— О! Не подумал, ступил… Точно. Поставим на обратке, тут же потянет всю школу. Проводка в подвале есть?
— А как же? У нас вся разводка из подвала.
— Ну? Пошли к «голове»?
Через два дня в школу привезли маленький, но увесистый насос, а в выходные дни перекрыли вентиля и подключили насос к «обратке». Электрики шефов, матерясь на коммунальщиков, «запустивших все на свете», подключили провода, установили «большую кнопку».
— Ну, директор, включай!
Рев насоса заглушил восторженный мат всех работяг. От вибрации, казалось, гудят стены.
— Эй, чуть снизь обороты! Вон там!
Сантехник смотрел на манометры:
— О! Есть! Набрали «очко»! Хватит, так — хватит!
Уже выйдя из подвала, коммунальщик потихоньку отвел директора школы:
— Я только прошу, выключать насос. Не держать его все время включенным. А то, сами понимаете, общагу мы «посадим»… Ладно?
— Договорились!
Директор школы был согласен на все. Лишь бы иметь возможность «подогреть» свою школу.
За выходные, слегка урча, насос прогнал горячую воду по всем батареям…
— Сколько у вас сегодня?
— С утра восемнадцать.
— Ну, кажется, пробились… Нормально работаем. Нормально. Как положено.
В девять утра — звонок из исполкома, голос председателя:
— Ну, что там у тебя?
— С насосом — хорошо. Спасибо.
— Да, ладно. Не для тебя. Для детей все-таки… Там же и мои. Ну, работай.
На какое-то время проблема с теплом была решена.
Булавка
Со звонком на урок директор школы вышел в коридор. Он сразу завел такой порядок: как только звенит звонок, директор и завучи проходят по всем этажам, проверяют начало урока, гоняют прогульщиков-бездельников, а потом пересекаются в учительской и разговаривают свои разговоры.
Прямо напротив учительской какой-то класс подпирал стены, а учительница с хмуро-недоуменным лицом ковырялась ключом в замке.
— Что у вас?
— Да, вот… Забили…, — отодвинулась она от двери.
Понятное дело. Наверное, объявили заранее контрольную работу, вот двоечники и постарались. Делается все просто. На проходе мимо кабинета в замок втыкается спичка и тут же обламывается. Потом еще раз. И все. Вставить ключ больше некуда. А раз дверь не открыть, то и класс не рассадить. А там, глядишь, и контрольной не будет…
Мечтатели…
— Угу. Понятно, — наклонился директор к замочной скважине. — Ну, это просто.
Он сунул руку в карман и выудил оттуда большую булавку. Расстегнул ее, поддел острием одну половинку спички, потом — вторую.
— Дайте ключ.
Замок щелкнул, дверь открылась.
— А зачем вам булавка? — заинтересованно спросил сзади кто-то из школьников.
— А от нечистой силы… Вон, нечистая замок запечатала, а булавка-то и помогла, — хмыкнул в ответ директор, продолжая свой обход по коридорам и этажам школы.
Актовый зал
— Ба-бах-х-х! — с потолка посыпалась побелка, вся школа вздрогнула и как будто присела даже. Со скамеек в столовой с визгом вскочили первоклашки. Директор школы, как раз снимавший пробу, отложил ложку, посмотрел на потолок, на часы, встал и пошел на второй этаж.
— Что случилось? Что случилось? — спрашивали выглядывающие из классов учителя.
— Да, ничего особенного… Актовый зал делаем.
Актовый зал в школы был обычный. Большой многооконный высокий зал над столовой. Вся школа была трехэтажной, а здесь, где столовая и актовый зал, помещались всего два этажа, но зато высоких. В зале, как войдешь, так сразу между двумя входами невысокий, по колено, подиум-сцена, на которой когда-то устраивались концерты школьной самодеятельности. А дальше — ряды-ряды-ряды стандартных деревянных стульев, скрепленных по трое. Стулья эти, чтобы не таскали с места на место, прибили к паркетному полу.
Еще дальше, в самом конце зала, слева была маленькая дверца, а посреди стены — две темные амбразуры: там при строителтьстве школы предполагалась кинобудка, но использовалась она в качестве склада для учителя музыки. В той будке стояли вертикальные штанги, привинченные большими болтами к деревянному полу, но самих кинопроекторов никто из работавших в школе ни разу не видел.
А потом случились протечки крыши и прорывы батарей. Случились уборки и общеклассные мероприятия. И паркета тоже просто не стало. Местами он был выбит до основания, местами держался, но черный и страшный. Там было так…э-э-э… непрезентабельно, что даже последние выпускные вечера проводились в школьной столовой, среди запахов пищи, пара и жира.
Еще в свой первый ремонт, который в каждой школе по традиции и по обязанности проводится каждое лето, директор школы думал застелить все пространство актового зала линолеумом. Но тогда пришлось бы сначала обдирать паркет, потом класть что-то вместо него. Выравнивать как-то.
И тогда было принято решение: сделать актовый зал по-настоящему.
Старшим над бригадой был поставлен школьный «музыкант», в помощь ему были приданы несколько старшеклассников, желающих немного подзаработать, а заодно оставить свой след в школе.
— Значит, так… Стулья эти — на свалку. Подиум — туда же.
— Может, на дрова кому сгодится?
— Ну, вывози на дрова. Дальше… Вот, нафиг там эта темная будка?
— Ну, там баян мой лежит, еще кое-что…
— А вот смотри, ведь если эту стенку убрать… Вот посюда, примерно… А? Ну-ка, открывай свою каморку.
Киношная будка находилась выше уровня пола актового зала на метр с лишним.
— А? Если вот эту стену — долой, то получаем сцену? Настоящую сцену, с кулисами, и с кладовкой-гримерной вон там, в углу. И выход второй, на улицу — пожарникам понравится. Ну, берешься?
— Не за бесплатно?
— Не за бесплатно!
Постоянная и хорошая связь с «комсомолом» позволяла директору школы в те времена обналичивать практически любые суммы, что и помогло ему в первый же свой ремонт закупить линолеум, практически не продававшийся по безналичному расчету, на всю школу.
Бригада во главе с музыкантом не торопясь, но и не мешкая, очистила зал от всего и принялась за стену. Каждый вечер после уроков двое-трое человек с молотками и зубилами потюкивали, вырубая постепенно кусок плиты длиной метров пять и высотой четыре, обрисовывая контуры будущей сцены.
…
Директор, открыв дверь своим ключом, вошел в актовый зал и замер на пороге в облаке пыли.
— Фу-у-у… Что тут у вас?
— Она упала! Мы тут две арматурины перерубили, она и завалилась сразу!
— Черт! Чуть потолок в столовой не рухнул!
— Да, кто ж думал…
— Все живы-здоровы?
— Да. Вот, глядим, что дальше.
— А что дальше? Дальше — выносить. Дробить — и выносить.
Ломами, зубилами, топором кусок стены разбивали в щебенку и ведрами постепенно вынесли из актового зала. Одновременно зачистили остатки стены, торчащие острыми зубами вокруг образовавшейся сцены.
— А что, неплохо получается, правда?
— Что с полами делать будем? Паркет же тут не восстановить уже…
— А какие идеи?
— У меня есть знакомый художник… Могу позвать.
— Давай!
Художник, поглядев на изуродованный водой, а потом падением стены пол, предложил решение простое и элегантное: вся поверхность актового зала зашивается фанерой-десяткой встык. Швы проклеиваются и шпаклюются. А потом поверх разрисовывается рисунок наборного дворцового паркета с цветными фигурами. А потом, когда все подсохнет, сверху заливается в три слоя прозрачным лаком.
— Это дорого, но надежно!
— Дорого… Значит, придется опять идти к шефам.
Все лимиты на ремонт были израсходованы ранее, и только помощь безотказных шефов, которым было сказано, что зал в школе будет лучшим в районе.
— Но — лучшим?
— Точно! Настоящие художники работают!
— Ну, жду тогда приглашения на открытие…
Через два месяца постоянного стука, ядовитого запаха от красок и лака, директор принимал зал. Он стоял посередине огромного пустого зала, ставшего еще больше из-за отсутствия старого подиума, смотрел на новые светлые шторы, разлетающиеся от ветра, дующего в окна, на «царский паркет», просвечивающий сквозь застывший в камень прозрачный лак, на высокую и глубокую сцену, над которой музыкант уже установил светильники…
— Хорошо. Ну, хорошо, ведь, а?
— Да. Это — зал. Вы молодцы… Это здорово, это — лучше всех!
«Прогульщица»
Звонок в дверь оторвал директора школы от семейного ужина. Жареная картошка, черный хлеб, пара котлет… Он недавно только пришел из школы, охрипший после уроков и после своего исторического кружка, мокрый, как мышь.
— Ешь, ешь, я открою, — бросила жена.
Встала, щелкнула замком, открыла дверь на традиционно темную лестничную площадку, всмотрелась.
— Это к тебе…
— Ну, так, пусть заходит, что ли.
— Нет-нет, — раздалось с лестницы. — Лучше вы выйдите, а то она убежит!
Директор отложил вилку с наколотым уже куском котлеты, вытер губы и в тапочках переступил через порог.
— Она пришла! Пойдемте скорее к нам! Она пришла и может опять пропасть!
…
Это было время, когда в школы приходили молодые учителя. Их направляли в Гороно, а оттуда распределяли по школам. Пришли три молодые симпатичные учительницы и в его школу. Одна — на начальные классы, одна — рисование и труд, одна — математик. Три подружки получили две комнаты в общежитии, где уже жило три учителя других школ. Общежитием называлась стандартная трехкомнатная квартира, в каждой комнате которой стояло по две кровати.
И все было хорошо. Первые месяцы. Но потом закрутилось, завертелось, навалилась рутина и ежедневный труд. Девочкам было сложно.
А у математички еще и что-то с личными отношениями, которые только-только начались у нее в нашем районе, да вдруг и закончились. И с длинных зимних выходных она не пришла в школу. И на второй день не пришла. Соседки сказали, что она исчезла. Пропала неизвестно куда. Вещи на месте, а самой ее нет. Уехала. То ли к маме, то ли к мужику этому, то ли просто загуляла с тоски и остановиться не может.
Это же так знакомо: загулять, а потом просто не идти учиться, или не выходить на работу — уже по инерции, просто потому что выйти — страшнее, чем продолжать пить…
Неделя.
— Да, увольняйте вы ее! Прогулы есть прогулы, по какому бы поводу они не случились!
— Во-первых, уволить за прогулы молодого специалиста не так уж и просто. Можно, конечно. Я смогу. Но вы уже придумали, кто будет вести ее уроки? И вообще: она была очень плохим учителем?
— Ну, нет. Не сказать — плохим. Она была молодым учителем. А знаний у нее много. Вон и диплом, какой хороший, — неуверенно покивала завуч. — Да и уроки, вроде, неплохие. Я смотрела.
Директор каждый день заходил в классы к подругам исчезнувшей, кивал вопросительно издали при встрече. Те разводили руками и мотали головой — нет, не появлялась. Каникулы кончились. Надо было что-то решать.
И вот перед ним приплясывает в нетерпении невысокая спортивная молодая учительница, заглядывая в глаза: что делать?
— Беги обратно. Беги, пока она снова в загул не ушла. Сиди с ней, разговаривай, тормоши, про школу рассказывай, про детей. Я сейчас. Напомни только номер квартиры.
Директор школы быстро оделся и почти бегом выскочил из дома на темную морозную улицу. Через парк по расчищенной аллее, направо, потом налево к старой пятиэтажке, в темный подъезд, вверх, на четвертый этаж, стукнуть в дверь легонько.
Дверь тут же открылась:
— Она на кухне. Сидит в темноте и никого видеть не хочет, — прошептали в темноте.
С кухни раздавалось какое-то негромкое бубнение. С подругой пытались поговорить.
Директор выдохнул, толкнул кухонную дверь, тихо вошел.
— Сиди-сиди! Ну, не будешь же со мной драться?
Вскочившая «прогульщица» послушно осела обратно. Она сидела в темном углу на полу у батареи, на корточках, скорчившись, обхватив руками ноги.
— А вы, девочки, идите в комнату. Идите. Я к вам потом зайду.
Дождавшись, когда закроется дверь, он осторожно присел рядом со своей учительницей.
— Ну, что с тобой делать будем?
— Не знаю, — пустым и пыльным голосом прозвучало в ответ. — Увольняйте…
— Да, это легко, в сущности. А дети?
— Они меня не любят, — прошептала из темноты.
В темноте ей было легче, потому что не было видно глаз.
— А ты? Ты их тоже не любишь?
— Не знаю…
— Ты же хотела в школу… Помнишь, как хотела?
— Дура была, — просто как дуновение сквознячка.
— Почему сразу — дура? И я дурак, выходит?
— Вы директор…
— А ты — учитель! Вот, не будет директора. Даже не неделю — месяц не будет. И ничего не случится. Потому что не директор ведет уроки, не директор смотрит в глаза детям, не директор разговаривает с ними, учит их, воспитывает, любит… Директор — это ведь просто администратор! А учитель… Учитель — это призвание. Вот, ты когда училась в институте, тебе нравилось?
— Да, очень.
— А на практике? На школьной, на уроках?
— Нравилось.
— Так, работа — она же такая же! Только часов побольше, уроков. А ученики те же. И предмет тот же. Мне завуч говорила, что у тебя знания хорошие.
— Что, правда? — наконец-то повернула голову.
— Конечно, правда! Зачем мне врать? И дети спрашивали, когда появишься. Я сказал, что болеешь.
— Я не болела. Я прогуляла.
— За прогулы накажу. Это как раз моя функция. А дети ждут…
— Я не могу к детям. Мне стыдно…
— А мне не стыдно? Я принял учителя, дал ему детей, доверил, можно сказать. Я поддерживал всегда. Не ругал.
— Вы мужчина…, — совсем тихо, почти неслышным шепотом. — Вам легче…
— А завучи — женщины. А учителя в большинстве — женщины. А подружки твои, с кем приехала — они мужики, что ли? Эх-х-х… Дура-дурой.
— Ага. Дура. Поломала все…
— Да, не все. Не поломала еще. Только собираешься. Давай так. Завтра… Да, да — завтра. И не мотай головой, я все равно в темноте ничего не вижу! Завтра ты придешь ко мне в кабинет. Утром, с девчонками. И мы поговорим там. Уроков завтра я тебе не ставлю. Походим, посмотрим. Сходишь в библиотеку, там посидишь. С завучами поздороваешься. Детям покажешься. Предупредишь, что выходишь, чтобы учебники несли.
— Но я же…
— Ага, ты же. А я? Слушай сюда, девочка: мне нужен учитель. Ясно? Ты, как говорят, можешь стать хорошим учителем. Вот ты мне и нужна. Если ты хочешь поломать мне все планы — беги опять. Только помни, что ты не сама гуляешь, а срываешь учебу детям и срываешь процесс мне. И мне потом еще и тыкать будут наши «старослужащие», что слишком много воли вам давал… Вот ведь… Она же… Не может же… Зав-тра. Ут-ром. Ко мне. Ругать буду и песочить. И выговор напишу. Это обязательно. И приказ дам подписать с этим выговором. Но чтобы послезавтра уже пахала, как лошадка! Еще и факультативов накидаю — а то, гляжу, нечего тебе делать по вечерам, вот и бесишься со скуки!
— Я не со скуки, — жалобно-плаксиво протянула она.
— Со скуки, со скуки. А в школе тебя ждут… Идти туда надо, где ждут. Правда, ведь? Все, — директор встал, глянул сверху. — Пойду, посмотрю, как вы тут живете, чего не хватает. А ты посиди тут еще, посиди. А завтра — ко мне на ковер. Ага?
— Ага-а-а…
Он прикрыл аккуратно за собой дверь кухни, еще минут двадцать поболтал с девчонками в их комнате, в напряжении прислушиваясь, не хлопнет ли вдруг входная дверь, не пробежит ли опять она вниз по лестнице — и неизвестно куда. А потом медленно-медленно пошел домой, ловя лицом редкие снежинки.
Дома было уже темно. Все спали. На кухне ждала сковорода с холодной картошкой и куском котлеты.
«Чо сразу выгонять-то?»
— Вот, вот, смотрите! — завуч по внеклассной работе дергала школьника за рукав, но сдвинуть его с места не могла.
— А чо я, чо я-то… — гудел басом огромный и неповоротливый восьмиклассник, выглядевший гораздо старше своих лет.
— Это же до смертоубийства скоро дойдет! Как же можно!
— Да, а что я… Они первые…
— Кто — первые? Кто — вторые? И вообще, что случилось? — директор с интересом смотрел на эту сцену. Этого парня он уже знал, как очень слабого ученика, но на поведение его обычно не жаловались.