— Ты везучая.
— В чём-то да, а в чём-то нет, — Хелия пожала плечами. — Судьбинушка частенько швыряет меня на край пропасти, но от самой пропасти каждый раз спасает. Как будто на краю мне самое место.
Рэн задумался над словами пиратки и понял, что она права. Многие люди, включая Хелию, не столько живут, сколько выживают, а выживание — это и есть тот самый край, на котором рано или поздно оказывается каждый. И, постепенно привыкая к близости пропасти, человек уже не может жить вдали от неё. Уже это может объяснить выбор девушки стать пиратом. Её не пугает мысль, что сегодня она жива и здорова, а завтра может погибнуть. Она привыкла к этому и поэтому вряд ли строит далёкие планы. Ей ничего не стоило бросить пиратство и ввязаться в смертельно опасную авантюру с двумя незнакомцами…
— У Кривого была халупа на окраине города, там он и сказал его дождаться. Пришёл, как и обещал, на следующий день, пьяный вдребезги, и сразу спать завалился. Они, как водится, пропили с командой весь вечер и ночь. А когда проспался, предложил мне остаться у него дома, пока он в плаваниях. «Всё равно, — говорит, — тут не живу». Ну, я и осталась. Лучше вариантов не было. Это благодаря Кривому я придумала себе новое имя. У него привычка была, ну, знаешь, постоянно экать, перед тем как что-нибудь сказать. «Э, Хелия!» — так он меня обычно звал. Так что когда я обрезала волосы и стала косить под парня, имя само собой придумалось. Кривой, когда я ему всё это выложила, только посмотрел на меня с насмешкой и ничего не сказал. А через пару недель он снова уплыл. Вернулся через три месяца и, не пробыв дома и двух дней, снова ушёл в море. И так продолжалось два с лишним года. Я жила нормально, мало-помалу устроилась. Работала то там, то сям, на жратву хватало. Даже немного хату отремонтировала. Ко мне стали девчонки клеиться! И смешно, и горько. Приходилось изворачиваться, каких я оправданий только не придумывала! Поначалу дико было, а потом привыкла.
— Неужто к парням совсем не тянуло?
— Тянуло, куда от природы денешься. Но после нескольких неудачных начинаний пришлось с этими делами завязывать. Поняла, что это не моё. К тому времени я уже и двигаться научилась правильно, и голос выработала, чтоб больше был на мужской похож. Да мне и стараться-то особо не пришлось — с детства же с одними мальчишками дело имела. Словом, сменила я пол. А потом, когда Кривой насовсем вернулся, ещё и драться выучилась.
— Насовсем?
— Да. Шехт вместе со своим кораблём пошёл ко дну во время войны за акватории. Тогда пираты северного побережья целый год хлестались с южными. Кривой еле выжил. Пару месяцев просидел на необитаемом острове, пока его какой-то торгаш не подобрал. Северные проиграли тогда подчистую. Селах же был из южных… Короче, не плавал больше мой благодетель. Всё про какую-то клятву в пьяном бреду бормотал. Вернулся, когда мне почти восемнадцать исполнилось, и больше не уплывал.
Хелия чуть заметно улыбнулась каким-то своим воспоминаниям и продолжила:
— Чудной был мужик. Сварливый, как дед, но когда доходило до чего серьёзного, тут же становился чутким и хитрым. Одного у него было не отнять — ничего никому не обещал, но коли дал слово, то держал. Сидел дома, потихоньку пропивал нажитое — а нажил он немало за все года грабежей — и со мной возился, как с маленькой, учил уму-разуму. Но тут тоже беда. Жил-то он на суше, да душа его в море осталась. Ты бы видел, как он смотрел вдаль, сидя на пирсе с бутылкой. Столько тоски я в жизни ни у одного человека в глазах не видала … Как-то раз он сказал: «Слышь, зовёт, как сирена. А я бы и рад, хоть сейчас на дно». А сам плавно шёл на дно бутылки. Любил он море, понимаешь. Всей душой любил. И мне от него эта любовь передалась. Да и как иначе, если на него смотришь, и слёзы на глаза наворачиваются? Я всё старалась понять: что же его так влечёт туда? Но не могла, пока сама не вышла в море. Он мне сказал: «Плыви, на меня не смотри. Ты чёртовых клятв не давала». Я и уплыла, — голос Хелии наполнился мечтательными нотками. — Сначала с одним капитаном, потом с другим. Каждый раз наёмником. Пришлось мне и с Пархатом поплавать, кстати. Захлестнула меня вся эта лихая жизнь, прямо как солёные волны захлёстывают палубу. Даже то, что приходится плавать с толпой кровожадных мужиков, не может испортить впечатление, со всей честностью тебе говорю. Да и чуть что — я без колебаний хватаюсь за сабли. Мало кто умеет так с оружием обращаться, как Кривой, а он меня хорошенько вышколил. Там, на корабле, посреди моря, жизнь простая и вольная. На берегу такого нигде не встретишь. Ни один пират никогда и ни за что не променяет скрип мачты на скрип лопаты… Хотя, ты вряд ли поймёшь.
Пиратка замолчала, и охотник не стал с ней спорить. Ему казалось, что он понимает, но не верил, что способен понять правильно.
— И вот, два года назад, — продолжала Хелия, — возвращаюсь я домой, а там пусто. Кривого нигде не видать. Обошла все его любимые кабаки — и там его нет. Только знакомые рыбаки мне рассказали, что к чему. На город с моря налетел шторм, а мой дядька, набравшись и никого не слушая, прыгнул в чью-то лодку с косым парусом и погрёб прочь от берега, навстречу ветру. Обломки той лодки нашли наутро, а самого Кривого не нашли и через месяц. Отмучился пират. Забрало его горячо любимое море к себе. Слишком уж долго они друг по другу тосковали…
Снова только треск костра и шум ветра, после рассказа Хелии Рэн почти чувствовал в воздухе запах соли, а в шелесте травы ему слышался плеск волн. Нет, ему всё равно не понять. Он даже не понимает, что в действительности означает слово «тоска». В языке пуэри ему нет аналога. Должно быть, это понятие настолько человеческое, что понять его может только человек. Что же это за чувство, отнимающее душевный покой? И каким сильным оно должно быть, чтобы заставить человека хотя бы на несколько минут, но освободиться от него? Ценой собственной жизни. Это и не боль, и не злоба, но нечто другое, чего пуэри не мог постичь.
«Так может быть, — вдруг подумал Рэн, прикрыв глаза, — это и есть их природа? Все поступки, которые я не понимаю. Те люди в болотном замке, истребляющие друг друга с такой ненавистью, словно кроме неё у них ничего нет. Саркола, благословляющий своих палачей, потому что у него не осталось ничего, кроме веры. Пират, бросающийся в пучину, потому что в его душе одно лишь море. Энормис, не живой и не мёртвый, но продолжающий сопротивляться, потому что у него не осталось ничего, кроме… чего? С ним пока не понятно. Но в остальных случаях человек совершает не поддающиеся здравому смыслу поступки, потому что желает оставить себе хоть что-то важное. Добровольно отдаёт свою жизнь, показывая этим, что в его душе есть нечто дороже жизни. Да, мотивы у всех разные, но сам факт самопожертвования говорит о громадном потенциале их природы. Чувство, превозмогающее инстинкт самосохранения, способно смести почти любые преграды. Неужели люди не понимают этой громадной мощи, хранящейся внутри них? Подумать только, чего бы они добились, если бы умели направлять усилия в нужное русло! Пуэри, например, достигли таких успехов в построении гармоничного общества, что в нём отпала сама необходимость в самопожертвовании. Как знать, способен ли я на такие чувства? Что я люблю настолько, чтобы умереть, но оставить себе хоть последнее мгновение этого? Ничего не приходит в голову. А многие люди между тем точно знают ответы на эти вопросы…»
— Эй, ты что, заснул?
Рэн открыл глаза и увидел, что Хелия смотрит на него с усмешкой.
— Нет. Просто… задумался.
— Да ладно, я же говорила, что незачем всё это рассказывать. Сам настоял.
— Мне интересно, правда. Так ты с тех пор всё время нанимаешься к пиратам?
— Да, стараюсь долго нигде не засиживаться. То с одними поплаваю, то с другими. Домой с тех пор не возвращалась. Без Кривого там всё не то. Он вроде бы там и не жил толком, а дух всё равно изменился. Его дом — зелёная бездна. Может, и я со временем там же осяду. Та моя халупа, наверное, развалилась уже без починки.
— Сколько ты уже плаваешь?
— Сейчас мне двадцать четыре, — пиратка сощурилась, подсчитывая. — Первый раз нанялась в двадцать. Четыре с лишним года, получается. Всё Южное море за это время уже исплавала.
— И тебя ни разу не раскрыли? Что ты девчонка.
— Ни разу. Один догадался, да рассказать никому не успел. Шантажировать меня вздумал, дурак. Я ему башку снесла и за борт выбросила. Всем сказала, что он полез в мои дела, а я этого не люблю. С тех пор желающих поубавилось.
— Ты ведь тоже собиралась меня шантажировать, — охотник улыбнулся. — Не боялась, что я так же сделаю?
— Слушай, если бы я знала, кто ты такой, я бы, наверное, и на корабль не ступила, — Хелия поёжилась. — Если бы мне сказали, что путешествие закончится тем, что вы с дружками разнесёте пол острова, я бы лучше нанялась к тану во флот. Но ты же замаскировался, я-то думала, вот ещё один прыщ сухопутный, заломаю, как раз плюнуть. На воина ты не шибко походил, — девушка покосилась на порезанный палец пуэри.
— Сложно было столько времени притворяться?
— Да не то, чтобы сложно. Но иногда хочется раздеться и плюхнуться нагишом в воду вслед за всеми, а нельзя. Да и за выпитым надо следить. И чтобы нужду справить, нужно прятаться, на корабле с этим проблемы. Но со временем я привыкла и даже замечать перестала. Вжилась в пиратскую шкуру. Понять только не могу, как меня твой Эн раскрыл? Вот так, сразу.
— Я сам о нём далеко не всё знаю и понимаю, — отмахнулся пуэри. — Но это, скорее всего, спасло тебе жизнь.
— Он бы тебя не послушал? — Пиратка приподнялась на локтях.
— Мог не послушать. Мы и так рискнули, забрав тебя с собой.
— Чем это?
Рэн вздохнул, не зная, как ответить, чтобы не выболтать лишнего.
— У нас много врагов. Очень много. И они очень могущественны. Один неверный шаг — и от нас ничего не останется.
— Да, видала я одного, — согласилась Хелия. — Вы и втроём его одолеть не смогли.
— Он даже не самый опасный из всех.
Девушка округлила глаза:
— Кто же тогда самый опасный?
— Лучше тебе не знать.
— Вообще-то, ты меня тоже обманул, так что будет честно, если ты мне хоть что-то расскажешь, — заметила пиратка.
— Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы ставить условия? — Рэн улыбнулся, потягиваясь. — Может быть, как-нибудь потом. А сейчас лучше лечь спать.
— Откладывай, откладывай, — пробурчала Хелия, повернувшись на бок, спиной к пуэри. — Я-то точно не забуду напомнить.
Охотник подавил в себе желание засмеяться и тоже лёг. Только сейчас он поймал себя на том, что несмотря на все опасения ему комфортно рядом с пираткой. На этой позитивной мысли он широко зевнул, закрыл глаза и почти сразу провалился в сон.
Охота так и не увенчалась успехом. Проблуждав по степи целый день, утомлённые солнцем охотники вернулись в лагерь, так и не увидев ни одного животного или птицы. Словно степь разом перестала быть обитаемой. Пуэри, знавший, что такое попросту невозможно, сразу забеспокоился, пытаясь понять, с чем может быть связано полное исчезновение живности.
Впрочем, исчезли точно не все звери. Вернувшись в лагерь, охотники обнаружили его разорённым. Сумка Рэна лежала разорванная, вещи растащены по всему логу, всюду виднелись следы волчьих лап. Почти ничего не пропало — только остававшееся мясо — но всё же пуэри пришлось потратить какое-то время на инвентаризацию.
К концу дня поднялся ветер, крепчающий с каждым часом. С приближением ночи воздух становился всё холоднее, и замерзающие путники не имели никакой возможности от него защититься, кроме как закутаться в тёплую одежду. Разжигать костёр стало опасно — ветер мог раздуть угли и поджечь сухую траву, а это превратило бы степь в одну большую сковородку.
Голодная и замёрзшая Хелия потребовала, чтобы Рэн что-нибудь наколдовал, но тот лишь сердито посмотрел на неё и поплотнее запахнулся в плащ. Пиратке пришлось довольствоваться завалявшимися на дне сумки сухарями и холодной ключевой водой, что окончательно испортило её настроение. Надувшись, она легла спиной к спутнику и до самого утра не произнесла ни слова. Наверное, подумала, что пуэри просто упёрся, но правда была в том, что достаточно эффективных заклинаний для защиты от ветра Рэн не знал, а те, что знал, выпили бы его силы самое большее за час. Впрочем, создавшаяся ситуация освободила пуэри от необходимости отвечать на бесконечные вопросы, так что он ей был даже рад.
Не сказать, чтобы в эту ночь кому-то из них удалось выспаться. Пуэри всю ночь терзали мечущиеся обрывки неясных образов, которые не давали крепко заснуть. Ему то и дело казалось, что рядом кто-то есть, и слышались подозрительные шорохи, но каждый раз, когда он открывал глаза, рядом с ним оказывалась лишь лежащая в двух шагах Хелия. Пару раз он замечал, что девушка тоже не спит и ворочается — очевидно, проблемы со сном навестили и её.
Пробуждение тоже было не из приятных. Ночью ветер поутих, но к утру раздулся снова, и, глянув на небо, Рэн увидел, что оно полностью затянуто тёмной пеленой туч.
Дождь начался часа через три после рассвета, убив всяческую надежду на добычу пропитания. К обеду даже пуэри почувствовал, что проголодался — тучи пропускали слишком мало света для того, чтобы он мог насытиться. Пришлось пробавляться последними крохами со дна сумки вперемешку со съедобными травами, растущими вдоль ручья. Пройдя вниз по течению, Рэн обнаружил целое скопление дикого редиса и горько усмехнулся, вспомнив, как давно ему не приходилось оставаться с природой один на один.
Испытания охотников Рэн начал проходить по собственному счёту около тридцати лет назад, но к этому времени он уже обладал всеми необходимыми навыками, чтобы не называть их выживанием. Это больше походило на периоды длительного уединения, чем на испытания как таковые. Сначала средняя полоса, потом тайга, тундра — самые лёгкие задачи. Любой охотник пуэри наперечёт знал все полезные растения, их свойства и места, в которых их можно найти. При способности питаться солнечным светом надобность в еде практически отпадала, за редким исключением вроде того, в котором Рэн оказался вместе с Хелией. Потом пошли более сложные испытания, но и их преодолеть оказалось не так уж сложно. В пустыне основная проблема заключалась в поиске воды. В тропиках — как можно быстрее обзавестись всем необходимым для самозащиты и лечения — тут пригодились знания целебных трав и всех видов живности. В ледяной пустыне, как и в горах — как можно быстрее обзавестись тёплой одеждой и достаточно надёжным укрытием. Всё остальное: добыча пропитания, создание орудий охоты, ориентирование — навыки, которыми обладал вообще любой орумфаберец.
Выкапывая продолговатые белые клубни, Рэн думал о том, что Хелии, скорее всего, пришлось бы туго в одиночку. Люди привязаны к природе намного слабее, чем пуэри, и немногие из них знают, как с ней надлежит обращаться. Для человека отдаление от населённых мест само по себе переходит в выживание. Тот вид охоты, которым они пользуются, больше напоминает убийство, хотя даже их предки относились с уважением к своей добыче и благодарили природу за преподнесённый дар, перед тем как этот дар съесть. Со временем они решили, что не нужно никого благодарить, ведь они сами обеспечили себе добычу. Именно тогда они выделили себя из общности природы и возомнили себя её хозяевами, высшей расой по отношению к менее разумным созданиям. Отчасти благодаря своим религиям люди решили, что всё, что они видят, было создано для них, а значит они властны распоряжаться этим как хотят. Винить их в этом было бы неправильно — в условиях постоянного увеличения численности перед ними встал вопрос о выживании и улучшении условий жизни, из-за чего и появились такие практики, как сев благородных культур и одомашнивание животных. Но жить на планете, породившей миллионы видов, и считать себя лучшим из них — это как-то самодовольно…
Дождь хлестал так, словно над облаками лопнула невидимая плёнка, удерживающая небесный океан от падения вниз. Косые холодные струи извивались под порывами ветра, капли сталкивались, объединяясь, и тут же вновь распадались, разрезаемые воздухом на части. Ручей, берущий начало где-то за пределами низины, ощутимо расширился и теперь весело бурлил, словно довольный тем, что набрался сил. Земля, досуха выпитая густой травой, с жадностью глотала живительную влагу, растительность в свою очередь вбирала жидкость корнями, надеясь поднять завалившиеся от суши стебли. Дождь был здесь праздником, благодатью, льющейся прямо с неба, но вряд ли её смогли бы оценить промокшие до нитки двуногие, которых стихия вынудила питаться травой и кореньями.