Немного передохнув, он сел и принялся раскладывать маленький костерок. Вода у него ещё была в запасе, но следовало создать хоть какую-то защиту. Во всяком случае, он слышал по ночам различные шорохи и рев какого-то крупного зверя.
Уже совсем стемнело. Снаружи свистел ветер, и стонала почти по-человечески земля. Иногда порывы проникали в пещеру, грозя задуть чахлый костерок. Левассер, шипя от боли, вырезал обсидианом по начавшим подживать ранам на руке. Боль помогала собраться с мыслями, хотя то и дело воспоминания накатывали, унося его прочь из Ада, в маленький домик на отшибе, где он был впервые в жизни по-настоящему счастлив…
[Ад Левассера]
…Они вернулись в дом, и пират запер дверь на засов, чтобы никто не мог их потревожить. Луис заметно нервничал, хотя и старался держаться со своим обычным гонором. Уже в прихожей Левассер бесцеремонно припер его к стене и поцеловал, вначале почти невинно – губы к губам, а потом уже глубоко, ощущая пряный вкус слюны и мягкость ответной ласки. Ошеломленный испанец не пытался сопротивляться, только руки положил ему на плечи, словно пытаясь оттолкнуть. Левассер отстранился, глядя в затуманенные голубые глаза.
– Ты такой красивый, – пробормотал он, поглаживая через плотную ткань штанов промежность Луиса, – ты не представляешь, какой ты…
В спальне он толкнул своего прекрасного пленника на постель, опустился над ним на колени и ухмыльнулся. Луис прикусил губу, глядя на него со страхом и возбуждением – смесь, рванувшая не хуже пороха. Левассер расстегнул пуговицу на его штанах и вытащил из подштанников ещё мягкий член. Коснулся губами, затем обхватил и втянул в рот, прижав языком. С губ Луиса сорвался протяжный вздох. Он положил руку на затылок пирату, но не настаивал, лишь перебирал шелковистые волосы. Левассер сосал медленно, стараясь вобрать целиком пока ещё мягкую плоть. Он помогал себе пальцами, поглаживая подтянувшиеся яички. Член Луиса не был слишком большим, поэтому Левассеру не пришлось давиться им. Он с удовольствием вслушивался в стоны и невнятные вскрики Луиса, прилагая все усилия, чтобы совершенно лишить беднягу самообладания. В голове у него теперь не укладывалось, как он мог быть так слеп, как мог не видеть той страсти и нежности, с которой смотрел на него Луис. И сейчас, чувствуя в волосах его пальцы, Левассер глаза закрывал от удовольствия. Было чертовски странно ощущать это, он не мог бы даже объяснить природу своего чувства. С женщинами он никогда не церемонился, брал, когда хотел, и не было девки, которая бы ему отказала. Он никогда не любил ни одну из них, быть может, только одна или две затронули какие-то чувства в нем. Но сейчас все было иначе. И изящный изнеженный пришелец из ниоткуда лежал в его объятиях, такой покорный, теплый, открытый для любви. Он ничего не требовал, ни на чем не настаивал. Просто отдавался тому огню, что горел в нем. Левассер не торопился брать его, хотелось, чтобы любовник метался, молил о слиянии, чтобы его губы сами искали губы пирата. Неожиданно жаркий горячечный стон заставил его содрогнуться от череды мгновенных чувств. От леденящего ужаса до глубокой нежности.
– Ты – гибель моя, Оливье, – словно в каком-то забытьи произнес Луис, – ты – гибель моя!
Левассер подвинулся и накрыл его своим телом, обняв и наслаждением ощутив ответное объятие. Он не мог понять себя, свои чувства. Он никогда за все годы своей жизни не испытывал любви, и теперь ему было трудно осознать, что именно любовь поселилась в его сердце. Любовь, которая прокралась как вор, заполучив его, захватив и возродив тот жалкий ошметок невидимого, который звался его душой. Ошметок, который, как думал Левассер, был окончательно растерзан и уничтожен его учителем Оллонэ.
– Не уходи, Лив, – словно в забытьи застонал Луис, обнимая его, прижимая к себе с силой, которую было трудно заподозрить в столь изнеженном создании.
Левассер приподнялся, глядя на него мутными от желания глазами. Его бедра лежали на бедрах испанца, напряженные члены соприкасались.
– Только если ты захочешь, – прошептал Левассер, покрывая поцелуями лицо и шею Луиса.
Вместо ответа Луис притянул к себе его лицо, обняв ладонями и прижавшись ртом ко рту пирата. Это поцелуй, больше похожий на неумелую ласку ангела, совершенно уничтожил ту легкую, невидимую завесу, что ещё разделяла любовников. Левассер бросился в слияние с головой, совершенно потеряв все представления о времени и пространстве. Он ласкал Луиса так, как не ласкал ни одну из женщин в своей жизни. Его губы касались тела испанца в самых чувствительных местах. Он приходил в неистовый восторг, слушая стоны и мольбы, видя густой румянец на его щеках. Ни одна из его женщин никогда не краснела, отдаваясь ему. Ни одна не закрывала лицо ладонями, смущаясь его откровенности, ни одна не ласкала его так нежно. Лишь однажды Луис подобрался, напрягшись, видимо, во власти страха, но почти сразу обмяк и обхватил Левассера, гладя его спину. Пират совершенно потерял голову.
– Тише, не бойся, – прошептал он, осторожно освобождая любовника от остатков одежды. –Я никогда не причиню тебе зла.
========== 4. ==========
«Дверь» содрогалась под ударами рвавшихся в пещеру чудовищ. Луис не мог даже стонать от ужаса. Он плохо помнил молитвы, не особенно верил в Бога, но то, что происходило сейчас снаружи, не могло быть ничем иным, кроме как Адом в самом страшном его проявлении.
Крики отца снаружи переходили в свирепый, полный ненависти вой, от которого было не скрыться. Снова всплыла в памяти их последняя беседа, после того, как он сделал предложение сеньорите Морено. Как вопил отец, узнав, что в приданое невесты входит отдельный дом, где будут жить молодые. Луис прикладывал все усилия, чтобы не вспоминать тех слов, что выплевывал ему в лицо Мигель Рамон. Нежелание терять постоянного любовника и утеху, к которому примешалась жестокая собственническая ревность, взбесили окончательно свихнувшегося старика до такой степени, что когда Луис объявил ему, что уйдет в любом случае, старшего Рамона хватил удар. Но Мигель Рамон не был бы самим собой, если бы напоследок, перед самой своей смертью, не уничтожил надежду Луиса на нормальную жизнь. Полупарализованный, рискующий получить ещё один удар, уже смертельный, старый ублюдок все-таки написал то проклятое письмо…
– ТЫ МОЙ, ЛУИС! МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ! ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ!!!!!!!!!!!!!
Луис застонал и втянул голову в плечи, зажав уши пальцами. Он судорожно пытался переключить воспоминания на то, что было после его первой смерти. Это удалось лишь после очередного глотка горькой сернистой воды.…
…Он едва не сошел с ума, задыхаясь под сумасшедшими ласками пирата. Стыд и полученные в детстве уроки ненависти и презрения поначалу стояли между ними. Будь Левассер хоть немного грубее или невнимательнее – Луис оттолкнул бы его. Но красавец-пират смотрел на бывшего алькальда такими глазами, что было ясно, насколько сильно он жаждет этого слияния. Его руки были нежны, его губы были нежны. Никогда за свою жизнь Луис не чувствовал столько теплоты от человека. В детстве родная мать брезгливо отталкивала его, когда он приходил обнять её и пожелать доброго утра. А отец… лучше было не вспоминать о том, что говорил и делал отец. И его поступки словно заклеймили его, сделали неприкасаемым, презираемым в родной семье. Вся любовь доставалась на долю Винсенте и других братьев и сестры. На его же долю выпали темные углы, синяки на бедрах и полные презрения взгляды домашних, когда он шел мимо, пытаясь оправить разорванную одежду. Даже при короткой мысли об этом Луис подобрался в комок, сжавшись от стыда и боли. Но жаркие поцелуи и ласки Левассера отогнали тягостные воспоминания. В объятиях этого человека, безжалостного пирата, убийцы, Луис чувствовал себя абсолютно цельным, наполненным счастьем и теплом. Он все ещё ощущал стыд и смущение, когда француз целовал его обнаженное тело там, где даже сам он избегал себя трогать.
– Ты прекрасен, – доносился до его воспаленного сознания голос Левассера, – ты так прекрасен!
Луис содрогнулся, едва не лишившись сознания от острой волны удовольствия. Он не сразу понял, что кончил, обычно этого не случалось, пока он сам не доводил себя до пика, и даже в такие моменты оргазм был куда слабее и граничил с болью. Но сейчас хватило того, что Левассер лежал на нем и ласкал его. Он почувствовал чужую руку, протиснувшуюся между их мокрыми от пота телами, и в следующий миг Левассер коротко взрыкнул, уткнувшись ему в плечо, а по животу потекло теплое и вязкое. Затем пират перекатился на спину и прикрыл глаза, видимо, приходя в себя. Луис подобрался. Неожиданно его накрыл отчаянный, рвущий душу страх. Вот сейчас Левассер встанет, усмехнется и уйдет. Уйдет так же, как уходил отец, получив свое, как ушла сеньорита Морено, узнавшая правду о его прошлом. Ужас накатил удушливой тяжелой волной, заставив Луиса съежиться в комок в жалкой попытке защититься.
– Ты кончил… – в голосе Левассера была глубокая нежность. И этих двух слов, этой теплоты, с которой они были сказаны, хватило, чтобы разломать кокон боли и отчаяния, в котором Луис пребывал долгие годы. Он уткнулся лицом в грудь пирата, задыхаясь от беззвучного стона. Сильная рука осторожно прижала его голову. Левассер повернулся на бок и обнял Луиса. Он ничего не говорил, ни о чем не спрашивал, просто обнимал. И это было для Луиса драгоценнее всего.
– От твоей одежды почти ничего не осталось, – сказал пират спустя какое-то время, – ты пока тут побудь, а я принесу чистую. Есть хочешь?
Живот Луиса, видимо, услышав о еде, голодно буркнул. Левассер рассмеялся, наклонился и поцеловал любовника.
– Я скоро вернусь, Лу. Поспи пока. Ночью я тебя порядком загонял. Да и сейчас…
Луис сел, пытаясь собраться с мыслями, отогнать вновь нахлынувшую панику. Подобрал жалкие обрывки одежды, брошенные у кровати.
– Ну, чего ты? – Левассер присел рядом, удивленно глядя на его побледневшее лицо.
Луис принялся молча натягивать штаны. Пальцы его заметно подрагивали.
– Ты боишься, что я не вернусь? – дошло, наконец, до пирата. – Мать честная, да что ж за люди были вокруг тебя? Слепые, что ли?
Луис покачал головой.
– Этот чертов Зорро… или как его там…
– Дело не в Зорро! – Луис с трудом заставил себя взглянуть в лицо любовнику.
– Тогда в чем? Во мне?
– О Боже, нет, конечно! – Луис покраснел и опустил глаза. – С тобой мне было хорошо… спокойно. Никогда и ни с кем не было так…
– Тогда в чем дело, Лу? – мягко спросил Левассер, поднимая его лицо навстречу своему.
Луис не ответил, не шли слова. Он смог только обнять любовника, уткнувшись лицом ему в шею. Он ненавидел себя в это мгновение, ненавидел свою слабость, но ничего не мог поделать. Так велико было искушение, ведь он и без того слишком долго держал в себе свою боль. И с невыразимым наслаждением ощутил ответное объятие.
– Ладно, пойдешь со мной, – Левассер подобрал разорванную рубашку и помог ему одеться. – Я знаю про мальчишку из таверны и про твою запасную одежду там. Но сейчас не хочу туда возвращаться.
– По… почему? – сглотнул Луис.
– Там Мэгги, – Левассер пожал плечами, – обязательно начнет липнуть. А я сейчас не в состоянии думать ни о ком, кроме тебя. Ну, давай, иди, умойся, а я пока поищу, чего бы перекусить.
Они шли по узким улочкам Тортуги, мимо увеселительных заведений, грязных харчевен и веселых домов. Луис молча обдумывал сказанное Левассером. Слов у него не было. Он мог лишь молча плестись за пиратом, пытаясь держаться спокойно и независимо. Навстречу то и дело попадались знакомые Левассера, иногда он останавливался переброситься парой слов или обсудить какую-нибудь новость. Луис в такие мгновения стоял молча, озираясь по сторонам. Всё здесь было странным, несущим печать древности и дикости. По сравнению с этим грязным городом пиратов даже Лос-Анджелес казался ему вполне приятным местом. Хотя сейчас, во власти нового чувства, бывший алькальд готов был мириться с мерзкими узкими улочками, пропахшими рыбой и запахом человеческих отправлений. Сердце его готово было вырваться из груди при мысли о том, что, возможно, Левассер и правда испытывает к нему чувства. Даже при мысли об этом внутри становилось тепло и сладко, и к горлу подкатывал горячий комок.
– …а Каузак трепался, что теперь он капитан «Ла Фудр», потому что Питер Блад тебя прикончил, – донеслось до мутящегося рассудка Луиса. Бывший алькальд прогнал сладостные мысли, вернувшись на зловонную землю. Левассер задумчиво слушал какого-то оборванного, лысого и сплошь татуированного парня самой что ни есть пиратской наружности. Правая рука незнакомца была покрыта чудовищными шрамами почти до самого плеча, а кое-где кожа была грубо прихвачена и сшита почти у самой кости. Зрелище было до того тошнотворным, что Луис отвел взгляд, уставившись в алое кровоточащее небо.
– И где сейчас МОЙ корабль? – Левассер подчеркнул слово «мой», и произнес остальную фразу таким тоном, что Луис не позавидовал тому самому Каузаку, что занял место капитана.
– Он вышел в море вместе с «Арабеллой», – татуированный пират сделал неопределенный жест, – ещё неделю назад.
Левассер стиснул кулаки и заскрипел зубами.
– Ладно, рано или поздно он вернется, как и Ле Сан. А тогда уже мы потолкуем. Слушай, Кейдж, – обратился он к татуированному пирату, – сделай одолжение, как бы невзначай упомяни в «Утопленнике», что я собираю новую команду. Пусть приходят к дому Сейши Адриенн, беру всех, кто есть.
– Всех? – хмыкнул Кейдж, почесывая лысый череп. – Ну тогда пиши и меня в реестр.
– А ты разве не на «Эринии»? – слегка удивился Левассер. Кейдж пожал плечами, подняв изувеченную конечность.
– Капитан списал меня на берег после ранения. Оно, конечно, понятно, и правая рука у меня не ахти. Но есть ведь и левая ещё, и зубы имеются.
– Ну и болван, – Левассер пожал плечами, – себе же сделал хуже. Насколько я знаю, одна твоя левая рука стоит троих здоровых молодцев.
– Что правда, то правда, – зубасто ухмыльнулся Кейдж, – кстати, а как у тебя с кораблем?
– «Кельтика» всё ещё принадлежит мне, – Левассер медленно выдохнул, явно собираясь с мыслями, – там всего-то пару дыр в обшивке залатать и мачту поставить. Работы меньше, чем на неделю. Просто руки никак не доходили, пока у меня была «Ла Фудр».
– Неплохой корабль, – кивнул Кейдж, – даже жаль было, что он простаивает. Но теперь он снова будет на ходу. Надо бы зазвать Дика Крюгера, он лучший из мастеров, что остались.
– Твоя правда. Если будешь рядом с его берлогой, передай, что я бы хотел его видеть.
Они ещё немного поговорили, обсуждая достоинства «Кельтики», но морские термины были непонятны Луису, и он снова отвлекся, на сей раз на пробегавшего мимо мальчишку.
– Кайл? – припомнил он имя сорванца.
– О, это вы, сударь, – паренёк подбежал, глядя на него с ухмылкой, – мы уж думали, что вы не вернетесь.
– Так и есть, – сказал Луис, бросив быстрый взгляд на Левассера, – послушай, не мог бы ты принести мою одежду в домик на отшибе?
– К Сейше, что ль? – уточнил мальчишка.
– К ней самой, – кивнул Луис, – принесешь?
– Конечно, – кивнул Кайл, – Сейша иногда дает мне сладостей. Добрая она девчонка, хоть и шлюха.
Он ускакал вприпрыжку. Луис проводил его взглядом и повернулся к Левассеру. Француз казался несколько удрученным, задумчивым.
– Трудновато будет с новой командой, – вздохнул он, когда они снова двинулись по грязным улочкам, – кроме того, я не знаю, что делать с тобой, Лу. Не брать же тебя в море.
Луис поежился, но гордо вскинул голову.
– Я, конечно, не очень сильный боец, но вполне могу научиться, – сказал он, переступая через канаву, по которой тек зловонный ручеек, – я не хочу тут оставаться без тебя.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – Левассер, к его удивлению, не стал спорить, – в конце концов, ты спас мне жизнь, малыш.
– Не зови меня так, – дернулся Луис, – если уж на то пошло, то мне побольше лет, чем тебе.
– А сколько тебе? – полюбопытствовал Левассер, помогая ему подняться по крутому склону.