Хелия, сначала державшаяся напряжённо, быстро освоилась и расслабилась — или делала вид, что расслабилась. Она стянула свою бандану и распустила волосы. Они оказались коротковатыми на мой вкус, так как не доходили даже до плеч, но понятное дело, так ей было намного проще выдавать себя за мужчину. Надо сказать, после того, как она наконец стала походить на женщину, мне стало чуть проще мириться с её присутствием.
Пиратка, расхрабрившись, даже попыталась задать несколько наводящих вопросов за ужином, но хватило одного моего взгляда исподлобья, чтобы она утихомирилась. Я вообще не собирался общаться с ней больше необходимого и ясно дал это понять. Рэн тоже молчал, но явно по другой причине. Не знаю почему, но он выглядел обиженным. Как будто от того, что он спас не мальчишку, а девчонку, что-то изменилось. Или зоркий пуэри не мог простить себе слепоту? Он и мне ничего не сказал, но его поведение дало мне повод для молчаливого злорадства.
В таком молчании эти двое и улеглись спать ещё засветло. Мне же нужно было попрактиковаться в одном заклинании, поэтому, чтобы не мешать, я удалился подальше и разжёг ещё один костёр.
Для эксперимента мне требовался материал, поэтому я потратил какое-то время, чтобы изловить хоть какую-нибудь живность. Первой попалась обычная полевая мышь — маленькая, суетящаяся, так и норовящая выскользнуть из рук или тяпнуть за палец. С ней я и вернулся к костру, решив, что такой подопытный для начала сойдёт.
Отражение пристроилось рядом. Ему не требовался сон, оно никогда не уставало, так что имело возможность доводить меня до белого каления круглосуточно, семь дней в неделю. После событий на Одиноком Вулкане двойника не было почти полмесяца, и я даже успел понадеяться, что он пропал навсегда. Но, увы. Он объявился и разбудил меня среди ночи, радостно вещая о том, как успел по мне соскучиться. Я тогда только посмотрел на него и повернулся на другой бок — мне было глубоко начхать, где он пропадал и почему опять объявился. Что бы он там не говорил, я по нему уж точно не скучал.
Но сейчас мой неразлучный спутник отчего-то молчал. Лишь с интересом наблюдал за моими манипуляциями над мышью, обходясь даже без привычных неуместных комментариев. Несмотря на то, что он являлся лишь моей галлюцинацией, у него был свой сложный, непредсказуемый характер, сильно отличающийся от моего, так что даже пожелай я предсказать его поведение — всё равно не смог бы.
Стало темнеть. Днём тут стояла жара не хуже, чем в тропиках — середина июня, всё-таки, — но ближе к ночи стало заметно холодать. В пожелтевшей от солнца траве непрестанно трещали насекомые, на разные лады кричали охотящиеся на них мелкие птицы, ветер подхватывал все эти звуки и разбрасывал по степи. Он же приносил иногда недалёкие тявканья лисиц, очевидно, готовящихся ко сну. Пару раз мне слышался волчий вой, но беспокоиться по этому поводу я не видел смысла. Просто наслаждался вечерней свежестью и дурманящим запахом степных трав, занимаясь своим делом.
Я вырыл небольшую ямку и зачерпнул в свободную руку горсть земли. Мысленно составил нужное плетение. На предыдущих тренировках я уже выработал нужную комбинацию связок и сопряжений, теперь осталось лишь расставить всё по своим местам и отточить.
Земля в моём кулаке пришла в движение. Дождавшись, пока трансмутация закончится, я разжал руку. На ладони лежало нечто, внешне напоминающее зажатую в другой руке мышь. «Слишком гибкий и плотный, — подумал я, оценивая образец. — Но, по крайней мере, у него есть хвост».
Выбросив гротескную тушку, я зачерпнул новую горсть земли.
— Что ты делаешь? — полюбопытствовало Отражение, не выдержав пытки неизвестностью.
— Развлекаюсь, — ответил я. — Учить меня теперь некому, поэтому всё новое приходится постепенно осваивать самому.
— Это я давно заметил, — двойник поморщился. — Постоянно изобретаешь новые плетения. Каждый день.
— Что поделаешь, тяга к знаниям, — я пожал плечами и снова разжал ладонь.
На этот раз образец вышел более оформленным и близким по фактуре, но вот с шерстью случилась какая-то беда. Каждая волосинка — как иголка.
— Ёжемышь, — констатировало Отражение. — Или мышеёж. Пытаешься умножить богатство видов?
— Ага, — я внёс несколько правок в плетение и снова зачерпнул из ямки. — Мне вот интересно, как ты планировал выпихнуть протоэлементаля в Эфир?
Двойник приосанился, явно обрадованный тем, что ему не только отвечают, но ещё и о чём-то спрашивают в ответ.
— Пришлось бы попотеть, разыскивая достаточно тонкое место в прослойке, но если найти такое, то дальше не сложно. Снимаешь слепок с эссенции, проецируешь его в Эфир в виде пустой энергетической структуры. Находишь место в эфирных слоях, где эта структура встанет и не будет отторгаться. Дальше наращиваешь структуру, чтобы она закрепилась и плюс к тому могла вместить в себя остальную оболочку протоэлементаля. Создаёшь канал высокой плотности и по нему переправляешь Первого в Эфир. Всего и делов.
— Надо же, — я покачал головой. — Сам бы никогда не додумался.
Мне вспомнился некромант Муалим, переехавший жить — если так можно выразиться — в Эфир. Может, он воспользовался именно этим способом?
— Наоборот, — двойник пожал плечами. — Ты, по факту, сам додумался. Забыл, что я — это ты?
— Нет, не забыл. Но в твоём варианте есть один минус. Получается, что чтобы вытолкнуть протоэлементаля в Эфир, мне потребуется сначала преобразовать его во что-то другое, а потом заточить в недвижимом состоянии на Явор знает какое время.
— И что? — фыркнул мой непробиваемый собеседник. — Он в той пещере миллионы лет просидел в одном положении. И потом, ему всё равно, он же не живой. Эссенция, заключённая в разумную оболочку — вот и весь протоэлементаль. Этой самой оболочке даже не важно, какую форму она примет. Главное — целостность, защита от ущерба.
Я снова разжал руку и взял образец за хвост. Ничего так, но запах и фактура всё ещё далеки от идеала.
— Целостность, которую я так и не смог обеспечить. Сам вытащил его из скорлупы и сам же позволил его убить.
— Ой, только не надо сейчас этих самоистязательных речей, — Отражение с отвращением отвернулось. — Если бы Грогган не воспользовался эссенцией Тверди, ему бы против вас двоих нипочём не выстоять. Первый тоже не пальцем деланный, сам видел.
Я покивал — с этим трудно было спорить.
— Просто этот хрен виртуоз почище тебя, — продолжил двойник. — Для него магия что мать родная. Видал, как он исчезает? Так вот за несколько тысяч лет ещё не такому научишься.
— Да, надо мне побольше тренироваться. Когда дойдёт до прямого столкновения, он меня задавит не только силой, но и мастерством. Потому и извращаюсь, — я показал Отражению очередной образец.
Он снова получился недостаточно хорошим и полетел к остальным.
— Уверен, что дойдёт до прямого столкновения?
— Иначе ему от меня не избавиться.
— Он не станет с тобой драться, — покачал головой двойник. — У тебя есть преимущество, которое не позволит ему так рисковать. Ты, кстати, неплохо им воспользовался у пещеры. Прямо носом ткнул: «Попробуй, убей».
— Он не станет драться — я стану.
Отражение хитро посмотрело на меня, медленно обнажив зубы в широкой улыбке.
— Догадался, да?
— Уже давно. С сегодня на завтра должен случиться очередной асессионный скачок.
— Думаешь, после него у тебя хватит сил?
Я пожал плечами:
— Я точно выйду за пределы Лестницы. Должно хватить.
— Насколько бы ты не вырос, у тебя нет поддержки Хранителя. А у Гроггана есть.
Я поднял на него взгляд и ободряюще улыбнулся:
— Ну мы-то с тобой что-нибудь придумаем, я уверен!
Двойник захохотал и захлопал в ладоши. Будучи сумасшедшим, он обожал, когда я начинал чудить ему в тон.
— Знаешь, я давно с тобой путешествую по всяким захолустьям… — просмеявшись, начал он.
— Знать бы ещё, за каким лешим ты ко мне привязался, — буркнул я.
— А ты разве не догадываешься? — Отражение даже забыло, что хотело сказать.
— Догадываюсь. Но в твоём постоянном присутствии нет необходимости. Прилип, как банный лист…
— А мне весело! — Двойник хлопнул себя по коленкам. — Ты такой забавный, когда строишь из себя серьёзность.
— Нашёл шута.
— Умение смеяться над собой — положительная черта.
— Когда смеёшься над собой постоянно, самооценка падает. И крыша съезжает.
— Ты и так сумасшедший, с тебя не убудет. Так вот! — Он воздел палец в небо. — Что я хотел сказать. Я давно путешествую с тобой, но…
Я так и не узнал, что скрывается за этим «но», потому что двойник вдруг замер и с коротким «О-у» исчез — только его и видели.
Зато в световой круг костра вступил другой человек. Поначалу я не узнал его, потому что виделись мы лишь однажды. Но зато какая это была встреча! Честно говоря, не рассчитывал увидеть его снова, но надо же — он снова меня нашёл.
Бессмертный сел на то же место, где только что сидело Отражение. Он ничуть не изменился: тот же худощавый паренёк с нездоровой кожей и чуть скошенным в сторону носом, короткими волосами, даже в той же одежде — словно он только что явился из казематов Меритари, где мы и расстались.
Я даже не дёрнулся, увидев его, появляющиеся из ниоткуда и исчезающие в никуда типы для меня давно уже перестали быть новостью. В последнее время я вообще перестал чему-либо удивляться. Снова разжал кулак, посмотрел на образец и снова выбросил — у него появился лишний глаз, на макушке. Видимо, я всё же отвлёкся и напортачил в плетении.
— Привет, — сказал парень, чуть помолчав.
— Здравствуй, — отозвался я. — С чем пожаловал?
— Мы наблюдали за тобой.
— Кто это — «мы»?
— Мы — это мы, — отмахнулся он. — Скажем, сила, которую я поддерживаю. Мы видели твои успехи и поражения.
— У меня были успехи? — Я улыбнулся.
— То, что ты считаешь поражением, не всегда оно и есть.
— Пока я только непрерывно бегу и теряю союзников. Не говоря уже о друзьях, — мой голос прозвучал чуть более сухо, чем мне того хотелось.
Бессмертный вздохнул и провёл рукой по волосам, ото лба к затылку:
— Ты сражаешься. Сражений без потерь не бывает. Ни один бой не заканчивается выигрышем обеих сторон.
— Философия, которая не утешает, — я выбросил очередной образец.
— Я не собирался тебя утешать. Это просто факт, который нужно принять.
Не посчитав нужным отвечать, я зачерпнул ещё горсть земли.
— Рад видеть, что у тебя ещё есть силы сражаться.
Бессмертный смотрел на меня без тени иронии, по-доброму, я сразу же поверил в искренность его слов, хотя не предполагал, что способен на это.
— Если бы я мог, — я сжал в руке завершённый образец, намеренно его испортив, — если бы только мог, то бросил бы всё. Не потому, что меня заботят только личные интересы, как раз наоборот. Мне ничего не нужно для себя. Уже ничего. Не осталось того, чего я бы по-настоящему хотел.
— Победы разве не хочешь?
— Победы над кем или над чем? Что это за понятие вообще, что в него входит? Я вот пытаюсь себе ответить на этот вопрос, и как не поверну, а всё одно выходит. Не может быть тут никакой победы. Нечего побеждать. Некого.
— А Грогган что же?
— Он всего лишь одна лопасть огромной ветряной мельницы. Можно с ней сражаться, конечно, но толку-то от этого… Тяжело не иметь судьбы, Бессмертный. Казалось бы — все пути мне открыты, ничто не ограничивает. Только выбирай. И вот я выбираю, выбираю — и к чему прихожу? К отсутствию выбора. Сам у себя его отнял, вот этими вот руками. Победа… Откуда бы взяться победе, если сама война не имеет смысла? И тем не менее я вынужден её вести. Если не воевать, останется только смотреть, как всё, что было когда-то важно, растворяется в пустоте. Утрачивает смысл. А это последнее, понимаешь? Последнее.
— Стало быть, ты с таким упоением сражаешься лишь по инерции? — губы Бессмертного тронула улыбка.
— Упоением? Нет никакого упоения. Есть цель. К ней нужно идти. А насчёт инерции… Нет, тут ты тоже не прав. Кровь всё ещё циркулирует внутри меня. Сердце бьётся. Рука держит меч. Только нет уже прежней наивности, всяких там приятных заблуждений, слепой уверенности и вдохновения. Даже жаль, что всё это ушло. Потому что мой стимул — безвыходность, а это хреновый стимул.
Мой собеседник, постепенно превращающийся в слушателя, ничего не ответил. Наверное, согласился с моими тезисами. А может, и нет. Мне было не важно, по большому счету. Больше чем уверен, он появился здесь именно для того, чтобы послушать, что я думаю — так пусть слушает. Мне не жаль правды. Даже если нам доведётся стать врагами, эту правду он не сможет использовать против меня. Трудно вообще представить хоть что-то, что теперь можно против меня использовать, кроме грубой силы…
— То есть тебе не важно, за что сражаются твои враги?
— У меня один враг. Он сражается за идею, и в этом он молодец. Но я сражаюсь не за идею, и не против неё. Я сражаюсь с врагом. Это не так красиво, не так патетично и даже примитивно, но, увы, по-другому не получается. Однако тебе хотелось бы видеть меня именно противником его идеи. Я прав?
Бессмертный не отвёл взгляда:
— Нет. Твоя война, твои методы. Твои причины.
Я удивлённо поднял брови:
— Надо же, как приятно иметь с тобой дело. Ни в чём не осуждаешь. Но ты не просто так задал свой вопрос. Если хочешь, я могу тебе сказать, что думаю по этому поводу.
— Мне любопытно.
Я разжал ладонь, посмотрел на образец. Наконец то, что нужно. Мышь как настоящая. Но нужно попытаться воспроизвести успех.
— Если я правильно понял, Грогган хочет разобрать Нирион на составляющие, чтобы потом преобразовать их в чистую энергию. И так с каждым миром. Представляю, сколько миров уже постигла эта участь. Должно быть, сотни.
— Тысячи.
— Тебе виднее, — я пожал плечами. — Его идея вроде как заключается в том, чтобы использовать всю эту энергию для создания новой вселенной. Которая будет жить по новым законам. Он что-то молол про принцип старения, но я, наверное, не понял эту часть. Чтобы ничто не старело, нужно убить само время, а без него наше четырёхмерное сущее превратится в замершую трёхмерную картинку.
— Не совсем так, — Бессмертный покачал головой. — Взаимодействие пространства со временем не такое жёсткое, как ты думаешь. То, что он хочет сделать, возможно, если правильно реализовать временны̀е сдвиги.
— Не суть. Меня удивило только то, что его не устраивает существующий порядок. Он замахнулся на изменение фундаментальных законов, по которым живёт вселенная. Амбиции у него те ещё, конечно. Но почему?
Парень задумчиво почесал щеку.
— Грогган — утопист. Ему удалось выстроить в голове схему более совершенного, как ему кажется, порядка. А раз может быть лучше — то зачем следовать худшим правилам? Такова его логика.
— Ты это знаешь, потому что…
— Скажем, мне довелось пересечься с ним задолго до встречи с тобой. Я представляю, как он мыслит.
— В таком случае, какова же твоя позиция относительно его планов?
Бессмертный смотрел на меня, не моргая. Ему удалось увлечь меня разговором, хоть я этого и не хотел. Было в нём что-то такое, что невозможно просто игнорировать.
— А как ты думаешь, какова моя позиция?
— Думаю, вы с ним по разные стороны баррикад.
Бессмертный вздохнул, и его взгляд потух.
— Ошибаешься. Между нами нет баррикад. С моей стороны — точно. Я не поддерживаю его, но и только. А его положение таково, что все, кто не с ним — против него.
— Когда собираешься уничтожить целую вселенную, по-другому и быть не может, — согласился я. — Что-то мне подсказывает, что он не пожалеет живота своего, чтобы достигнуть цели.
— В этом вы похожи.
— Возможно. Но в вопросе перековки Вселенной я с ним не солидарен. Полагаю, это для тебя ключевой момент? Да, идея Гроггана вызывает у меня отторжение. Он не может принять существующий порядок, в нём нет смирения для этого. Он возомнил себя выше самого Творца, решив, что вправе судить о правильности устройства бытия. Но, если разобраться, он — лишь ничтожный смертный, который сам является частью всего этого. Маленькая букашка. Грогган не знает своего места, и никто не может указать ему, где оно, потому что его хозяин — величайшая сила во Вселенной — соглашается с ним. Что может себе думать Тринерон, я даже представить не могу, но, очевидно, у них общая цель.