Они оторвались друг от друга, как два подростка, застуканные отцом с ружьем. Сорен стоял на пороге между кухней и гостиной, скрестив руки на груди с изумленным раздражением на лице.
- Прости. Ветка омелы, - попыталась выкрутиться Нора. - Нужно быть начеку. Омела может ударить в любой момент. Кстати, ты очень тихо ходишь.
- Я увидел огни в своем доме, которые были выключены, когда уходил, и подумал, что у меня в доме очень глупый вор. Или... двое глупых воров.
Сорен посмотрел на них, а они посмотрели на него. Кингсли не был уверен, что нужно сказать или сделать, или как объяснить их присутствие. Слава Богу, есть Нора.
- С Рождеством, Сорен, - произнесла она и подошла к нему. Он сразу же раскрыл объятия, без оговорок или колебаний. Кингсли видел, как она положила голову на грудь Сорена, а он уперся своим подбородком ей в макушку.
- Ты увидела оленя на открытке? - спросил мужчина.
- Кингсли увидел. Я не заметила. Он меня осчастливил.
- Диана думала, я сошел с ума. Я продолжал рисовать крошечных оленей на черновике своей Рождественской проповеди.
- Я слышала, - тихо ответил она. - Твою проповедь. Я была на галерке.
- Тебе понравилась? - поинтересовался Сорен.
- Ты украл мою реплику.
- Одолжил.
- Я одолжила два твоих рождественских печенья.
- Тогда мы в расчете, - закончил он эту тему и поцеловал ее в макушку.
Кингсли с изумлением смотрел. Все были прощены, как по щелчку. Никто не извинялся. Никаких «Мне жаль». Никаких «Ты прощена». Они просто обнимали друг друга.
Нора медленно оторвала себя от Сорена, но не отпуская его руку.
- Надеюсь, ты не против того, что я притащила Кинга с собой, - сказала она.
- Счастливого Рождества, - поздравил Сорен.
- Joyeux Noël, - ответил Кингсли.
- Я открою вино, - вмешалась Нора. И оставила их наедине.
- Она, правда, притащила меня сюда, - сказал Кингсли. - Если хочешь побыть наедине с ней, я могу вызвать машину и уехать. Не хочу портить твое Рождество с ней.
Сорен молчал. Кингсли понял намек.
- Оставлю подарок под елью, - добавил Кинг. – Откроешь, когда захочешь. Или выбросишь в камин. - Он поднял элегантно упакованные носки с каминной полки и положил их под дерево. Когда Кингсли поднялся, Сорен был позади него.
Сорен схватил Кингсли за затылок и притянул в свои объятия. Кингсли был слишком шокирован, чтобы хоть как-то отреагировать. Хотя у него в голове промелькнула одна мысль... если это грубое объятие будет всем, что он получит на Рождество, этого будет достаточно. Этого будет более чем достаточно.
Это будет роскошью.
Кингсли уткнулся носом с плечо Сорена, и тот прошептал ему:
- Единственный способ, которым ты испортишь мое Рождество, это если уйдешь сейчас, - сказал Сорен. - Его слова были мягкими, но тон - стальным. - Сожги ель, сожги дом дотла, мне все равно. Но не уходи.
Кингсли вдохнул аромат Сорена. В эту ночь он пах, как свежевыпавший снег, как и всегда, но было что-то еще. На его одежде был запах церковных благовоний. Единственное, что помнил Кингсли со времен католической школы, - что молитвы Божьего народа поднимаются над Его алтарем в форме благовоний. А это значило, что Сорен пах, как молящийся.
- Не уйду, - пообещал Кингсли, внезапно ощутив в глазах жар и боль. - Хотя я могу съесть всё печенье.
Сорен резко отпустил его и указал на дверь. - Выметайся.
Кингсли так громко рассмеялся, что ему пришлось сесть. Он плюхнулся в кресло и снял ботинки, будто это была еще одна запойная ночь у Сорена.
- Ублюдок, - ответил Кингсли, и Нора принесла три бокала красного вина, коими она старалась балансировать. - Я могу сжечь твой дом до наступления рассвета.
- Ах... оскорбления и угрозы поджога, - произнесла Нора с улыбкой. - Теперь я ощущаю истинный дух Рождества.
Девушка раздала бокалы и села на подлокотник софы. Сорен встал у камина, снял белую колоратку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Неосознанный жест, но Кинг не мог перестать смотреть на обнаженное горло Сорена.
- Могу ли я узнать, что вас привело в мою скромную обитель сегодня? - спросил Сорен.
- Рождество, - ответила Нора. - Мы думали заскочить, проверить, не хочешь ли ты провести с нами время? Выпить вина? Посмотреть Рудольфа?
- Потрахаться? - добавил Кингсли.
Нора уставилась на него.
- Простите моего парня-шлюшку, - обратилась Нора к Сорену. - Он тридцать шесть часов провел без секса. Цыц, Кинг, или Мамочка вернет все твои рождественские подарки в магазин. - Она посмотрела на Сорена и закатила глаза. - Сабмиссивы - с ними невыносимо, нельзя повесить их под потолок темницы и обескровить, не так ли?
- На самом деле, не такое и плохое предложение, - заметил Сорен.
- Обескровить Кинга? - уточнила Нора. - Больше уместно для Дня Святого Валентина.
- Нет, - ответил Сорен. - Потрахаться.
Кингсли совершил большую ошибку, пытаясь сделать глоток вина в тот момент, когда Сорен озвучил свое согласие с идеей насчет траха. Оно застряло у него в горле и едва не вышло через нос, прежде чем он успел его проглотить.
- Вы ожидали, что я скажу нет? - спросил Сорен. - У меня прошло значительно больше времени, чем тридцать шесть часов.
Пока Кингсли оправлялся от почти смертельного глотка насыщенного Пино Нуар, Нора подошла к Сорену, положила руки ему на грудь и поднялась на носочках, чтобы его поцеловать.
- И как только я думаю, что вы все выяснили, - сказала она после поцелуя, - ты соглашаешься на тройничок на Рождество. Или двойничок, если Кингсли умрет.
- Я не умру, - произнес Кинг. - Наверное. Можно мне воды?
Нора передала ему бокал воды, который он выпил залпом и вернул ей.
- Merci, Maîtresse.
- Пожалуйста. Не умирай, - попросила она. - Возможно, позже мне понадобится твой член.
- Мы уверены, что он серьезно? - спросил Кингсли, повернув голову в сторону Сорена, стоявшего у камина, с невыносимо загадочным выражением на лице.
- Не знаю, говорил ли он серьезно, - ответила Нора. - Но я - да. Я буду наверху, ждать в постели или сна, или секса.
Она убежала наверх так, как только Нора могла бегать в доме иезуитского священника в 1:16 утра.
Оказавшись одни, Сорен посмотрел на него и чуть изогнул бровь.
Кингсли откинулся на спинку кресла и попытался выглядеть обычно.
- Это была твоя идея, - обратился Сорен.
- Я шутил, Брат Трах.
- Если ты не заинтересован, - ответил Сорен, - мы будем спать. Элеонор превосходно взбивает подушки.
Приблизительно долей секунды позже Кингсли оказался на ногах.
- Нет, я заинтересован. Только... ты застал меня врасплох, немного, - оправдался Кингсли.
- Как будто мы не делали это раньше, - напомнил ему Сорен.
- Мы не были друг с другом долгое время. Вот и все, - объяснил Кинг. - Ты и она... постоянно. Но втроем? Ни разу после того года.
Да, тот год. Кингсли размышлял о нем, как о «том годе» или том годе. Всегда в кавычках или курсивом, если речь шла о чем-то вымышленном или чуждом. В тот год он и Нора исчезли, покинули Нью-Йорк, оставили Сорена, покинули друг друга и вернулись совершенно другими людьми, какими они были до «того года».
- Уверен, что хочешь моего присутствия? - спросил Кингсли.
- Элеонор довольно сильно увлечена тобой по причинам, которые ускользают от меня.
- Я не спрашивал, хочет ли она, чтобы я был там. Она всегда хочет меня, - ответил Кингсли, не в состоянии устоять перед возможностью потыкать в эго Сорена. - А ты?
Сорен отвернулся и посмотрел на камин, и носком черной туфли вернул горшок с пуансеттией на место возле поленницы.
- Кто, черт возьми, такой Бамби? – решил узнать Кингсли, вспомнив записку на пуансеттии.
- Я, - ответил Сорен. - Сокращенно от «бамбино», потому что я был «малышом» иезуитом, когда мы познакомились.
- Магда называла тебя Бамби? И ты позволил?
- Она не раз спасала мое здравомыслие, - пояснил Сорен. - Не уверен, пережил бы я семинарию без нее.
- Знаешь, если кто-то такой же, как ты... - начал Кингсли, - как ты из прошлого, девятнадцати-двадцати лет, придет ко мне за помощью, я бы ответил: «Я знаю, кто может помочь тебе - Госпожа Нора».
- Ты пытаешься доказать свою правоту, - сказал Сорен. - Не стоит.
Сорен отпил вина, и пристально посмотрел на бокал.
- Магдалена никогда не отправляла мне пуантсеттию, - отметил Кингсли.
- У нас с ней своя история, - произнес Сорен. - Как у меня с тобой. И она не вся плохая.
- Ничего из нашей истории не было плохим, - не согласился Кингсли. - Во всяком случае, кроме концовки.
- Элеонор не согласна.
- Ей жаль, что она вспомнила об этом, - ответил Кингсли. - Сегодня она сказала, что ей жаль.
- Правда?
Кингсли кивнул: - А тебе?
- Жаль? Насчет чего? - Он казался оскорбленным мыслью, что может о чем-то жалеть.
- Когда сказал, что я с ней, чтобы причинять тебе боль? Это несправедливо для нас обоих.
- А это не так?
- На самом деле...
- Для такого простого человека с тобой невероятно сложно, - заметил Сорен. - Чтобы лечь с нами в постель тебе никогда не требовалось выгравированное приглашение.
Кингсли несколько секунд стучал ногой по полу. - C’est vrai. Mais... Рождество. Ты хочешь меня в тройнике? Попроси вежливо. Заверни в подарочную упаковку. Укрась.
Сорен сорвал игрушку с ели и повесил ее на воротник рубашки Кингсли, прижав серебристый крючок к его коже.
- Сукин сын! - сказал Кингли, вытащив игрушку, крошечную снежинку с мерзким крючком, из рубашки. Он прикоснулся к шее и заметил каплю крови на пальцах. - Зачем ты это сделал?
- Потому что именно так я украшаю, - объяснил Сорен.
- Прекрати флиртовать, когда я стараюсь изо всех сил. - Кингсли вернул украшение на ель, окровавленный крючок и все остальное. - Я ошарашен. Видел тебя в твоем облачении. И сейчас, как предполагается, увижу, как ты трахаешься?
- А я до сих пор не могу поверить, что ты пришел на службу в Сочельник.
- Я не приходил. Я заглянул, вот и все. Ты был... другим. Будто совсем другой человек. Это странно.
- Странно? Это моя работа вот уже четырнадцать лет.
- В лесу ты трахал меня до потери сознания. Мне дозволено считать странным, когда ты, во всем белом, стоишь на кафедре и говоришь об Иисусе, и сияешь, как гребаный ангел.
Сорен опустил голову. Если бы Кингсли нужно было угадать, он бы сказал, что Сорен считал про себя, чтобы успокоиться. Вероятно, до ста.
Если быть точнее, до ста тысяч.
- Хорошо, - выдохнул Сорен. - Ты выиграл. Да.
- Да. Да, что? - спросил Кингсли.
- Да, я хочу тебя в постели с нами. Сейчас. Сегодня. И да, я хочу, чтобы все было так, как было прежде, хоть и знаю, что желание это несбыточное. На одну ночь, пожалуйста, в качестве подарка, давай притворимся, что этого года никогда не было. Так что вот она, праздничная обертка. Мы можем стоять здесь и продолжать ссориться или поднимемся наверх и притворимся на час или больше, что нет никакой войны. Выбор за тобой. Что бы ты не решил, пожалуйста, не вини меня, когда позже будешь сожалеть.
Кингсли встал перед Сореном и расстегнул пуговицу его черной клирикальной рубашки, а Сорен просто стоял и позволял это ему.
- Отец Стернс, это вы уговорили меня, - заметил Кингсли. - Я не буду обвинять вас, когда буду сожалеть. Потому что не буду сожалеть.
Кингсли поцеловал Сорена в обнаженное горло и выемку под адамовым яблоком.
- В облачениях я тот же самый человек, что и без них, - произнес Сорен. – Независимо, хочу я того или нет.
Кингсли опять поцеловал горло Сорена.
- Думаешь, нам стоить подняться наверх? - поинтересовался Кингсли. - Наша дама, скорее всего, уснула в ожидании того, когда сможет поднять наши члены.
- Наша дама, скорее всего, на верхней ступеньке подслушивает нас, - ответил Сорен.
- Вовсе нет! - прокричала Нора.
- У нее большие неприятности, - медленно сказал Сорен и улыбнулся. Температура крови Кингсли подскочила на пять градусов от одного вида его улыбки. В мире не было ничего более сексуального, чем улыбка доминанта, собирающегося уничтожить хорошее настроение сабмиссива.
Они поднялись наверх и направились прямиком в спальню, где обнаружили Нору, лежащую на спине на постели, закинув ноги на изголовье, обнаженной в одних красно-белых полосатых гетрах. Кингсли положил руку на плечо Сорена, и оба смотрели на Нору на постели.
- Как раз вовремя, джентльмены. Я собиралась начать без вас, - заявила Нора. Она была идеальна, вся сцена абсолютно parfait. Девушка выглядела утонченной в дерзких рождественских носках, лежа на спине, словно в приглашении. Сорен повесил на окно спальни праздничную гирлянду, и комната наполнялась мягким белым светом. Если бы Кингсли мог заморозить момент и запечатлеть его, тот бы висел на стене над его кроватью, чтобы он мог смотреть каждый раз, когда трахается.
- Если Миссис Клаус отдаленно похожа на нее, - обратился Кингсли к Сорену, - тогда становится понятно, почему столько песен о приходе Санты на Рождество.
Нора выбрала этот момент и раздвинула колени и приподняла бедра с томительным соблазнительным движением.
- Действительно самое чудесное время года, - заметил Сорен. Он повернул голову и посмотрел на Кингсли. - Почему ты до сих пор тут? Не видишь, она продрогла?
- Я согрею ее для тебя, - пообещал Кингсли, хлопнув в ладоши и потерев их. Подходя к кровати, он обернулся, чтобы убедиться, что Сорен смотрит, как тот снимает свою рубашку. Он сбросил ее, забрался на кровать к Норе, схватил ее за бедра и притянул к себе.
- Здравствуйте, мистер Кинг, - поприветствовала она. - Вам нравятся мои носочки?
- Они будут очень хорошо смотреться на моей спине, - ответил Кингсли, опустил голову, чтобы поцеловать ее мягкий гладкий живот. Руки Норы блуждали по его плечам. Он нашел ее рот и поцеловал.
Поцелуй был страстным и влажным, и распространился к его члену. Он раздвинул бедра Норы так широко, чтобы расположиться между ними. Он прижался к ней эрекцией, она пробормотала мягкое «пожалуйста» в его губы. Девушка опустила руку между их телами и ей удалось расстегнуть его ремень и брюки, не разрывая поцелуя, и затем его член оказался в ее мягких, гладких ласкающих руках. Она скользила по его длине, дразнила головку. Выделилась капля жидкости, и его Госпожа поймала ее пальцами и скользила по влажности... не разрывая поцелуя. Ничто не могло разорвать поцелуй кроме ее садизма. Она полностью обхватила его ладонью и потянула вверх, медленно и жестко. Он начал стонать, но Нора укусила его нижнюю губу. Удовольствие вкупе с болью было таким интенсивным, что Кингсли едва не кончил ей на живот.
- Черт... - зарычал он, затем рассмеялся над собственной реакцией. Нора дьявольски улыбнулась.
Сорен стоял у кровати и смотрел на них, из-за чего все было гораздо лучше и хуже одновременно. Он небрежно прислонился к столбику кровати, но ничего небрежного не было в голодном взгляде его глаз.
- Она не очень хорошо себя вела, - заметил Сорен. - Мы должны что-то сделать с этим.
Нора открыла рот для протеста, но Кинг накрыл его ладонью, чтобы заткнуть ее. Она зарычала в его ладонь. Он предупреждал, что сегодня хотел быть сверху. Если ей требовалось напоминание, то она его получит.
Сорен открыл большой чемодан, который хранил у изножья кровати, простой чемодан, в котором хранились все его игрушки для пыток. Он достал веревочные манжеты и ротанговую трость. Кингсли почти возразил против трости. Француз не был ангелом, но трость могла нанести ущерб всему миру, но когда Нора увидела ее, то улыбнулась. Ее язык проскользнул сквозь зубы, чтобы прикоснуться к его ладони. Он заткнул ее поцелуем. Но она переместилась с его губ к его уху.
- Все хорошо, - прошептала она. - Рождество может быть черным и синим.
- Дети, - обратился Сорен. - У вас есть чем поделиться с классом?
- Нет, - ответил Кингсли.
- Мы обсуждали ситуацию с презервативом, - соврала Нора.