Свадьба близко. Еще один день.
Очень неохотно я вернулась в кабинет Дила и открыла шкаф для хранения документов. Надела пару свежих резиновых перчаток и на мгновение застыла. Это показывает, насколько виноватой я себя чувствую.
Но это должно быть сделано.
Дил был аккуратным человеком, и я быстро нашла файл с простой пометкой «Анна, годик». На каждый год жизни свой документ, содержащий рисунки, фотографии и страницы с перечислением, что забавного она сделала или сказала. Файлы школьного возраста были забиты до отказа табелями и баллами за тесты.
Первый год Анны был самым важным. Файл содержал свидетельство о рождении Анны, справку ее прививок, детский альбом, и какие-то негативы в белом конверте с пометкой «Рождение ребенка». Почерк Дилу не принадлежал. Там не было вещи, удостоверявшей бы личность Анны. Ни группы крови, ни записи о приметах. В свидетельстве из больницы имелись следы Анны, сделанные черными чернилами. Надо спросить Джека, были ли у Маклесби подобные отпечатки. Если контур ноги Саммер Дон отличается от ноги Анны, это ведь что-нибудь да значит?
Тупик. Тупик.
И тут я вспомнила негативы с пометкой «Фотографии рождения». Где лежат альбомы с семейными фотографиями?
Я нашла их в шкафу в гостиной и благословила Дила за то, что он был таким организованным. Они были помечены по годам.
Я взяла папку с пометкой «Год рождения Анны». Там были фотографии: красный младенец в руках доктора, испачканных кровью и другими жидкостями, рот открыт в вопле; теперь ребенка держит радостный Дил в маске; круглая попка ребенка повернута к камере, по-видимому, его взяла медсестра. В углу было лицо, принадлежащее женщине на фотографии из комнаты Анны. Ее мать, Джуди.
И на попе ребенка была большая коричневая родинка.
Это доказательство, не так ли? Это бесспорно карточка из родильной палаты, это бесспорно ребенок, родившийся у Дила и его жены, Джуди. И этим ребенком с третьей фотографии, качаемым в руках женщины на фото из комнаты Анны, была абсолютно точно настоящая Анна Кинджери.
Восторг, что я нашла что-то определенное, помог мне преодолеть муки вины, когда я достала ключевую фотографию из альбома. Она легла в мой кошелек после того, как я вернула фотоальбом на его прежнее место.
Я закончила уборку, осмотрела дом, сочла его чистым. Убрала мусор в баки, убралась перед фасадом дома и на крыльце. Закончив, я вернулась в дом, чтобы убрать метлу.
Дил стоял в кухне.
У него в руках была груда почты, он перетасовывал ее. Когда метла ударилась об пол, Дил резко поднял глаза.
— Привет, Лили, рад видеть тебя, — сказал он. Он улыбнулся мне, его мягкое и легко забывающееся лицо лучилось доброжелательностью. — Эй, я испугал тебя? Я думал, ты слышала, когда я заехал в гараж.
Он, должно быть, заехал с черного хода, пока я подметала у дома.
Все еще напряженная, я нагнулась за метлой, довольная тем, что моего лица не видно, пока я не приду в себя.
— Видел Верену в центре, — сказал он, когда я выпрямилась и убрала метлу в шкаф. — Я не могу поверить после всех этих ожиданий, что завтра день нашей свадьбы.
Я отжала тряпку и рассеянно и аккуратно повесила ее над раковиной.
— Лили, ты не повернешься, чтобы посмотреть на меня?
Я повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Лили, знаю, мы никогда не были близки, но у меня не было сестры, и я надеялся, что ты станешь ею.
Меня выбило из колеи. Эмоциональные просьбы не лучший способ заставить дружеские отношения появиться.
— Ты не знаешь, как тяжело это было для Верены.
Я подняла брови.
— Прошу прощения?
— Быть твоей сестрой.
Я сделала глубокий вдох. Затем махнула рукой, как бы говоря «Объясни?»
— Она убьет меня, если узнает, что я сказал это. — Он покачал головой от своей собственной смелости. — Она никогда не чувствовала себя красивой, как ты, умной, как ты.
Это теперь неважно. Это не имело значения уже практически десятилетие.
— Верена, — начала я, мой голос звучал зло, — взрослая женщина. Мы не подростки.
— Когда ты — младшая сестра, очевидно у тебя есть багаж, который ты всегда несешь с собой. Верена думает именно так. Она всегда чувствовала себя так, даже когда ты сбежала. С твоими родителями. С твоими учителями. С твоими друзьями.
Что это за дерьмо? Я холодно посмотрела на Дила.
— И когда тебя изнасиловали…
Он еще получит за то, что вот так просто произнес это слово.
— … и все внимание было сосредоточено на тебе, то, что ты хотела от него избавиться, в какой-то мере принесло Верене… удовлетворение.
От чего почувствовала себя виноватой.
— И, конечно же, она стала чувствовать себя виноватой за некоторое возмездие в виде твоей боли.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты, кажется, не рада быть здесь. На свадьбе. В городе. Кажется, ты не рада за свою сестру.
Мне была непонятна связь между этими явлениями. Я должна вилять хвостом от того, что Верена выходит замуж… потому что она чувствовала себя виноватой, когда меня изнасиловали? У меня не было открытой враждебности по отношению к Дилу Кинджери, поэтому я старалась не обращать внимания на его домыслы.
Я покачала головой. Никаких связей мне тут не видно.
— Поскольку Верена хочет выйти за тебя замуж, я рада за нее, — сказала я осторожно. Я не собиралась извиняться за то, кем я была и кем стала.
Дил посмотрел на меня. Он вздохнул.
— Ну, все пройдет хорошо настолько, насколько только сможет, я думаю, — сказал он с жесткой улыбкой.
Полагаю, да.
— А как насчет тебя? — спросила я. — Ты женился на одной сумасшедшей. Твоя мать не совсем предсказуема. Я надеюсь, ты не видишь ничего подобного в Верене.
Он запрокинул голову и расхохотался.
— Если ты во что-то вцепишься, Лили, то не отпустишь, — сказал он, тряся головой. Он не счел это привлекательным. — Ты говоришь мало, но твои заявления не в бровь, а в глаз. Я думаю, твои родители хотели спросить меня об этом в течение последних двух лет.
Я ждала.
— Нет, — сказал он вполне серьезно. — Я не вижу ничего подобного в Верене. Но именно поэтому я встречаюсь с ней так долго. Поэтому наша связь навеки. Я должен быть уверен. Ради меня и особенно ради Анны. Я думаю, Верена — самая здравая женщина, которую я когда-либо встречал.
— Твоя жена когда-либо угрожала причинить Анне боль?
Он побледнел как лист. Никогда не видела, чтобы кто-то бледнел настолько быстро.
— Что? — пробормотал он.
— Перед тем, как она покончила с собой, она угрожала сделать Анне больно?
Я была коброй, а он — мышью.
— Что ты слышала? — выдохнул он.
— Просто предположение. Она пыталась причинить Анне боль?
— Пожалуйста, уходи, — выдавил он наконец. — Лили, пожалуйста, уходи.
С этим я справилась не очень хорошо. Какой мастерский допрос! По крайней мере, размышляла я, Дил и я были одинаково неприятны друг другу, хотя у меня могло бы быть преимущество, так как я говорила о чем — то новом, чем-то, что не стало обменной валютой сплетен в Бартли, судя по реакции Дила.
Готова поспорить, меня не пригласят поехать в отпуск с Дилом и Вереной.
Первая жена Дила вполне была способна, по крайней мере, по оценке Дила, нанести вред своему ребенку. И страница 23 отсутствовала в памятном альбоме, принадлежавшем Анне.
Я осознала смысл выражения «пасть духом». И попыталась утешить себя мыслью о родимом пятне Анны. По крайней мере, я узнала об одном обстоятельстве.
Когда я выехала с подъездной дорожки Дила, то поняла, что не хочу домой.
Я принялась бесцельно кружить, — в молодости это полагалось всем подросткам, — не зная, куда движусь, пока не припарковалась на городской площади.
Я вошла в мебельный магазин, колокольчик которого звякнул, когда дверь закрылась. Мэри Мод Пламмер печатала что-то на компьютере за высоким прилавком посреди магазина. Очки для чтения громоздились на кончике ее носа, на лице читались сосредоточенность и деловитость, ни тени улыбки.
— Я могу вам помочь? — спросила она, а затем оторвала глаза от монитора. — О, Лили! — радостно сказала она, ее выражение лица полностью изменилось.
— Пошли, прокатимся, — предложила я. — Я на машине.
— А мама разрешила тебе ее взять? — Мэри Мод захихикала. Она оглядела пустой магазин. — Может быть, смогу! Эмори, — прокричала она. Из теней позади главного зала появился Эмори Осборн, худой и бледный как призрак.
— Привет, мисс Бард, — сказал он, его голос был тонким.
— Эмори, можешь присмотреть за магазином, пока я на обеде? — просила Мэри Мод мягким и серьезным голосом, каким разговаривают с маленькими детьми. — Джерри и Сэм должны вернуться с минуты на минуту.
— Конечно, — сказал Эмори. Он выглядел так, как будто ветер унесет его прочь.
— Спасибо. — Мэри Мод схватила свою сумочку с полки под прилавком.
Когда мы отошли подальше, чтобы Эмори не мог нас услышать, Мэри Мод пробормотала:
— Он не должен был приходить сегодня. Но приехала его сестра, она хозяйничает дома, наверное, ему просто больше нечего было делать.
Мы вышли через парадную дверь, как две прогульщицы. Я заметила, как деловито и ухоженно Мэри Мод смотрелась в своем зимнем белом костюме, определенный и нежелательный контраст по сравнению с моим свитером.
— Наводила порядок в доме Дила, — внезапно созналась я. Не могла припомнить, когда в последний раз извинялась за одежду.
— Этим ты теперь зарабатываешь на жизнь? — спросила Мэри Мод, пристегнувшись.
— Да, — сказала я категорично.
— Детка, ты когда-нибудь думала, что я в конечном итоге буду продавать мебель, а ты — убираться.
Мы одновременно покачали головами.
— Держу пари, ты отлично справляешься с тем, чем занимаешься, — сказала Мэри, как ни в чем не бывало.
Я была удивлена и странно тронута.
— Держу пари, что ты продаешь много мебели, — предположила я, и была еще больше удивлена понять, что действительно имела это в виду.
— Вполне прилично, — ее голос звучал бесцеремонно. Она посмотрела на меня и ее лицо смягчилось в улыбке. — Знаешь, Лили, иногда я просто не могу поверить, что мы выросли!
У меня никогда не было с этим проблем.
— Иногда я не могу вспомнить, что когда-то была подростком, — сказала я.
— Но мы здесь, живы-здоровы, одинокие, но не без надежды, рядом семья и друзья, — сказал Мэри Мод почти нараспев.
Я подняла брови.
— Надо практиковаться подсчитывать положительное все время, — объяснила она, и я рассмеялась. — Видишь, это не больно.
Мы пообедали в фаст-фуде, украшенном мишурой, гирляндами и искусственным снегом. Санта Клаус-робот кивал и махал из пластмассовых салазок.
Некоторое время мы просто привыкали друг к другу. Говорили о людях, которых обе знали, где они сейчас, сколько раз они были женаты и на ком. Мэри Мод коснулась своего развода и ребенка, которого она потеряла. Мы не должны были говорить о моем прошлом, оно было слишком хорошо известно. Но Мэри задала мне несколько вопросов о Шекспире, о моей повседневной жизни, и к моему удовольствию, мне было легко ответить.
Она тоже спросила, встретила ли я кого-то особенного.
— Да, — сказала я, стараясь не смотреть вниз, на свои руки. — Мужчину из Литл-Рока. Джека Лидса.
— О, тот парень с хвостиком, который приходил на репетицию свадьбы?
— Да, — сказала я, даже не пытаясь на сей раз скрыть это. — Откуда ты знаешь? — И зачем спросила, знаю ведь, как в Бартли разносятся новости?
— Лу О’Ши заходила вчера. Они с Джессом покупали запасную кровать для Кристы на Рождество.
— Они кажутся хорошей парой.
— Да, так и есть, — согласилась Мэри Мод, опуская картошку фри в кетчуп. Она расстелила бумажную салфетку, чтобы сохранить свой белый костюм в нетронутом состоянии. — Им приходится нелегко из-за Кристы с тех пор как появился Люк.
— Впервые слышу. Ты считаешь, что она теперь чувствует себя нелюбимой, когда появился малыш?
— Я предполагаю, они были откровенным с ней о том, что она приемная, и сообщили, что они полюбили ее, когда забрали. Возможно, она чувствует, что Люк действительно их, а она — нет.
Я сказала, что не знала, что О’Ши удочерили Кристу.
— Лу больше рассказывала, чем Джесс, — прокомментировала Мэри Мод. — Лу всегда больше рассказывала, чем ее муж, но я предполагаю, что у него было больше практики в хранении тайн, он же священник и все в этом духе.
Священники должны хранить множество секретов. Об этом я не подумала раньше. Я встала, чтобы взять еще чаю и еще одну салфетку для Мэри Мод.
— Лу рассказала мне о мужчине, с которым ты встречаешься, он выглядит ничего, — сказала Мэри Мод лукаво, возвращая разговор к самой интересной теме.
Мне бы и в голову никогда не пришло, что кто-то такой традиционный, как Лу О’Ши, сочтет его таким.
— Да.
— Он мил с тобой? — В голосе Мэри Мод звучала тоска.
Сегодня все хотели узнать о Джеке. Сперва Анна, теперь Мэри Мод. Свадьбы, должно быть, выбивают женщин из колеи.
— Мил, — я примерила определение на Джека, чтобы посмотреть, как оно соответствует ему. — Нет. Он не мил.
Брови Мэри Мод удивленно поползли вверх.
— Не мил! Что ж! Он богат?
— Нет, — ответила я без колебаний.
— Тогда почему ты встречаешься с ним? — Вдруг на ее щеках появился румянец, она выглядела одновременно восторженной и смущенной. — Он?
— Да, — сказала я ей, стараясь не подавать своих чувств.
— О, девочка, — сказала Мэри Мод, качая головой и хихикая.
— Эмори сейчас одинокий, — заметила я, пытаясь повернуть разговор в сторону от меня в русло, которое может дать информацию.
Она не стала тратить время на демонстрацию отвращения.
— Никогда, даже через миллион лет, — сказала Мэри Мод мне, съев последнюю палочку картошки.
— Почему ты так уверена в этом?
— Кроме того факта, что это значит принять новорожденного ребенка, восьмилетнюю девочку и самого мужчину? Я никогда не встречала никого настолько же трудно читаемого как Эмори. Он вежлив на протяжении всего дня, никогда не сквернословит, он… да, он… милый. Старые леди просто обожают его. Но Эмори не простой человек, он не соответствует моим ожиданиям.
— О?
— Нет, вряд ли он гей, — сказала Мэри Мод торопливо. — Вот мы как-то наблюдали у магазина за парадом в честь праздника урожая в прошлом сентябре, все королевы красоты ехали на кабриолетах. Помнишь, мы тоже так ездили?
Я полностью забыла об этом. Поэтому парад в Шекспире так сильно задел мои чувства?
— А Эмори просто было не интересно. Представляешь? Можно сказать, когда человек ценит женщин. А он — нет. Он наслаждался платформами и оркестром. Ему нравятся девчушки, знаешь, конкурс маленькая мисс Пампкин Патч, он поделился со мной, что даже думал о том, чтобы отправить Еву туда, но его жене не понравилась идея. Но те девочки постарше в платьях с блестками и поддерживающими лифчиками говорят не в пользу Эмори. Нет, приходится оглядываться за пределами мебельного магазина, чтобы найти кого-то в настоящее время.
Я издала неопределенный звук.
— Теперь, помнишь, мы говорили о Лу и Джессе О’Ши. Они смотрели на парад наискосок от того угла, где я стояла, и уж поверь мне, дорогая! Джесс может наслаждаться взрослыми женщинами!
— Но он не…
— О, Боже, нет! Он предан Лу. Но он не слепой. — Мэри Мод посмотрела на часы. — Ох, детка! Я должна вернуться.
Мы бросили мусор в ведро и вышли, продолжая разговаривать. Точнее, Мэри Мод говорила, а я слушала, но я была на это согласна. Когда я высадила ее у мебельного магазина, то быстро обняла ее.
Мне некуда было пойти кроме дома родителей.
И попала я прямиком в еще один кризис. Обед пар в честь Верены и Дила, который был перенесен, по крайней мере, дважды, снова подвергся опасности. Няня ребенка, Криста, ее маленький брат Люк и Анна заразились гриппом.
Согласно Верене, которая сидела за кухонным столом с раскрытой крошечной телефонной книгой Бартли, она и Лу обзвонили всех знакомых нянек в Бартли, и все они были или жертвами гриппа или уже ушли на рождественскую вечеринку, которую устраивала методистская церковь.