За три последних десятилетия кинолюбители узнали и даже выучили наизусть имена многих знаменитых продюсеров. Мы теперь можем даже не заметить имени режиссёра, можем вообще не поинтересоваться сценаристом или оператором, но имя продюсера увидим и запомним. Имя продюсера уже давно для миллионов зрителей стало знаком некого привычного качества или сигналом, что фильм, им произведённый, надо бы посмотреть. В кино наступила эра и эпоха продюсеров. Бесперспективная и тупиковая эпоха.
Нет фигуры, столь внятно препятствующей движению кино в направлении становления искусства, чем продюсер. Самый бездарный, компромиссный и бессмысленный режиссёр тормозит развитие кино как самостоятельного вида искусства меньше, чем самый умный, сильный и талантливый продюсер. Продюсер по своей сути своими функциями и всей своей деятельностью является врагом киноискусства и его творца. Он стал Троянским конём кинематографа. При этом продюсер может любить кино до самозабвения. Чем и почему так он вреден?
А тем и потому, что продюсер никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет создать произведение искусства. Произведение искусства может создать только автор – художник! Никто иной! Причём создать от замысла, от начала и до конца.
В этом смысле миру нужен такой кинопродюсер, который бы исполнял волю художника и создавал все необходимые для работы условия, не спрашивая объяснений, не интересуясь замыслом, не читая сценария и не задавая вопросов. Но таким продюсером в сегодняшнем мире быть никто не захочет. Ни за что! Вот их и нет.
Тот же продюсер, которого мы знаем, занимается деятельностью, противоречащей самой природе рождения искусства.
Создание произведения искусства – это всегда шаг в неведомое, в неизвестное! Рождение подлинного искусства – это появление нового, прежде не существующего. Только художник видит несуществующее и способен воплотить то, что видит только он. Он может шагнуть в неведомое, в неизвестное.
Продюсер же пользуется и оперирует уже существующим и готовым. Он придумывает или покупает то, что можно назвать идеей будущего фильма. Для написания и развития этой идеи он находит, по его мнению, подходящего сценариста. Получив сценарий, он подбирает соответствующего, проявившего себя в нужном жанре режиссёра. Или, наоборот, большому режиссёру подбирает сценарий. Продюсер нанимает оператора, монтажёра и так далее. Он же приглашает актёров, полезных проекту и из тех, кто по карману.
Продюсер формулирует и даёт задание даже главному для кинокартины человеку – режиссёру. В том случае когда продюсер является и режиссёром, суть дела не меняется. Продюсер и в этом случае руководит режиссёром, а не наоборот. Такова природа кинопроизводства как бизнеса и распределения обязанностей в нём.
Продюсер нанимает всех, кого считает нужным, или тех, кто доступен и возможен. Он создаёт рабочий коллектив. При выборе людей он ориентируется на то, что сделано теми, кого он пригласил и собрал… Режиссёра с этого фильма, оператора с того, артистов с третьего, десятого, двадцать пятого…
Продюсер считает и убеждён, что, взяв от разных фильмов то лучшее, что можно взять, он создаст картину, превосходящую те, от которых он взял их составные творческие элементы. Продюсер всегда полагает, что сможет смоделировать, сконструировать красивый и живой цветок из многих менее красивых стебельков. Он надеется создать невиданное растение. Но в лучшем случае у него получается букет. А букет – это всегда что-то собранное и сделанное из уже погубленного. Это всегда что-то хоть и украшающее, милое, трогательное или, наоборот, помпезное и дорогое, но не жизнеспособное. Только художник может взрастить прежде не виданный никем цветок. Только он видит его в семени замысла (уж простите за эти метафоры).
Продюсер, делая кино, хочет сложить организм из частей других организмов. Он желает своей энергией и деньгами оживить его. Но у продюсера всегда получаются только Франкенштейны. Художник же рождает своё произведение искусства. Рождает целиком и новое, а не конструирует и не моделирует…
Короче говоря, кино, чтобы стать искусством, нужно помимо прочего столкнуть с пьедестала фигуру продюсера, а следом разрушить и сам пьедестал.
Продюсер должен перестать быть богом. Его нужно спустить с Олимпа, сам он, конечно, не сойдёт. Нужно упразднить саму его сегодняшнюю профессию. Значение слова «продюсер» должно измениться в словарях.
Однако в современном обществе такого не произойдёт. Деньги тянутся к деньгам. Деньги чувствуют своих и чужих. Поэтому в сегодняшнем мире деньги попадут в руки продюсера, а не художника. В этом смысле надежды пока нет никакой… Только на чудо! А чудеса случаются крайне редко.
Кино переживало мощные периоды, когда одновременно в мире трудились большие кинохудожники, решавшие важнейшую задачу создания кино как самостоятельного и феноменального искусства. Они осознавали синтетичность кино как его несовершенство и как последствие родовых травм.
Был этап в истории кино, когда одновременно в мире работали, подумать только, Куросава, Антониони, Бергман, Трюфо, Годар, Бунюэль и конечно же Тарковский. В то время киноискусство достигло своих звенящих и непревзойдённых высот. Тогда фигура режиссёра по-настоящему великого кино имела вес и значение, какие имели писатели и поэты в XIX и начале XX века.
Тогда же, в тот удивительный период, у воистину высокохудожественного кино был и большой зритель. Такого не было ни до ни после. Это были удивительные десятилетия.
Почему такое случилось, почему был этот рассвет, как получился этот «золотой век» кинематографа? Я не буду рассуждать. Я не большой специалист. На этот счёт существует много весьма убедительных высказываний и суждений.
Я к чему? Я к тому, что искусству кино, большим и значительным кинопроизведениям, шедеврам и великим художникам необходим большой зритель. Шедевры не поместятся на теперешних кинофестивалях, которые в прежние годы собирали по нескольку гениев сразу, а теперь представляют из себя более или менее дорогие вечеринки. Шедеврам тесно было бы в киноклубах и кружках.
У человека, у зрителя, сегодня нет возможности встретиться с искусством кино. Кинотеатры, мультиплексы заполнены исключительно киноаттракционом под завязку. Там нет места искусству даже в ночное время. Эти мультиплексы изначально сделаны не для искусства.
Программы кинофестивалей издалека и внятно предупреждают, что демонстрируют кино, которое далеко не для всех, а, наоборот, для особо знающих и понимающих приближённых. Если же любопытство побеждает и человек всё же знакомится с фестивальным репертуаром, то, столкнувшись со всем этим маргинальным и беспросветно-извращённым взглядом на жизнь, с этими социально-религиозными манифестами, с этим худосочно-прыщавым, злобным и полунаркотическим нонконформизмом, с этими юго-восточно-азиатскими, брызжущими кровью и спермой хрониками безумия и бессмыслицы… Увидев всё это, человек быстро понимает, что фестивальное кино, то есть кино высшего, как утверждают критики, порядка, действительно не его ума дело. Он вздохнёт, плюнет и встанет в очередь за попкорном, не зная, куда ещё можно пойти.
Но даже если сегодняшнему любознательному зрителю кто-то порекомендует или как-то иначе ему попадёт в руки киношедевр прошлого, то где он его сможет посмотреть??? Дома? Под шум и гам семейной жизни? Ночью тихонечко на кухне?
А кто сегодняшнему зрителю сообщит о культуре и дисциплине восприятия кино? Если человек смотрит кино дома, кто и как объяснит ему что кино нужно смотреть от начала и до конца, не отрываясь, не останавливая просмотр, не разговаривая по телефону, не выпивая пива и не закусывая. Почему? А потому что просто нужно смотреть кино, не отвлекаясь, и от начала до конца. Таков закон его восприятия. Так ОНО ЗАДУМАНО!!! Так его делали!
Кто объяснит зрителю, что если он оторвался от фильма и не досмотрел сразу, решив досмотреть завтра или на днях, то увидеть кино так, как его делал режиссёр, автор, невозможно. Кто объяснит и расскажет зрителям о законах восприятия именно кино?!
Необходима большая просветительская работа. И огромная воля кинематографического мира, чтобы вернуть кино то доверие, которое к нему существовало четверть века назад. Нужно снова сообщить зрителю, что кино бывает великим и прекрасным, что оно может не только пугать, радовать, возбуждать, будоражить пафосно-патриотические чувства или выжимать потоки слёз… Нужно снова показать, что кино способно возвышать человека и затрагивать те глубины души, до которых, за многие века благодаря огромным усилиям, добрались литература, музыка и живопись. Нужно вернуть идею создания кино как отдельного искусства, а не как озвученной книги с живыми иллюстрациями. Необходимо поверить, что кино способно не только развлекать и быть аттракционом!
Нужно снова научить зрителя смотреть великое кино прошлого и при этом жаждать современных киношедевров.
Нужно снова начать учить человека смотреть и воспринимать кино.
Нужно изучать новые сложившиеся условия и развивать, создавать, предлагать новые способы и культуру восприятия киноискусства.
Кино как искусство в сегодняшнем времени находится в глубокой коме. Органы вроде живы и функционируют, а душа и сознание где-то блуждают и практически отсутствуют в теле. Наступит ли пробуждение? Не погибнут ли, не умрут ли сознание и душа? Пока прогнозы очень не утешительны. В современном обществе нет никаких признаков появления возможности пробуждения кино к жизни искусством.
Существующие правила и законы кинопроизводства абсолютно такие же, как правила обычного производства и бизнеса. Эти правила и законы не позволят искусству родиться и произрасти.
Система, культура и традиция подготовки и обучения кинематографистов воспроизводит и работает на воспроизведение прежнего, существующего, способа создания кинокартин. Киноиндустрия не осознаёт себя устаревшей и не видит причин задуматься о глубинном, фундаментальном, принципиальном изменении и о поиске возможности для такого изменения.
Очевидно, что кино и кинематографисты просто обязаны отказаться от самодовольства и убеждённости в том, что кинематограф – это главное из искусств. Кино нужно остановиться в своём тупиковом движении по пути развития зрелищности, прекратить борьбу за массы и деньги этих масс. Кино обязано осознать себя юнцом, соблазнившимся сладким. В свою очередь фестивальному кино необходимо понять себя тоже юнцом, но только худосочным и обиженным, таким юнцом, которого обидел тот, кто соблазнился сладким и забрал всё сладкое себе.
Кино необходимо опомниться и вновь взяться за трудную, мучительную, но самую великую и тем удивительную работу. Работу, по достижению кино тех высот и возможностей, которых достигли великие виды искусств – литература, музыка, живопись.
Кино должно мужественно сознаться себе, что самостоятельным видом искусства оно пока не является. Только в отдельных произведениях отдельных киногениев мы видим первичные признаки кино как искусства и намёк на его безграничные художественные возможности.
Мы же, те, кто не умеет делать кино, но кто любит и ценит то, что есть в нём самого лучшего, и с надеждой ждёт новых свершений… Что мы можем?
А мы можем понять, что кино – это наше любимое и неразумное детище. Мы можем и должны быть требовательнее и серьёзнее в отношении к нему.
А тем робким и одиночным росткам, которые мы знаем и видим сейчас, тем самым, что пытаются стать киноискусством, так далеко до настоящего самостоятельного и феноменального искусства, что возникает ощущение… Когда я наблюдаю за ними, грезится мне, что вижу я маленького, малолетнего, совсем ещё сопливого Шекспира, который во дворе для бабушек показывает детский свой спектакль со своими друзьями и подружками, такими же сопливыми, как он сам. Немое кино вспоминается в такой момент как античная драма и комедия. Античность – велика, прекрасна, но скучна, далека и отдельна… А вокруг так много нелепых мифов, вокруг суета, балаганы, салонные стихи и поэты, чопорные балы, разгул кабаков и борделей, пьяные трубадуры… А во дворе… маленький Шекспир разыгрывает для бабушек какое-то своё представление.
Остаётся надеяться и ждать. Нужно стать строже и требовательнее, даже если нет надежды дождаться и увидеть рассвет киноискусства на нашем веку.
Письмо девятое
Что делать человеку, который вдруг обнаружил в себе некую таинственную потребность и неудержимую тягу к творчеству? Что делать тому, кто услышал внутри себя некий голос, который тревожит, будоражит и зовёт куда-то в неведомое. Призывает как минимум взять и срифмовать что-то, записать какое-нибудь впечатление, описать увиденное, почувствованное, пережитое…
Такие позывы человек может почувствовать в любом возрасте и в любом душевном состоянии, занимаясь делами, очень далёкими от всякого творчества. Что же ему делать, если его неудержимо потянуло написать что-то, освоить музыкальный инструмент или научиться петь? Что делать? Ответ простой: захотелось в зрелом возрасте начать писать, петь или танцевать – надо садиться писать или искать соответствующий драмкружок, педагога по вокалу или студию танцев. «Души прекрасные порывы» нельзя в себе душить.
Вот только обольщаться и надеяться на значительные результаты не стоит. Иначе неожиданные «творческие поиски» могут плохо закончиться. Очень плохо! Вплоть до сумасшедшего дома, полного жизненного краха, какой-нибудь секты или какого-нибудь кришнаитского исхода из реальности, что, в общем-то, почти одно и то же.
Вышедший на пенсию слесарь-инструментальщик или деревенская старушка могут неожиданно для окружающих и для себя самих взяться за кисти, краски и нарисовать десяток-другой ярких, наивных и милых картин. Они могут даже оказаться со своими полотнами на модной выставке в модной галерее, они могут сами стать на какое-то время модными. С ними будут носиться хитрые галерейщики и арт-дилеры, относясь к ним как к диковинным говорящим животным или как к странным, не вполне здоровым детям. Однако к настоящей живописи поистине трогательные картинки вдруг ставших художниками пенсионеров будут иметь такое же отношение, как древние наскальные рисунки.
Работница отдела кадров или школьная учительница могут начать писать стихи и восхищать коллег рифмами. Они будут радовать свой коллектив стихотворными поздравлениями по случаю дней рождения коллег или по поводу праздников. Они даже смогут сами напечатать для друзей и подруг тоненькую книжку своих стихов про цветы, любовь, погоду и одиночество. Друзья и подруги будут искренне их хвалить.
Юрист, экономист или преподаватель чего-то весьма практического в высшей школе могут засесть за роман и выдать после трёх лет кропотливого труда, чаще всего по ночам или по выходным, объёмный текст. Текст умно и сложно написанный… Этакую антиутопию, или перегруженный психологическими деталями детектив, или даже историко-философско-фантастическое полотно. Подобный автор подобного произведения будет всем своим знакомым совать своё детище при любом удобном случае, посылать его во все возможные издательства и на литературные конкурсы. От кого-то он даже получит искренние похвалы. В итоге такой «писатель» за свои заработанные основной работой деньги издаст своё произведение и либо на этом остановится, либо продолжит писать, но уже пьесу или сценарий.
И взявшаяся за живопись доярка, и кандидат экономических наук, засевший за литературу по сути одинаковы. А с ними вместе и те, кто горланит песни в караоке, вспоминая, что когда-то пел в детском хоре и учился в музыкальной школе.
Все эти люди получают удовольствие и радость от творческого занятия и самовыражения. Они получают ту радость, которую в своей повседневной жизни и профессиональной деятельности получить не могут. Они получают то самое сладкое удовольствие, которое знает всякий дилетант. Никто, кроме дилетантов, не получает такого сладкого удовольствия от занятия тем, в чём ничего не смыслит, но чувствует свои большие в том способности. Никто, как графоманы, знают это.