– У-у-ф… Раз вы налили мне водки, значит, не считаете меня животным? И если я выпил налитую мне водку, то я точно не осел. Но если вы говорите, что я осел, то с этим нужно что-то делать.
– Он мыслит вполне логично, – сказал Геша и бодро посмотрел на Веню и Ивана Ивановича.
– В нем, кажется, сформировывается самосознание, – сказал заинтересованно Веня.
– Выпил залпом, – сказал Иван Иванович с завистью.
– Да, – сказал Геша. – Как будто все время пил.
– У тебя есть какие-нибудь жизненные принципы или что-то в этом роде? – спросил Веня, кушая корочку хлеба, потому что больше ничего не оставалось.
У меня есть один принцип, – сказал Хаха.
– Какой? – спросил Геша, ерничая.
– Я говорю только правду…
– Вот оно что, – сказал Веня. – Тогда у меня к тебе просьба.
– Какая? – заинтересованно спросил Хаха.
– Говорить тебе при всех пока не следует, – посоветовал Веня. – При нас можно. А при других молчи… Лучше тебе вообще не говорить. И тем более не следует говорить правду. Время такое скользкое.
– Только не вздумайте затыкать мне рот, – сказал Хаха. – Сейчас демократия и каждый может говорить то, что считает нужным.
– Тебя могут не так понять, – сказал Иван Иванович.
– За правду могут побить, – сказал Геша и поежился.
– Не знаю, как я смогу себе отказать в том, что у меня стало получаться, а раньше не получалось, – сказал Хаха.
– Мы не знаем, что будет, если ты при всех заговоришь и к чему это приведет. Поэтому мы тебя просим пока помолчать, – сказал Веня.
– Хорошо. Я буду нем, как рыба, – сказал Хаха и вдруг потянул вверх одну сторону рта. – Гы-гы… Вы не находите ничего смешного в том, что я сказал? Разве это не смешно, что осел будет нем, как рыба?
Веня, Геша и Иван Иванович переглянулись и от души рассмеялись.
– Это смешно, – сказал Веня.
– Да, – добавил Геша. – Он просто юморист!
– Может, еще что-нибудь выдашь? – спросил с улыбкой Веня.
Осел помолчал и голосом, пародирующим телевизионных ведущих новостных программ, начал говорить.
– Говорит и показывает телевизор. Новости… Сегодня несколько депутатов искали компромисс с помощью рукоприкладства. В результате найденного компромисса один депутат, желавший получить портфель заместителя подкомитета, получил портфелем по голове и синяк под глаз. Другой оппонирующий ему депутат получил шишку на голове, сильный ушиб скулы и повреждение уха. Еще несколько депутатов получили ушибы нерабочих частей тела и сотрясения не задействованных в законодательной деятельности частей мозга. В общем, работа сегодня прошла на редкость плодотворно! – закончил он.
Веня, Геша и Иван Иванович, грохнули смехом. Они смеялись и не могли остановиться. Веня хотел что-то сказать, но не мог и продолжал смеяться.
– Это… он… – задыхаясь, говорил Веня и снова хохотал.
Хаха смотрел на друзей, не понимая, почему они смеются, и слегка помахивал хвостом.
– Это он… Теле… Визор… Насмотрелся… – наконец, выговорил Иван Иванович.
Веня, Геша и Иван Иванович стонали от смеха на стульях и, успокаиваясь, начали глубоко дышать.
– Скажи еще что-нибудь, – попросил Геша.
Осел посмотрел на пустые тарелки на столе на всех собравшихся и сказал грустно:
– Бутерброды кончились, а вечер еще продолжается. Ха-ха!..
– У него неплохо получилось! – сказал Иван Иванович.
– Он даже интонации комментатора передал, – сказал Геша.
– Да ты пародист, – улыбнулся Веня.
– Хорошо, что не садист! – выдал осел.
Друзья снова грохнули смехом.
– Неплохо пообщались, – сказал, вздыхая после смеха, Геша.
– Как же мы будем общаться, если мне нельзя говорить? – спросил Хаха.
– По вечерам мы можем собираться и говорить сколько угодно обо всем, – сказал Веня с улыбкой.
– В слоновнике нам никто не помешает говорить по душам, – добавил Геша.
– Моя сторожка всегда к вашим услугам, – сказал Иван Иванович.
– Спать будем или нет? – спросил Веня и посмотрел в окно. – Светать начинает. Я так спать хотел. Сейчас расхотел.
– Я бы еще за дружбу выпил, – сказал Хаха задумчиво. – И поговорил…
– Еще поговорим… – сказал Геша. – Я бы часочек вздремнул.
– Мне на обход пора, – сказал Иван Иванович. – Пошли, Хаха, пусть они поспят…
Осел согласно кивнул головой и направился к двери за Иваном Ивановичем.
Глава четвертая
Гениальный план
Подручные Имелова, Мудрило и Пробивной, на следующий день после того, как им дали поручение собрать информацию о зоопарке, с утра съездили на «птичку», сделали дела, дома приоделись и на джипе поехали к зоопарку. В костюмах, в светлых рубашках и галстуках они подошли к входу. У касс стояли несколько женщин с детьми. Приехавшие прошли мимо них и направились к входу. На входе Пробивной уверено показал контроллеру красную книжицу и едва тот моргнул, как тут же ее убрал. Оба визитера прошли в зоопарк, как лица уполномоченные, обремененные свыше и совсем не такие, как те, которые порхали возле касс, дисциплинированно покупали билеты и прогуливались по аллеям между клеток с животными.
Невооруженным глазом было видно, что лучшие времена выбранного для посещения городского учреждения давно прошли. Металлический забор обрамляющий территорию и при входе стоял с облупившейся краской и кое-где через не слезшую черную краску проступала ржавчина. На асфальтовых дорожках тут и там виднелись трещины, ямки, провалы. Клетки с хищниками требовали ремонта. Фундаменты клеток с хищниками кое-где растрескался и распадался. Большинство животных неопрятным видом вызывали сочувствие. Огромного бурого медведя поместили в небольшую клетку, и он бедный метался там, делая два шага вперед, поворачивался и делал два шага обратно.
– Волков посчитали и записали, – констатировал Мудрило.
– Запиши медведя, – твердо предложил Пробивной.
– Записываю, – ответил Мудрило, делая пометки в блокноте. – Серж, представляешь, если все это продать?.. – громко спросил он.
И тут же получил удар локтем вбок.
– Ты чего? – спросил Мудрило.
– Ничего, – ответил Пробивной тихо, оглядевшись. – Чего орешь? Хочешь, чтобы покупатели сбежались? Может, торговать еще начнешь?
– Я чего? Я ничего… – сказал Мудрило, понимая свою оплошность.
– Ходи, смотри и записывай… – велел Пробивной.
И они пошли дальше. На фоне остальных посетителей зоопарка эта пара выглядела респектабельно. Хорошо одеты, с блокнотом в руках. Их можно было принять за руководителей городского хозяйства, за инспекторов, бизнесменов и за кого угодно, только не за тех, кем они являлись на самом деле.
– Серж, смотри какие черепахи… – показал Мудрило на медленно двигающихся в панцирях крупных особей. – Это же… Как их?.. Забыл… Их можно за такие бабки продать…
– Тихо ты, – сказал Пробивной, разглядывая черепах.
– Никого нет, – сказал с азартом охотника Мудрило, оглядываясь. – Может, прикроешь меня?
– Что черепашки понравились? – послышалось сзади.
Пробивной и Мудрило, растерянные, оглянулись. Рядом с ними стоял невысокий энергичный человек.
– Да, – сказал Мудрило. – Я очень люблю черепах… Недавно ел суп…
– Ну… – сказал Пробивной и незаметно стукнул локтем Мудрилу вбок, не давая рассказать Мудриле, как он недавно ел черепаховый суп в ресторане, который ему понравился.
– Кочкин Виталий Серафимович, – представился стоявший рядом человек. – Работник зоопарка.
Мудрило и Пробивной переглянулись.
– Я вас сразу заметил и давно за вами наблюдаю… – сказал Кочкин.
– Мы просто остановились около черепах, – с вызовом сказал Пробивной. – Что в этом такого?
– Я в зоопарке как раз занимаюсь черепахами…
– Да мы ничего не хотели, – начал оправдываться Мудрило.
– Может, могу вам чем-то помочь? Что-то нужно рассказать?
– Вы хотите нам помочь? – спросил Пробивной и ободряюще подмигнул Мудриле.
Кочкин отличался от других работников зоопарка тем, что всегда первым оказывался в нужном месте. Он первым оказывался у кассы, когда выдавали деньги, первым оказывался у дверей профкома, когда выделялись путевки в санаторий и когда собирались сотрудникам распределять продуктовые наборы, которые во время повсеместного дефицита всего являлись мерой поощрения. Он первым мог бы полететь в космос, если бы среди работников зоопарка набирали людей в отряд космонавтов. У него был нюх на нужных людей, которым он умел угождать. Сегодня Кочкин был в новом великоватым костюме. «Очень хороший костюм, – говорил знакомым Кочкин, – жалко не мой размер. И жалко было не купить так задешево. В магазине выбросили, а я первым оказался. Только не мой размер. Может скоро поправлюсь и тогда будет как раз». Теперь он стоял, навытяжку, стараясь дорасти до нужного размера, придерживая длинноватые рукава пальцами, чтобы те не закрыли полностью кисти рук. Он вполне мог показаться солидным, если бы не его манера подергивать вверх плечами, как будто он пытался взлететь, и, если б не кучерявый чубчик, приглаженный слегка набок, который выдавал его беспокойный суетливо непринужденный, ищущий характер.
– Я смотрю, ходят такие приличные люди, что-то записывают… Говорят что-то о продажах…
– Мы поэтому… Как это? – сказал Мудрило и задумался.
– По финансам… – подсказал Кочкин.
– Да, – закивал Мудрило, поглядывая на Пробивного.
– Бизнесмены? – спросил Кочкин.
– Да, бизнесмены, – добавил Пробивной.
– И у вас в зоопарке есть здесь какой-то свой интерес? – спросил Кочкин.
– Есть, – сознался Мудрило и увидел, что Пробивной нахмурился.
– Вы вот записываете что-то в блокнот… Это что? – спросил Кочкин. – Для чего?
– Для этого… Этой… Для капитализации, – сказал вдруг уверенно Мудрило.
Услышав это, Пробивной хотел дать ему за спиной кулаком вбок, но, увидев заинтересованное выражение лица Кочкина, передумал.
– Понятно, – сказал Кочкин. – Вы, случайно не спонсоры?..
Мудрило и Пробивной замолчали. Слово «спонсор» они слышали, но не совсем понимали его смысл.
– Мы? – спросил Мудрило, не зная, что ответить. Значение этого слова до него доходило не вполне. – Пока это самое… Рано об этом говорить…
– Если вам нужна хорошая крыша, так и скажите, – догадавшись, что к чему, ткнул пальцем Кочкину в грудь Пробивной.
– Крыша нам нужна, – сказал Кочкин. – У нас кое-где течет. Можете нам помочь?
– Можем… – сказал определенно Пробивной, потому что рэкет и крышевание для них было обычное дело.
– Я так и знал, – с радостным вздохом сказал Кочкин. – Мы как раз спонсоров ищем. Мы сейчас даже ищем спонсоров для конкретных животных… Вот вы, например, могли бы стать спонсорами моих черепашек?
– Да, – вдруг сказал Мудрило. – Двух-трех мы могли бы прямо сейчас… – Он хотел сказать отоварить, но под строгим взглядом Пробивного замолчал.
– Проспонсировать? – уточнил Кочкин.
– Да… Это самое… – кивнул Мудрило, размышляя, как можно было бы выгодно продать этих черепах.
– Нас интересуют все животные, – вставил Пробивной.
– Так вы, хотите стать спонсором всего нашего зоопарка? – спросил Кочкин. – То есть у вас другие масштабы?
– Вроде того, – сказал Мудрило.
– Мы расширяем бизнес, – сказал Пробивной и вдруг понял, что сказал что-то не то.
– То есть ищите выгодных вложений, чтобы получить гуманитарную прибыль? Чтобы о ваших спонсорских достижениях узнала мировая общественность? – сформулировал позицию гостей Кочкин.
– Да, – сказал Мудрило.
– Не без этого, – добавил Пробивной.
– И вы здесь для того, чтобы наладить контакты? – размышлял вслух Кочкин.
– Нас Генеральный директор нашей фирмы послал собрать информацию, – откровенно сказал Пробивной.
– Так вам надо сразу было идти в дирекцию, – сказал Кочкин. – Там вся информация есть… Давайте я вам сейчас сам покажу зоопарк, а потом отведу в административное здание и познакомлю с нашим директором.
Кочкин повел гостей по зоопарку, все подробно показывая и рассказывая.
– Наш директор Олимпий Петрович Катков-Саваннский является членом-корреспондентом академии наук… – рассказывал он, забегая то со стороны Пробивного, то со стороны Мудрилы. – Это очень известный человек…
Кабинет директора зоопарка выглядел вместилищем научных знаний. Научные издания заполняли книжные шкафы и полки. По стенам висели картины художников-анималистов. На столе лежали книги с закладками и открытые журналы. Олимпий Петрович всю жизнь как ученый посвятил себя изучению обезьян. Он изучал их, писал о них книги, статьи, читал лекции. И к концу своей жизни к семидесяти пяти годам каким-то поразительным образом стал сам напоминать объект своего изучения: худенькую, глазастенькую, очень спокойную и благообразную обезьянку. В настоящий момент он заканчивал писать книгу об Африке, в которой большой раздел посвящался обезьянам. Он как раз заканчивал просматривать очередную статью, когда к нему в кабинет вошли молодые сотрудники зоопарка, Вера и Вениамин.
– Здравствуйте, – поздоровались молодые люди, оставаясь в дверях.
– Здравствуйте! Проходите-проходите, – сказал им Олимпий Петрович. – Вы по какому вопросу?
– Я по поводу Коли Мячикова, – сказала Вера. – Я вам о нем рассказывала. Этот мальчик инвалид на птичьем рынке торгует обезьянками. Он любит животных. Нельзя ли его устроить к нам в зоопарк?
– Я помню наш разговор, Вера Георгиевна, – сказал Олимпий Петрович, называя свою сотрудницу по имени отчеству. Вера Георгиевна занималась в зоопарке тоже обезьянами и писала под его руководством диссертацию, благодаря чему у них сложились доверительные отношения. – Сейчас у нас трудное положение. Нет денег даже на зарплату. Новую ставку вводить и согласовывать с вышестоящими инстанциями я не имею возможности. Меня никто не поймет.
– Ну, может быть позже, когда все наладится? – спросила неуверенно Вера Георгиевна.
– Позже мы обязательно к этому вопросу вернемся, – сказал с оптимизмом Олимпий Петрович и посмотрел на Вениамина.
– Я хотел поговорить об осле, Олимпий Петрович. – Он у нас в слоновнике прижился, а денег на его содержание не выделяется…
– Я не против, чтобы осел находился в пределах зоопарка, – сказал Олимпий Петрович. – Ему нужно сделать необходимые прививки. Что касается финансирования его пребывания в зоопарке, то придется подождать.
Олимпий Петрович еще что-то хотел сказать, но в это время в кабинет влетел заместитель по финансовым вопросам Петр Ильич Кафнюк. Хотя финансов в зоопарке почти не водилось, этого гражданина прислали свыше поднять на ноги, лежащий на боку зоопарк. Тот в свою очередь устроил на работу своих людей: Пертюка завхозом, а Фонюка главным бухгалтером. И эта троица работала до того слажено, что никто не мог сказать финансы в зоопарке не появлялись благодаря их усердиям или благодаря им они ловко исчезают со счетов.
– Ну вот! Я же говорил… Говорил, что смету нам не подпишут. Я же говорил, что финансы зарубят? Так и произошло. Вот, пожалуйста!.. Денег на зарплату нет! Денег на ремонт тоже нет! Краску и стройматериалы по безналу не отпускают. А вы говорили, что отпустят, говорили, что нас поймут.
Олимпий Петрович поднял глаза на заместителя, соображая, что собственно тому нужно. К тому же он ничего такого не говорил.
– Извините, я не поздоровался, – заметил Кафнюк.
– Что вы хотите? – спросил Олимпий Петрович.
– Я говорил вам? Так оно и вышло, – продолжил вошедший, раскладывая перед директором письма, как странный коммерческий пасьянс.– Вот и вот… Все эти письма, запросы можно теперь выбросить. – Кафнюк достал из портфеля новые бумаги, многозначительно потряс ими и тут же снова убрал в портфель, как фокусник поступает с предметами, которые то появляются в его руках, то исчезают. – Не принимают… Теперь нужно заново. Новые письма посылать.
Хотя денег в зоопарке явно не хватало, на своей должности Кафнюк поддерживал в выпуклом состоянии всегда и везде обгоняющий его живот и кроме этого накушал в верхней части шеи у мозжечка тройную складку необыкновенной солидности, которая проступала у затылка из-за короткой стрижки.
– Подпишите… Здесь и здесь… – Кафнюк положил перед Олимпием Петровичем новые бумаги.
Олимпий Петрович мельком глянул на бумаги, призывающие к финансовой помощи, которые буквально кричали: «Караул! Спасите, помогите…» и аккуратно подписал их.
– Вот я сейчас по третьему кругу побегу. Искать, добывать и добиваться, – сказал Кафнюк и пулей вылетел из кабинета.
На самом деле Петр Ильич относился к той породе людей, которые, по сути, являлись кипучими бездельниками. Он целый день готов был бегать с какой-нибудь бумажкой кругами и возбуждать внимание окружающих. Но если кто-то попытался бы разобраться, что собственно гражданин успел сделать во время бурной, кипучей деятельности, то, скорее всего, он ничего бы из сделанного и не обнаружил.
Выбежав из административного здания Кафнюк высморкался в улицу, как в носовой платок и увидев рабочих, которые поднимали на плечи трубу, тут же подключился как руководитель:
– Что стоим? Почему не торопимся? Там люди задыхаются без этих труб. Давайте-давайте-давайте… Берите и несите… Я бы сейчас сам все взял и перенес, если бы не бумаги… Не стойте, работайте, – сказал он и побежал дальше.