Лора всегда казалась мне немного... ХtrangХre13. В ее наглости и вульгарности было что-то такое... Нет, они не были наигранными, натуру не спрячешь и не придумаешь. Но была в них какая-то затаенная глубина, двойное дно. Под толстым, грубым слоем развязности пряталась какая-то неизбывная печаль. "Не смей называть меня Ларисой! - ни с того ни с сего рявкнула она в день нашего знакомства. - Я Лора. Понятно? Лора!". Это было неспроста.
Разузнать о ее шведском друге проблемы не составило. Харальд Экелёф... Вроде, все стало понятно. Но не все. Каким-то обострившимся чутьем я понимал: это - далеко не все. Потому что в истории ее неудавшегося замужества было печальное, но и только.
Помог, опять же, случай. Словно какая-то неведомая сила сдавала мне одну за другой козырные карты.
Как-то я зашел в Гостиный двор и остановился у парфюмерного прилавка поболтать со знакомой продавщицей. И увидел обвешанную пакетами Лорку, которая шествовала, с силой вколачивая каблуки в деревянный пол. Поравнявшись, кивнула рассеянно мне и Светке.
- Ты ее знаешь? - хором спросили мы с ней друг друга, когда Лора отошла подальше.
Выяснилось, что Света жила с Лоркой - она называла ее Ларкой - в соседних квартирах.
- Та еще потаскуха, - рассказывала она. - Был у нее какой-то импортный принц, собиралась за него замуж, но что-то с ним случилось. Погиб, кажется, как-то глупо. А потом она начала таскать к себе все, что шевелится. И вот с одним из ее дружков случилась неприятная история. Он немножечко умер. Можно так сказать, прямо на поле боя. А перед этим вколол себе чего-то не того.
Мое охотничье чутье сделало стойку.
- И что? - осторожно, словно боясь спугнуть, спросил я.
- Да то, что от кавалера этого она никак отделаться не могла. Затащить к себе затащила, а выгнать - ну никак. Поселился у нее и начал деньги тянуть на наркоту. Она и так, и эдак - ничего не выходит. Ну, и пидмогла ему маненько.
- А ты откуда знаешь?
- Да у меня мент есть один знакомый, который этим делом занимался. Болтливый до ужаса, как его только в органах держат, ума не приложу. Болтун - находка для врага.
- Ну, дальше-то что? - торопил я ее.
- Дальше? Короче, мент этот мне и рассказал, что Ларка своему хахалю порошочек подменила. Ну, знаешь, торговцы часто героин со всякой дрянью мешают. С пудрой сахарной или еще с чем. Для веса. А остаток чистый себе забирают. Так вот Ларка эту халабуду мешаную заменила чистым. Достала где-то. Парень ширнулся привычной дозой и отбросил тапки.
- И откуда это стало известно?
- Так она сама призналась.
- А почему не посадили? - наивно удивился я.
- Так ей предложили... это... ну, добровольное сотрудничество. Она же с художниками тусовалась, а там наркомы - через одного. Вот и стучала, как дятел: кто, что, кому и сколько.
- А сама она колется, не знаешь?
Светлана заколебалась. Тут ее отвлекла покупательница, которая долго и нудно выбирала краску для волос. Когда та наконец ушла, Светка стерла с лица заученную улыбку.
- Кажется, нет, - пробормотала она. - Вовка говорил, что нет. А на самом деле? Не знаю.
Мента Вовку я нашел через неделю, с помощью все того же Юрика.
- Ты случайно не занялся частным сыском? - пошутил Улисский.
Вовка, он же капитан Владимир Голованов, оказался парнем понятливым и жадным. Впрочем, запросил он не так уж и много, наверно, не заматерел еще. Да и мне от него немного нужно было: да или нет. Да, сказал он и спрятал в карман пару хрустящих серо-зеленых бумажек. Если бы об этом узнали, в худшем случае, ему грозило бы служебное расследование и увольнение. В том случае, если бы попал под раздачу.
Итак, наша Лорочка оказалась убийцей и стукачкой. Тоже неплохо.
В то время морфин для меня был уже слабоват, и я перешел на промедол. Но запас остался. Уговорить ее попробовать оказалось еще проще, чем найти ее милицейского покровителя. Кстати оказалась и головная боль. Морфин ведь штучка медицинская. Это раньше, до революции еще, врачи баловались чистым морфием. Тогда ампул не было, набирали в шприц из банки с притертой пробкой. Сколько хочешь - столько и наберешь. А эти ампулки - так, ерунда. Для настоящего кайфа не одну нужно вколотить. Но вот если какое недомогание есть, тогда да. И боль снимет, и, так сказать, радость жизни вернет. На это и упор был. Такие, как Лорка, считают, что они единственные и неповторимые, что у них не все как у людей. Это другие могут подсесть, а они не так устроены. Раз, другой - только когда надо. Какая же это наркотическая зависимость.
На морфин сразу не подсядешь. Это не героин и не всякая новомодная синтетическая дрянь, которой достаточно единожды ширнуться. Но раз у Лорки прошла голова и художество сдвинулось с мертвой точки, можно было спорить на что угодно: каждый раз в подобной ситуации она будет закатывать себе дозу. Пока не сможет без нее жить.
Так и вышло. Я оставил ей с десяток ампул, и они не остались валяться без дела. Сначала я был благодетелем. Потом, когда она поняла, что попалась, стал дьяволом. Очень лестно! Разумеется, мы перестали общаться. Макс тоже меня избегал. Случай с собакой послужил официальным поводом для разрыва, хотя произошел намного раньше..."
* * *
2 января 2000 года
Вадим проснулся словно от толчка и не сразу понял, где находится. Темнота вокруг была такая, словно он лежал в гробу. Сравнение показалось просто отвратительным. Он пошевелился и понял, что один на диване. Оксаны рядом не было.
Глаза потихоньку приспосабливались к темноте, и вот уже можно было с трудом различить очертания предметов. Из-под двери на кухню пробивалась узенькая полоска света. Впрочем, светом это можно было назвать с большой натяжкой. Просто то место, где, по идее, находилась щель под дверью, было не таким темным. Вадим понял, что на кухне горит свеча.
Он хотел было выйти на кухню и посмотреть, там ли Оксана, но что-то внутри противилось этому. Словно он шпионит за ней. Я просто хочу посмотреть, не оставил ли кто-нибудь случайно на кухне свечу, доказывал себе Вадим. Так ведь и до пожара недалеко. Только пожара им еще и не хватало для полного счастья.
Подождав минут пять, Вадим встал и, ступая на цыпочки, пошел к двери. Он стоял и никак не мог решиться открыть ее. И вдруг услышал тихие всхлипывания. Тут уж его колебаниям пришел конец.
На звук открываемой двери Оксана, вздрогнув, обернулась.
- Это ты? - каким-то неестественным голосом спросила она и высморкалась в бумажную салфетку.
- Что с тобой? - Вадим сел с ней рядом на табуретку и обнял за плечи.
- Да так, ничего, - шмыгнула носом Оксана. - Просто нервы сдали. Ужас какой-то!
- Чем-то паленым пахнет, - Вадим потянул носом.
- Я ничего не чувствую. Тебе показалось.
- Ага, обонятельные глюки. У тебя, наверно, нос заложило. Определенно пахнет. Паленой бумагой. Может, ты случайно свечкой что-нибудь задела?
- Да ничего я не задевала, - раздраженно ответила Оксана. - И ничем не пахнет. Иди спать.
- Можно я с тобой посижу?
- Нет. Прости, - добавила она уже мягче. - Я хочу одна побыть. Подумать.
- О чем, если не секрет?
- О жизни. О нас с тобой. О... Генке.
Что-то не понравилось Вадиму в ее голосе. В нем явственно звенели нотки едва сдерживаемой истерики - явления, Оксане вообще не свойственного. Она упорно избегала встретиться с ним глазами.
- Послушай... - Вадим встал и стоял, не зная, что сделать, что сказать. - Ты уверена, что... Что мне не надо побыть с тобой?
- Ты еще спроси: "С тобой все в порядке?", - дернулась Оксана. - Оставь меня в покое!
- Ксан, посмотри на меня, - он присел перед ней на корточки и взял за руку, но Оксана ее вырвала.
- Ты, Вадик, неправильно специализацию выбрал, - с нервным смешком сказала она. - Тебе надо было прокурором стать. Или, на худой конец, следователем. В ФСБ. "Обезьяна, смотри мне в глаза!", - передразнила она его. - Послушай, иди спать. Я посижу еще немного и приду. Если ты боишься, что я устрою пожар, то можешь сам свечку погасить. Я и в темноте не пропаду. Иди! Пожалуйста! - в ее голосе снова задрожали близкие слезы.
Вадим встал и вышел, споткнувшись на пороге. Оксана сидела, низко опустив голову. Распущенные волосы упали на лицо, накинутая на плечи куртка сползла.
Миша, завернувшись в волчью шкуру, тихонько похрапывал на матрасе, часы цокали стрелками: часто секундной, реже - минутной. Вот басовито цокнула часовая. Снаружи было тихо, только снова и снова гулко падали с деревьев снежные шапки. Как бы действительно лавина не сошла, подумал Вадим.
Оксана не возвращалась.
Он ворочался на скользком диване, вертелся с боку на бок. Холод пробирал до костей. Не спасало и второе - Оксанино - одеяло. Сначала по телу пробегала дрожь, потом начало колотить. И он уже не знал: от холода или от чего-то другого.
В холле кто-то был!
Вадим сел. Зубы против его воли выбивали боевую дробь, по лбу стекали крупные капли пота.
- Кто здесь? - шепотом спросил он.
Темнота в углу у двери на лестницу показалась ему гуще.
- Кто здесь? - повторил он.
- Это я, - тихо ответил знакомый голос.
- Нет! Нет!!! Тебя нет!
- Вадик, что с тобой?
Рядом с ним, держа в руке свечной огарок, стояла Оксана. Капля растопленного воска упала ему на руку, и боль отрезвила. Это был просто сон. Он никак не мог прийти сюда. Он умер. Это был просто сон.
Заворочался на своем матрасе Миша, проворчал что-то и снова засопел.
- Тебе приснилось что-то? - Оксана присела на край дивана. - Ты кричал.
- Да... наверно. Скажи, ты веришь, что мертвые могут возвращаться? Что их души могут возвращаться на землю?
- Не знаю, - она пожала плечами. - Наверно, могут. Только мы не можем их видеть. На самом деле, глазами. Но они как-то действуют на наше подсознание. На совесть. И она...
- Я понял.
Вадим обхватил голову руками и застонал.
- Ложись! - Оксана мягко надавила на его плечи. - Ложись! Постарайся уснуть. Не думай о плохом. Подумай о чем-нибудь хорошем. Я посижу с тобой.
- Нет, ляг со мной рядом. Обними меня. Ксана, мне страшно!
- Не бойся! Все будет хорошо. Скоро все закончится, мы вернемся домой.
Она легла рядом, прижалась лбом к его мокрому от пота лбу и стала осторожно поглаживать его по волосам. Сейчас Вадим казался ей маленьким испуганным мальчиком. Тем самым ребенком, которого она могла родить. Тем ребенком, которого у нее никогда не будет. Жалость, острая, как игла, жалость к нему и к себе, впилась, заставила глотать непрошеные слезы.
А Вадим... Вадим тоже чувствовал себя маленьким мальчиком. Нашкодившим мальчиком, которого мама не только не наказала за проступок, но и пожалела.
Его начал затягивать сон, вязкий, как сливовое повидло. Пови-и-дло... На плите стоит тазик, в котором варится повидло и булькает, булькает...
Он еще почувствовал, что Оксана встает, и хотел сказать ей, чтобы не уходила, не бросала его, но тут волны густого, вязкого сливового повидла сомкнулись над его головой...
* * *
31 декабря 1999 года
Еще рано, подумал Миша и повернулся на другой бок.
- Вставай, соня! - пихнула его Лида. - Половина двенадцатого. Новый год проспишь.
- Чего половина двенадцатого? Ночи?
- Да нет, дня пока. Снег валит. Ни фига не видно. И всю ночь шел. Как бы действительно нас не завалило.
- Ничего, прорвемся. Иди сюда! - он потянул Лиду к себе, но она вырвалась.
- Придет кто-нибудь!
- А мы дверь закроем.
- Нет. Не хочу.
- Послушай, ты как старуха столетняя! - разочарованно возмутился Миша. - То не хочу, то голова болит, то поздно, то рано. Может, ты себе кого поинтереснее завела? Откуда я знаю, чем ты занимаешься, пока я на работе!
- Спятил?!
Лида надула губы и повернулась к нему спиной. Спина эта так и говорила: ты меня смертельно оскорбил, и больше я с тобой дела иметь не хочу, никогда и ни за что.
Миша закинул руки за голову и задумался. Сколько можно старательно закрывать глаза на то, что Лида сильно изменилась. Она давно уже не та ласковая и любящая девочка, на которой он женился, пройдя через упорную борьбу с Диной. Чем-то жена стала неприятно напоминать Лору. А то и Дину. Такая же капризная, вздорная. Эгоистичная и невнимательная. А может, Лида и раньше была такой, а он просто не замечал этого? Не хотел замечать...
А смог бы он... уйти от Лиды?
Вопрос просто напугал своей новизной. Не то чтобы они совсем не ссорились, бывало иногда. Но даже в тот исторический вечер со "скорой помощью" ничего подобного ему в голову не приходило. Лида - это навсегда. Они будут жить счастливо и умрут в один день. Даже если и не совсем счастливо и даже если не в один день, все равно - он нашел ту, которая ему предназначена судьбой, и никаких сомнений на этот счет быть просто не может. Ну и пусть вредничает, пусть дуется, пусть закапывает деньги в банке из-под пива. А разве он идеальный? Наверно, и Лиде что-то в нем не нравится, но ведь она же не устраивает ему по этому поводу сцен и не думает о разводе.
А все-таки... Смог бы?
Миша искоса посмотрел на Лидину спину. Вот лежит рядом помятая тетка, довольно таки полная, в нелепой ночной рубашке. Изо рта у нее по утрам дрянью какой-то пахнет (а у самого-то лучше разве?). Одевается черт знает во что, за собой не следит. Нет, иногда возьмет и нарядится, накрасится, прическу организует - вроде, очень даже ничего. Но в остальное время, когда на диване лежит и дрянь всякую по ящику смотрит... "Ах, Хуан-Мануэль! Ах-ах, Марисабель!". М-да, картинка не для слабонервных.
Но вся фишка в том, что тетка эта самая помятая - своя. Родная. Та, которую он выбрал сам. Сам! Никто не навязывал. Так уж по жизни выходило, что все более или менее существенное ему кто-то подкидывал. А он так не любил спорить, что ему, как говорится, легче было согласиться, чем объяснить, почему не хочет. Институт родители выбрали, хотя не больно-то и тянуло. Лучше бы в военное училище пошел. Динка тоже сама прилипла. На работу в свою контору взяла, квартиру купила. А вот Лидка - совсем другое дело. Сам обратил на нее внимание, сам пошел за ней. И с Динкой воевал за свободу - ради нее.
Вот поэтому-то, вздохнул Миша, никуда я от нее не денусь. Буду терпеть все ее дурацкие выходки и капризы. Буду закрывать глаза на ее холодность, скупость и неряшливость. Даже буду делать вид, что на свете нет других женщин, с длинными стройными ногами и высокой грудью.
Он протянул руку и начал почесывать Лидину спину.
- Не подлизывайся! - буркнула она, дернулась и выползла из-под одеяла.