- Это как? Как на дайджест Лондонского Королевского общества.
Птичка хохотнула. Она могла и не слышать о таком. Бесцеремонно прижалась ко мне, без всякого разрешения, и щелкнула на свой аппарат. Я уже понял, что надо улыбаться, чтобы хорошо выглядеть на снимках.
- Подруги умрут от зависти. - Прощебетала она и "улетела", виляя едва прикрытыми короткой юбкой, ягодицами.
Полюбоваться красотой заката у меня не получилось. На палубе включили световую иллюминацию и своеобразную громкую музыку, отвлекающую от мирного созерцания. Музыка была простой, ритмичной и заводной, как в обрядовых танцах африканских туземцев. Она захватила и меня, создав ощущение единения со всеми, кто находился на палубе. Несомненно, что алкоголь еще не выветрившийся после ужина способствовал этому.
Я не пустился в пляс, как многие, легонько пристукивал ногой по палубе и всё. Мое чопорное английское воспитание въелось в сознание до самых костей, чтобы вот так взять и начать отплясывать. К тому же, движения танцующих были настолько непривычны для меня, что я ни за что не смог бы их повторить. Поэтому, я просто наблюдал. Мое внимание привлекла компания парней, все как один, одетые в яркую одежду, и все с головами попугаев. Их музыка заводила активнее остальных.
Бьюсь об заклад, что они демонстрировали самые натуральные соревнования самовлюбленных нарциссов. Все их прыжки и ужимки, яркие одежды очень напоминали поведение птиц. Они выгибались, скакали, двигали разными частями тела в точности, как самцы некоторых видов птиц. При этом они не забывали смотреть на себя в отражениях стекол, очаровываясь сами собой. Для джентльмена, такое поведение в восемнадцатом веке считалось бы непотребным, по той причине, что его нельзя было бы назвать проявлением мужественности. Любая женщина сгорела бы от стыда, застав своего возлюбленного за подобными танцами. Но не мне было судить потомков.
Пестрота и шум быстро утомили меня и я решил спуститься внутрь корабля. Народ и здесь оживленно перебегал с палубы на палубу, включал музыку и шумел. Меня неожиданно окликнули:
- Мистер Гулливер! Мистер Гулливер! - Молодой парень в очках на вороньем клюве позвал меня. - Можно вас на минуточку?
- Отчего же, пожалуйста. - Меня заинтересовал этот юноша.
- Я и мои товарищи. - Он кинул рукой компанию молодых людей, обеих полов, все как один в очках и скромной одежде. - Мы студенты, премированные этой поездкой за отличную учебу. У нас завтра собрание, и мы хотели бы, чтобы вы там выступили. Нам будет интересно узнать некоторые исторические факты о вашем времени, которые в нашем веке кажутся нам спорными. Мы знаем, вы занятой человек и нарасхват, но все же, нам было бы очень приятно увидеть вас. Вы сможете принять наше приглашение?
Честно признаться, предложение юноши-ворона за последнее время было единственным приятным приглашением, идущим от чистого сердца, а не из соображений прибыли. Меня приглашали не торговать лицом, а чисто из научного интереса.
- Конечно! Я обязательно приду. Не забудьте только прислать за мной человека, потому что я плохо ориентируюсь в многочисленных коридорах этого огромного судна.
- Разумеется. Я сам приду за вами. Спасибо, мистер Гулливер.
- До завтра!
Мне было, что рассказать потомкам. Я вел записи всех событий, в которых участвовала Англия в восемнадцатом веке. Так же я был в курсе, чем жила Европа и Новый Свет. День для меня закончился приятным ожиданием завтрашнего собрания.
Утром меня, как всегда, разбудил стук в дверь. На этот раз гипнотически хищно выглядевший человек-питон пригласил меня на участие в производстве рекламного продукта для какого-то "телепроекта". Я даже не стал интересовать, что это такое. Стоически отстоял его, подыгрывая командам человека-росомахи. Как ни странно, все прошло гладко. Сдерживая внутри себя эмоции, я как бы дал понять человеко-животным что становлюсь одним из них, принимая их правила игры. Это было не так, но я не тратил свои нервы и никого не злил.
Вечером, как и обещал, зашел за мной парень с вороньей головой. Я волновался, так как на мне лежала огромная ответственность за то, что я поведаю потомкам.
- Кто будет на собрании? - Спросил я.
- Только наше сообщество, которое мы называем "Омега". Мы организовали его на этом судне, чтобы общаться. Нам приятно находиться среди себе подобных, интеллектуалов. Вы, наверное, уже заметили сколько на судне праздных людей, которых интересует только веселье?
- Не мог не заметить. Признаться, у меня была мысль, что это свойство вашего века, быть праздными.
- К сожалению, так и есть. Для большинства из нас главной целью в жизни является стремление к незаслуженному веселью.
- А какая же цель у вас, или вашего общества?
- Познание и созидание. Мы рассматриваем праздность, как порок, стагнацию общества и деградацию личности.
- Приятно слышать. Но скажу вам, и в наше время люди грешили этой проблемой. Многие властные и просто богатые люди предавались безудержному веселью. В итоге, они теряли все, власть, друзей, здоровье.
- В ваше время были противовесы этим людям? Вы, например, один из них.
Я был польщен.
- Как сказать, я занимался тем, к чему лежала моя душа.
- Как и наше сообщество. Мы вступили в него по велению души.
Мы вошли в небольшой зал со сценой и креслами, как мне показалось, мест на сто. На сцене стояла девушка с головой совы и громко общалась с залом.
- Наше желание постигать науку есть защитная реакция общества на засилье праздности. Почему мы? Потому что для нас физика, химия, математика, философия, как для большинства вечеринки, алкоголь, дерганье телом под музыку и прочие вещи, разлагающие мозг и психику человека.
В зале раздались аплодисменты. Парень-ворон поднял вверх руку, чтобы девушка-сова обратила на него внимание.
- Простите. У нас гость! Я рада вам представить человека из восемнадцатого века, мистера Лемюэля Гулливера! Прошу вас.
Девушка спустилась по ступенькам вниз, взяла меня под руку и подвела к прибору, который, как я уже догадался, усиливал звук.
- Как вам у нас, в двадцать первом веке, мистер Гулливер? - Спросила она прислонившись губами к шарообразному утолщению прибора.
Я немного смутился, не представляя точно, как пользоваться этой штукой.
- Говорите в микрофон.
Девушка подвинула прибор ко мне.
- Спасибо! - Я услышал собственный голос, усиленный в несколько раз и вздрогнул. - Во-первых, я поражен техническим прогрессом. В мое время любили фантазировать на тему, как будет выглядеть мир через сто лет и более. Признаться, их фантазии меркнут рядом с тем, что я увидел. Думаю, во многом это заслуга таких молодых ученых, как вы! - Мой комплимент нашел отклик, раздались дружные аплодисменты. - Мои современники, считающие себя оракулами, предупреждают, что в будущем Лондон, из-за растущего населения, будет загажен лошадьми до такой степени, что улицы станут непроходимыми. Это так?
Вместо ответа раздался смех.
- Не так!
- В Лондоне нет лошадей!
- А как же королева?
На этот возглас снова раздался дружный смех.
- В Англии до сих пор монархия? - Удивился я.
- Да.
- Боже, храни королеву. Хоть что-то осталось неизменным.
- Мы отвлеклись. Политические шутки не наш конек. - Девушка-сова перехватила микрофон. - Нам интересно послушать, как вы жили в восемнадцатом веке? Какие злободневные вопросы поднимались в обществе? Каким оно было общество, до того времени, когда люди научились выбирать себя?
Я сразу понял, о чем последний вопрос, но решил переспросить, на всякий случай.
- Вы хотите знать, про то, как жили люди, пока не стали различаться на "определившихся" и "неопределившихся"?
- Да, мистер Гулливер. Нам сейчас трудно понять, как так можно было жить, не понимая, кто ты есть.
Сова поставила меня в тупик. Мне до сих пор было неизвестно, когда и как, и главное, для какой цели люди заменили свою нормальную человеческую голову, на эти морды животных, гадов и птиц.
- Жили, в сравнении с вами, я бы сказал, иначе. Я здесь не так давно, и много еще не понял, единственное, что я заметил, это то, что ваши головы, отражают какую-то доминирующую черту характера. Я прав?
- На то вы и Гулливер, великий, умный и наблюдательный человек. Наше общество устроено на принципах выбора свободы каждого, как неотъемлемого принципа гармоничного сосуществования людей. В ваше время ведь не было такого?
- Такого? Нет, такого у нас точно не было. У нас парламент недавно появился, поэтому для вас наше время может показаться дикими сумерками. Но одного я не могу понять, почему вы пренебрежительно относитесь к "неопределившимся"? - Мне захотелось, чтобы эти умные головы поставили точку в этом вопросе.
- Да, конечно, мистер Гулливер, я постараюсь сделать это для вас в доступной форме. - Пообещала девушка-сова. - Я уже рассказала вам о свободе каждого гражданина, как главном принципе устройства нашего общества. То есть, вы свободны стать кем хотите, делать, что хотите, вы свободны выбирать, кем быть. Из этой свободы проистекает ваша трансформация. Кем бы вы ни были, общество примет вас. Таков наш основной принцип. Но есть те, кто не готов выбирать, это "неопределившиеся". В силу каких-то причин они не понимают свободы, которую представляет им общество.
- Вы хотите сказать, что процесс превращения в "определившегося" происходит под давлением общественного мнения? - Спросил я.
- Вовсе нет, мистер Гулливер. Для этого нужна зрелость личности.
- Видимо я тоже еще не дозрел. Мне показалось, что оставаться кем угодно, большая свобода, чем выбирать себе вот такую..., голову. - Я не нашелся, как точно описать превращение.
- Нет, мистер Гулливер, отказываясь определиться, вы отказываетесь от свободы, и в первую очередь от внутренней свободы, которая помогает вам стать тем, кто вы есть на самом деле.
- А чем плох человек с обыкновенной головой. Разве свобода не подразумевает такой выбор?
- Простите меня, мистер Гулливер, но вы рассуждаете, как дикарь.
Мои сладкие грезы о дебатах с умниками из двадцать первого века готовы били закончиться, так и не начавшись. Ведущая, девушка-сова опустилась до оскорблений. Я не хотел этого и постарался быстренько загладить вину.
- Совершенно с вами согласен, уважаемая. Я пытался рассуждать с точки зрения обыкновенного мужчины из восемнадцатого века. Как мне, человеку, оказавшемуся здесь каких-то четыре дня назад постичь всю глубину трехсотлетнего опыта потомков? Хватит на сегодня вопросов про "определившихся" и "неопределившихся". Задайте мне вопросы про мою Англию, или про мир, о котором я кое-что знаю, или же расскажите мне о ваших проблемах, о том, что вас волнует?
- Простите, мистер Гулливер. - Извинилась сова. - Я должна была сразу понять, насколько вам непривычны трансформации. Кстати, мы на сегодняшнем собрании решили заменить термин "определившиеся" на "трансы". Так лаконичнее и понятнее.
- А "неопределившиеся" будут называться "нетрансы"? - Догадался я.
- Мы не станем придумывать за них! Я бы назвал их "нелюди"! - Выкрикнул кто-то из зала.
- Антропоиды! - Раздался еще один выкрик.
- Обезьяноподобные!
- Архикантропы!
- Так хватит! - Остановила зал девушка-сова. - Ваши выкрики могут задеть честь мистера Гулливера.
- Нет, что вы, я не принимал их выкрики на свой счет. Так как я не из вашего времени, то и ваш отбор меня не особо трогает. Вы можете обращаться ко мне по имени и этого будет достаточно. Что вы будете думать обо мне на самом деле, ваше право.
- Прекрасно, мистер Гулливер. Я вижу, что ваша известность заслужена вами. Вы понимаете свободу так же, как и мы.
- Спасибо. - Поблагодарил я ведущую. - Ну, и что же тревожит ваши молодые умы помимо разделения на "трансов" и "нетрансов"?
Из зала не раздалось ни звука. К моему великому удивлению, проблема разделения людей будоражила молодые умы монополистическим образом.
- Я не очень способен в устном красноречии. - Решил я подзадорить зал на общение. - Неторопливое письменное изложение мыслей удается мне гораздо лучше, особенно потому, что можно зачеркивать и переписывать заново. Будучи студентом, в том же возрасте, что и вы сейчас, мне задали загадку, над которой я думал больше четверти часа, и я хочу задать ее вам. Уверен, что у вас ее решение займет гораздо меньше времени. Итак, готовы?
Зал одобрительно загудел. Мне помнилось еще, как в таком горячем возрасте я любил головоломательные загадки.
- По дороге шли два отца и два сына, и нашли три яблока. Им удалось поделить их поровну. Каким образом?
Зал замер.
- Усложним задачу. - Произнесла в зал девушка-сова. - Планшетами и смартфонами не пользоваться.
По залу побежал шепот. Студенты наклонялись друг к другу, совещались, спорили.
- Это логическая задача? У нее есть решение, или это забавная шутка? - Спросила сова, прикрыв микрофон.
- Вполне логическая, с очевидным решением. Вы сами еще не догадались?
- Нет, математические расчеты не мой конек. Я гуманитарий.
- Да там нет ничего математического.
- Как же, там надо делить.
- У меня есть ответ? - В зале поднялась рука.
- Пожалуйста, поделитесь. - Я посмотрел на время. Прошло меньше трех минут.
- Если вы не поставили условие, что два отца и два сына шли по дороге одновременно, то мне видится, что решение кроется именно в том, что шли они по очереди, и каждый из них нашел по три яблока.
Несомненно, молодой человек шевелил мозгами, найдя лазейку в моей загадке.
- Не совсем, они шли одновременно, и нашли три яблока на всех.
- Это не возможно, если только не убить одного родственника. - Выкрикнули из зала.
- Думайте. - Посоветовал я.
- Ваша задача противоречит элементарной математике. Три яблока не делится на четверых никоим образом.
- Они порезали их на четвертинки и взяли потом по три доли!
- Делить нельзя. Они взяли по целому яблоку.
- У одного из них была аллергия на яблоки, и он отказался!
- Нет, неверно. Они все любили яблоки и желали их съесть.
- Вы, наверняка, предлагаете способ решения, от которого наука уже отказалась!
- Вряд ли наука откажется от родства. Это подсказка.
- Один брат был сиамским близнецом с одним желудком на двоих.
- Не знаю о чем вы, но там были вполне нормальные люди.
- Я проверил ваше условие программой, и она выдала результат, что оно некорректное. То есть условия вашей задачи не соответствуют нынешним научным выкладкам. - Студент с козлиной мордой, в толстых очках, размахивал прямоугольником перед собой, являющимся, как мне показалось, неким посредником в его умозаключениях.
- Все так считают? - Спросил я зал.
Снова тишина. Никто не хотел прослыть глупцом.
- Я оглашу ответ. С прискорбием сообщаю, что вы думали дольше, чем я. Видимо мне не на что было надеяться, кроме собственной сообразительности. - Прошло почти двадцать минут. - Итак, по дороге шли два отца и два сына, если сказать иначе, то это был внук, отец и дед. Отец был одновременно и сыном и отцом, внук сыном, дед отцом. Просто? - Вместо смеха и гула, в зале снова повисла тишина.
На мордах студентов замерла гримаса тяжелой интеллектуальной работы. Они уже не пытались понять задание, они пытались понять ответ. В разум закралось подозрение, что мой способ мышления и моих потомков где-то на исторических путях сильно разошелся. Приподнятый утренний настрой, на который я возлагал большие надежды, испарился.
Меня одолело чувство, что я на этом корабле совершенно инородное тело. Меня либо не понимали, либо хотели использовать. Рано или поздно, когда с меня нечего будет поиметь, я останусь в совершенном одиночестве. Или того хуже, меня объявят неопределившимся изгоем, заслуживающим презрения.
Я не понимал до конца, но чувствовал, что у людей, называвших себя "определившимися" есть какая-то изначальная ложная предпосылка, слепая вера в которую не дает им увидеть того, в кого они превратились. Слишком много мишуры вокруг, ярких упаковок, громких деклараций и совсем мало внутри. За внешним разнообразием скрывалось полное однообразие мышления. Меня одолела тоска и уныние. Я сделал вид, что мне стало нехорошо, и покинул собрание. Не успев дойти до выхода, я понял, что обо мне уже забыли. Молодые интеллектуалы начали горячий спор на тему, которую я не понимал.