- В Пресвятое сердце? - спросил Кингсли.
- Я должна его увидеть. Должна, - ответил она. – И, если мы выедем сейчас, прибудем как раз к проповеди.
- Тогда езжай, - сказал он.
- Пожалуйста, поедем со мной?
Нора видела сомнения Кингсли, но он не хотел быть третьим лишним. Неважно, сколько раз она говорила, как Сорен переживает за него так же, как и за нее, Кинг никогда не поверит и не позволит себе верить этому.
- А мне пора домой, - ответил он. - Собаки скучают по мне, когда я ухожу на всю ночь.
Нора прищурилась. Жалкое оправдание.
- Ставлю тысячу долларов, что угадаю первые два слова из уст Сорена, когда он начнет свою проповедь, - сказала она.
- Одну тысячу долларов? - спросил Кингсли.
- Наличными, - ответила она.
- Никаких споров. Счастливого Рождества?
- Нет.
- Тогда ты ни за что не угадаешь. Каждый год он читает разные проповеди, верно?
- Верно. Но я могу угадать первые два слова, которые он произнесет. Веришь мне?
- Нет.
- Одна тысяча долларов говорит, что я могу. - Она почесала его под подбородком, как кота. Затем Кингсли схватил ее за палец и крепко сжал. Тогда ей стало понятно, что у нее получилось его заманить. Шанс доказать, что девушка не права, всегда манил француза.
- Хорошо, - сдался он. - Принимаю пари. И тебе лучше приготовить деньги.
- У меня они есть, - парировала Нора. Они пожали руки, закрепляя спор.
- Погнали в церковь.
Часть 2
Рождественское перемирие Кингсли
Играет - “All I Ever Get For Christmas is Blue” Over the Rhine
Уэйкфилд, Коннектикут.
Было двадцать градусов, и шел снег, когда они покинули дом Норы. Кингсли плотнее затянул шарф на шее и сел в машину.
- Мне лучше выиграть эти деньги, - все, что он сказал, стоило им выехать на трассу к Уэйкфилду.
- Поцелуй их на прощанье, Кинг, - посоветовала она и включила обогрев и радио. Джазовый бархатный голос пел ему "All I Ever Get For Christmas Is Blue", и он поддавался соблазну позвонить сладкоголосой певице и подбодрить ее своим способом.
- Знаешь, прямо сейчас мы могли бы трахаться, - заметил Кинг. - Церковь против траха, и мы выбрали церковь?
- Ну что же, слишком поздно. Мы уже здесь, - ответила Нора и остановилась напротив ярко-освещенной церкви. Даже в машине Кингсли слышал музыку, доносящуюся из-за дверей, украшенных массивными венками с зелеными и красными лентами. - Пойдем?
Кингсли собрался с духом. - Еще раз на баррикады.
Они вошли в церковь. Кинг и Нора стояли перед открытыми дверями в святилище, касаясь носками порога, но не переступая его. Прихожане закончили петь, и все сели. Ожидание заполнило помещение до самых стропил. Все затаили дыхание. Дети утихомирены. Все взоры устремлены вперед.
Сорен подошел к кафедре.
Кингсли так редко видел Сорена в облачении, что у него перехватило дыхание от вида бывшего любовника в белоснежной казуле и серебристо-золотой епитрахилье. С его светлыми волосами, сияющими в свете свечей и идеально уложенными, как и всегда, он сиял, как ангел. Что, как считал Кингсли, идеально демонстрировало насколько обманчивой может быть внешность.
Нора наклонилась к уху Кингсли и прошептала два слова:
- Свет, пожалуйста? - спросила Нора.
Сорен начал говорить.
- Свет, пожалуйста? - сказал Сорен.
Прихожане взорвались хохотом.
- Черт, - выдохнул Кингсли.
- Почему у Лайнуса это всегда срабатывало? - спросил Сорен, театрально вглядываясь в балкон, словно искал пропавший софит. – У меня ни разу это не получалось.
Кингсли вытащил бумажник и отсчитал десять Бенджаминов Франклинов, которые Нора радостно засунула в карман пальто.
- Счастливого Рождества, - пожелал Сорен.
- Счастливого Рождества, Отец, - в унисон ответили прихожане. Нора улыбалась, купаясь в своей победе.
- Как замечательно, что вас здесь так много, - начал он. - И так много лиц, которых я не видел с Пасхи.
Церковь содрогнулась от смеха и стонов. Клерикальный юмор.
- Вижу, Реджина стучит по наручным часам, подгоняя меня, - продолжил Сорен. - У меня есть двадцать минут, Реджина. Сколько сейчас?
Сорен наклонился вперед, чтобы послушать кого-то из первого ряда.
- Десять? У меня только десять минут? - с ужасом переспросил Сорен. - Но это мой выход, Реджина. Почему ты пытаешься убить мой выход?
Все прихожане снова засмеялись. Кингсли ощущал и слышал его - смех пяти сотен людей в ограниченном пространстве можно было зарегистрировать на шкале Рихтера.
- Кто этот человек? - прошептал Кингсли Норе. - Они его обожают.
- Кингсли Эдж, познакомьтесь с Отцом Маркусом Стернсом.
- Ох, можно мне на Пасху тридцать? - спросил Сорен, все еще ведя переговоры с пожилой женщиной на первой ряду. - Справедливо. Спасибо, Реджина. Теперь я могу начать? Можно? Хорошо. Запускайте секундомер.
Как могло случиться, что этот нежный, игривый, обаятельный отец Стернс был еще и Сореном, мальчиком, который научил Кингсли значению слова «боль»?
- Да, знаю уже поздно, - ответил Сорен. - И мы все хотим вернуться домой к нашим семьям и друзьям или, если бы вы были на моем месте, в постель. Некоторые из нас не получают выходной на Рождество. - Он указал на себя, изображая мученика.
Кингсли улыбнулся, когда две молодые девушки перед ним переглянулись и поиграли бровями. Несомненно, они представляли своего священника в постели. Добро пожаловать в клуб, дамы.
- Я слышал, на Рождество идет война. На самом деле, я слышу это каждый год, но мне еще предстоит увидеть, как вооруженные мужчины используют рождественские ели для тренировки в парке. Очень печально видеть одни семейные пары с детьми, проходящие мимо и наслаждающиеся огнями и украшениями, а не гранатами. Возможно, здесь идет война на Рождество, как и там, идут войны, и они не прекращаются в день Рождества. Война в Ираке, Дарфуре, Сомали... я могу продолжать. И другие войны тоже. Бесконечная война между добром и злом. Холодная война между левыми и правыми в этой стране. Войны в наших собственных жизнях и сердцах. Война против зависимостей, наших болезней, наших соперников, самих себя. - Он остановился. - Вас может шокировать, что у меня есть привычка противостоять тем, кто близок мне...
Еще один всплеск понимающего смеха распространился по церкви. Они любили своего священника, это было очевидно, но еще у них был его номер.
- И однажды, давным-давно, я был в состоянии холодной войны с тем, кого любил. Этот кто-то из доброты душевной напомнил мне о Рождественском перемирии 1914 года, когда во всех траншеях разразился мир между французскими и немецкими солдатами, которые днем ранее стреляли друг в друга. Мы видим фотографии в газетах - солдаты прикуривают друг другу, играют в футбол, разговаривают. Рождественское перемирие так же позволило каждой стороне в безопасности вернуть их падших соратников. Мой друг, напомнивший мне о перемирии 1914 года, сказал кое-что, что навсегда останется в моей памяти. «Очень жаль, что Рождество не каждый день. Тогда, никто и никогда не сражался бы в глупых войнах».
Кингсли оценил посыл, но знал, что это была попытка выдать желаемое за действительное. Даже когда перемирие местами вспыхнуло на фронтах Первой мировой, оно было не везде. Сражения продолжались. И к 1915 году, когда война стала еще более жестокой и кровопролитной, больше не было спонтанных перемирий, даже на Рождество.
И все же... вот он, бывший капитан Французского иностранного легиона, держит за руку свою Госпожу, правнучку одного из кайзеров Вильгельма. В 1915 году был совершен акт измены. Сегодня, просто день с согласной буквой в нем, как сказала Нора. Возможно, надежда у человечества была. Маленькая.
- Чем больше я думаю о Рождественском Перемирии 1914 года, тем больше меня это озадачивает, - продолжил Сорен. - Как это произошло? Давным-давно на ужине в честь Дня благодарения я консультировал людей, которые не видели близких родственников несколько лет из-за ссоры из-за политики или религии, война просто на словах. Но эти мужчины в траншеях убивали друг друга, буквально стреляли друг в друга месяцами до того, как наступило перемирие. Как оно произошло? Почему? У меня есть теория. Зимой холодно, и холоднее, чем зимой в Европе в траншее, быть не может. Солдаты замерзли как никогда в своей жизни. Но Рождество - это тепло. Это горячий сидр и свечи, и рождественское полено, и слишком много людей в церкви.
И еще одна волна мягких усмешек.
- К Рождеству солдаты превратились в глыбы льда. И мы знаем, что происходит, когда бросаете кубик льда в горячий напиток? Лед трескается. Этот феномен известен как «дифференциальное расширение». Ядро кубика льда остается холодным и твердым, но наружная его часть контактирует с теплом и расширяется. И в один миг трескается. Рождество пришло к этим заледеневшим солдатам, выплеснулось на них, и они треснули. Может, поэтому многим из нас Рождество приносит боль. Мы ощущаем эту трещину, эту брешь, которую в нас пробил этот праздник. Думаю, поэтому на Рождество мы ощущаем столько холода, темноты внутри нас, которые выходят - злость, что еще один год уже прошел, столько времени потрачено впустую, одиночество в ожидании провести Рождество с кем-то, кто не хочет его с тобой проводить. Или хуже того, чувство, которое мы просто забыли.
Краем глаза Кингсли заметил, как Нора украдкой вытерла слезу.
- Но... - сказал Сорен, - может быть, есть что-то хорошее, что рождается из этой трещины в наших сердцах. Так создается место для хороших вещей, которые могут проникнуть внутрь, светлые, теплые вещи. Пламя свечи. Музыка. Старые друзья, зашедшие без предупреждения. И еще... любовь? Надежда? Прощение? Кажется разумным, что Рождество заставляет нас хотеть прощать друг друга, хотя бы на день. Понимаете, Рождество, само по себе, акт прощения. Вначале Бог вручил нам всем подарок - мир. И мир был чистым и прекрасным, и невинным, и мы разрушили его через пять минут после вручения. Мы были детьми в посудной лавке и разбили мир, не понимая, что разбили себя вместе с ним. И вместо изгнания нас из Его «списка Рождественских подарков», что я бы на его месте сделал, Бог вручил нам другой подарок. На самом деле, самый для Него ценный во вселенной - Его новорожденного сына. И этот подарок, дар Сына божьего, мы не могли сломать. Хотя и пытались, не так ли? Мы пытались. - Сорен многозначительно посмотрел на большое распятие на стене.
- Тем не менее... – не останавливался Сорен, улыбаясь как благословляющий священник, - есть и хорошие новости. Господь дал нам Своего Сына как акт непомерного прощения. И мы действительно пытались сломить его, и на несколько дней показалось, что нам удалось. Ох, мы не сломили его. Потому что Иисус - это любовь, а любовь, настоящую любовь, можно бросать и пинать, и избивать, пороть и бить, и распять на кресте. Но она будет жить. Истинная любовь живет и будет жить вечно. И я желаю вам счастливого Рождества и еще поздравляю нашего Господа с Днем рождения, ибо он каждый год возрождается в наших сердцах. И в этом и есть значение слов Иммануила - Бог с нами. Рождество с нами как прощение на протянутых ладонях.
Проповедь закончилась, и Нора потянула Кингсли за руку, выводя его из святилища в притвор.
- Ты в порядке? - спросила Нора.
- Я?
- Ты так сильно сжимал мою руку, что я подумала, ты ее сломал.
- Правда? – не поверил Кингсли. - Прости.
- Он добрался до тебя? - поинтересовалась она, сочувственно улыбаясь.
- Немного, - признался Кинг.
- Это происходит с лучшими из нас.
В святилище снова заиграла музыка.
- Хочешь уйти? - спросила она. - Или хочешь пойти к нему и подождать там?
- Только на несколько минут, - ответил Кингсли. - Я смогу вручить ему носки.
- Хорошо. Следуй за мной, - произнесла Нора.
Она вывела его через главные двери церкви и повела за угол. Под светом зимней луны они прошли по дорожке, которая вела от церкви к толстым стволам деревьев, защищающим небольшой дом Сорена от посторонних глаз. Нора поднялась к двери и повернула ручку. Заперто. Она вытащила связку ключей из кармана пальто.
- Такого никогда не было, - пробормотала она и открыла дверь собственным ключом.
Дверь открылась на кухню Сорена. Нора включила свет, и Кингсли увидел на столе старомодную банку для печенья.
- Боже мой, Клэр, - воскликнула Нора, сняв крышку с банки. - Люблю эту девчонку. Каждое Рождество она посылает Сорену две дюжины самых лучших глазированных печений.
- Ты ешь его печенье? - спросил Кингсли. - Он не говорил, что ты можешь угощаться.
- Если ты сосала член мужчины, значит можешь есть его печенье. Пожизненно. Это закон. - Нора расстегнула его пальто и стянула с плеч.
- Правда? – задал вопрос Кингсли, помогая ей со своим пальто.
- Правда.
- В таком случае, - сказал Кинг, - передай мне одно.
Нора усмехнулась и закинула печенье в его рот. Оно таяло на языке словно масло, что неудивительно, ведь почти на 78% печенье из него и состояло.
Нора повесила его пальто и провела в гостиную, где он и Сорен много раз за эти годы напивались. Кингсли дорожил этими ночами, ночами, когда стены Сорена немного опускались. Эти пьяные ночи они говорили до самого рассвета. Иногда Сорен лежал на спине перед камином и позволял Кингсли положить голову ему на живот, как в старые времена. Иногда Сорен даже проводил рукой по волосам Кингсли и тянул, но сегодня этого не произойдет.
Нора включила гирлянду на ели, и Кингсли пришлось зажмуриться от внезапной вспышки огней.
- Похоже, не только у меня была групповуха с Санта Клаусом, - отметила Нора. Она включила электрические свечи на окнах. Даже каминная полка была украшена свечами, настоящими, и она зажгла одну за одной, пока вся комната не засияла. На крышке рояля стоял праздничный венок. Нора зажгла все четыре свечи внутри венка, а Кингсли разжег огонь в камине и нашел прекрасную пуансеттию на полу возле поленницы.
- Бамби, - прочитал он на открытке. - Я украла ее с алтаря в доме Иезуитов. С любовью, Магдалена. - Надпись была на итальянском.
Бамби?
- Эй, - позвала Нора, перебирая толстую пачку открыток, которую достала из корзины. - Я нашла секрет для получения кучи Рождественских открыток. Присоединиться к духовенству. Должно быть, тут две сотни.
- Не стоит того, - заметил Кинг. - Я могу сам купить открытки.
- Посмотри, это мы, - сказала она и протянула открытку с Мелочью пузатой. На переднем плане был светловолосый пианист Шредер, темноволосая сплетница Люси и Снупи.
- Я чертова собака? - спросил Кингсли.
- Ты перетрахал столько ног.
- Говоря о них, откуда ты знала, что он пошутит с Пинатсами? - решил узнать Кинг.
- Давным-давно я осмелилась сказать ему это, когда он шел читать рождественскую проповедь, - ответила она, продолжая перебирать открытки. - Не думала, что он сделает это, но как видишь. Раз в несколько лет он произносит ее, чтобы рассмешить людей.
- Откуда ты знала, что он произнесет ее сегодня? - спросил он.
- Я не была уверена, - ответила она. - Но это пари заставило тебя пойти со мной, верно?
- Если бы ты проспорила, я бы взял тебя вместо тысячи долларов.
- Стоило того, чтобы привести тебя сюда, - парировала она. - Я запихнула твою тысячу в коробку для пожертвований. И разрешу использовать налоговый вычет. - И подмигнула ему.
Нора вернула открытки в корзину и как только повернулась, Кингсли обхватил ее за талию, притянул к себе и страстно поцеловал. Он ощутил сахар на ее губах, теплое масло печенья. Он мог провести всю ночь, целуя и пробуя эту женщину, которая поставила на кон тысячу долларов, только чтобы он пошел с ней в церковь.
- Аминь?