок. – Хм.
12
Лозы Виндля взвились по стене переулка, и Лифт полезла наверх, не беспокоясь, что привлекает лишнее внимание. Перебравшись через край стены, она оказалась на поле. Фермеры посматривали в небо и ворчали. Времена года сошли с ума. Дождь должен был лить не переставая – скверное время для посадки растений, так как вода вымывает семенную пасту, однако вот уже много дней сухо: ни бурь, ни дождя.
Лифт шла мимо фермеров, размазывающих пасту. Из нее прорастут крошечные полипы, которые в конце концов достигнут размеров большого булыжника и до отказа заполнятся зерном. Если это зерно раздавить, не важно, руками или во время бури, получится новая паста. Лифт постоянно задавалась вопросом, почему съеденные полипы не вырастали внутри желудка, но никто так и не дал ей толковый ответ.
Озадаченные фермеры работали, подтянув шиквы повыше. Лифт, проходя мимо, пыталась прислушиваться. Пыталась услышать.
Обычно в это время года им не нужно работать. Разумеется, они все равно сажали в трещинах треб, который мог пережить наводнение, но никак не лавис, талью или клему – гораздо более трудоемкие, но и более урожайные культуры.
И все же они сеяли. А если завтра пойдет дождь и смоет все их усилия? А если дождя вообще больше никогда не будет? Городских цистерн, до краев наполненных водой после недели Плача, не хватит навечно. Люди так беспокоились, что Лифт заметила нескольких спренов страха – шариков фиолетовой слизи, собравшихся вокруг холмиков, в которые сажали растения.
Будто им наперекор, от растущих полипов отделились спрены жизни. Кружась и переливаясь зеленым, пылинки увязались следом за Лифт. Впереди, словно лысая голова над спинкой кресла, возвышалась Верховная Дирекция – огромная округлая глыба камня.
Вся жизнь в городе так или иначе вращалась вокруг этой точки. Даже улицы, закручиваясь, вели к ней. Подойдя ближе, Лифт увидела, что вокруг Дирекции вырезан в камне громадный участок. Смотреть там было особо не на что, но круглый каменный холм казался надежно защищенным от бурь.
– И правда, отсюда земля расходится под уклоном, – отметил Виндль. – В любом случае это самая высокая точка города. Думаю, потому этот бугор и превратили в крепость.
Крепость для книг. Иногда люди такие странные. К строению вели многочисленные спиральные подъемы, и толпа впереди, в основном ташиккцы, текла наружу и внутрь.
Лифт уселась на краю стены, свесив ноги.
– С виду похоже на кончик причиндалов какого-нибудь парня. Типа у него такой короткий «меч», что все его пожалели и сказали: «Эй, а поставим-ка в его честь огромный монумент! И пусть он крошечный, в таком виде будет выглядеть сногсшибательно!»
Виндль вздохнул.
– Это не грубость, – подчеркнула Лифт. – Должно было выйти поэтично. Старина Седовласый утверждал, что нельзя считаться грубияном, пока говоришь об искусстве. В этом случае ты – утонченная натура. Вот почему развешивать во дворце картины с голыми леди – это нормально.
– Госпожа, не тот ли это человек, что сам прыгнул марабетийскому большепанцирнику в глотку?
– Ага. Такой же безумный, как ящик пьяных норок. Я по нему скучаю.
Лифт нравилось думать, будто на самом деле его не съели. Он подмигнул ей, когда, поразив зевак, сиганул в разинутую пасть большепанцирника.
Виндль свернулся кольцом, изобразив лицо: глаза из кристаллов, губы из крошечной сеточки побегов.
– Госпожа, какой у нас план?
– План?
Он снова вздохнул.
– Нам нужно попасть в это здание. Вы собираетесь сделать первое, что в голову взбредет?
– Естественно.
– Могу я внести предложение?
– Только если не потребуется высасывать чью-то душу, пустоносец.
– Я не... В общем, госпожа, это здание – архив. Насколько я знаю эту страну, комнаты завалены законопроектами, отчетами и докладами. Тысячи и тысячи документов.
– Ага. – Лифт сжала кулак. – Среди всего этого наверняка найдутся записи о чем-нибудь странном!
– И как именно мы отыщем интересующую нас информацию?
– Легко. Ты их прочтешь.
– Прочту?..
– Ага. Мы заберемся внутрь, ты прочтешь книги и все остальное, и мы определим, какие события были странными. Это приведет нас к закуске Мрака.
– Прочту все, значит.
– Ну да.
– Вы хоть примерно представляете, сколько информации там содержится? Сотни тысяч отчетов и журналов. И чтобы прояснить все до конца, да, это число больше десяти, так что сосчитать вы не сможете.
– Я же не дура, – огрызнулась Лифт. – У меня еще и на ногах пальцы есть.
– Все равно это гораздо больше, чем я могу прочитать. Нельзя просеять столько информации. Это невозможно. Ни за что.
Лифт вперилась в него взглядом.
– Ну ладно. Может, добудем тебе одну душу. Например, сборщика налогов... правда, их и людьми назвать сложно. Думаешь, сработает? Или таких нужно штуки три, чтобы получилась одна нормальная человеческая душа?
– Госпожа! Я не пытаюсь торговаться!
– Да ладно. Всем известно, что пустоносцы любят выгодные сделки. Может, нужна важная персона? Или подойдет любой тупой паренек, которого никто не любит?
– Я не питаюсь душами! – воскликнул Виндль. – Я с вами не торгуюсь! Я лишь констатирую факты. Я не могу прочитать все документы в архиве! Как вы не понимаете, что...
– Ой, усики попроще сделай. – Лифт болтала ногами, постукивая пятками по стене. – Я тебя слышу. Как тут не услышать, когда ты так ноешь.
Позади фермеры интересовались, чья это дочь и почему не бегает им за водой, как все остальные дети. Наморщив лоб, Лифт размышляла вслух:
– Нельзя дожидаться ночи, чтобы пробраться внутрь. Мрак хочет убить беднягу еще засветло. И спорим, эти писцы работают по ночам, лишь бы чернила исписать. Зачем спать, когда можно состряпать новый закон о том, сколькими пальцами разрешается держать ложку?
Хотя, дело свое они знали – продавали писанину повсюду. Визири постоянно отправляли им запросы, в основном про новости в мире.
Лифт ухмыльнулась и встала.
– Ты прав. Мы пойдем другим путем.
– Еще бы.
– Нужно действовать умнее. Коварнее. Думать, как пустоносец.
– Я не говорил...
– Перестань ныть. Я собираюсь стащить какую-нибудь важную на вид одежду.
13
Лифт нравились мягкие ткани. Азирские накидки и мантии были одежным подобием нежного пудинга. Приятно вспомнить, что в жизни попадаются не одни только колючки. Иногда в ней появляются мягкие подушки и воздушные пирожные, добрые слова, мать.
Мир никогда не будет совсем уж никчемным, пока в нем есть мягкая одежда. Наряд был ей велик, но ничего страшного. Так даже лучше, когда свободнее. Завернувшись в накидку, Лифт уютно устроилась в кресле, скрестив руки на коленях, с шапочкой на голове. По всему наряду разбегались яркие узоры, означавшие очень важные вещи. В этом она не сомневалась, потому что о своих узорах все азирцы болтали без умолку.
Письмоводительница оказалась жирной. Наверное, чтобы одеться, ей понадобилось три шиквы. Или шиква, сшитая на лошадь. Лифт никогда бы не подумала, что писцов так хорошо кормят. Зачем им столько сил? Перья ведь легкие.
Женщина носила очки и скрывала лицо, пусть и находилась в землях под защитой Таши. Она постучала пером по столу.