— А могу я с ним поговорить? При вас?
— Конечно, конечно. Он здесь сейчас как раз. Наташа, — крикнул секретарю директор, — позови лаборанта!
Через минуту в кабинет заглянул молодой лаборант.
— О! Вот и он, — удовлетворенно кивнул военком. — Присядем, поговорим при твоем директоре. Значит, так, мальчик. Я все понимаю. Понимаю, как ты повестки «не получаешь», как все время «в Москве», «у родственников», «заболел»… Я могу передать твое дело в милицию, и тогда тебя будут ловить по всей стране и рано или поздно поймают. Понятно?
— Да, вполне.
— Но у меня есть другое предложение. Завтра в шесть ноль-ноль ты с мешком стоишь у дверей военкомата. Сам. Без дополнительной повестки. А я за это обещаю тебе нормальное место службы. Думай быстрее, мне надо на обед. Итак?
— Да…
— Что — да?
— Я завтра приду.
— Вот и молодец. Спасибо, товарищ директор, — рука кинута к козырьку фуражки, и военком вышел, аккуратно притворив дверь.
— Ну, — развел руками директор, — что я мог еще? Давай, иди. Отпускаю тебя сегодня — готовься.
…
Военком сдержал слово, и через полгода директор получил письмо из армии от бывшего лаборанта, подтверждающее это.
Не люблю пьяных…
— Ну, что, стукнемся, директор? Ну… Что, ссышь, да? Давай, стукнемся! — кричал, подпрыгивая по-боксерски на месте, крепко пьяный выпускник прошлых лет, которого директор школы только что не пустил в автобус с выпускниками нынешними.
Автобус фырчал мотором, двери были закрыты, но выехать со школьного двора он не мог: прямо посреди дороги растянулась редкая цепочка пьяных «старичков», подзуживающих своего предводителя.
— Ну, давай же, давай! Стукнемся, эх, стукнемся! — кричал тот, делая выпады в сторону директора школы.
А директор, зажав в каждой руке по огромному букету, врученному ему на выпускном вечере, медленно-медленно, по ступне, двигался в его сторону. Он разводил руки в стороны, широко улыбался и приговаривал на ходу:
— Негоже мне с тобой драться, несолидно… Опять же и руки у меня, видишь, заняты. Праздник у меня, понимаешь. А ты — пьяный. Пьяный и молодой. Мне с пьяным и молодым драться просто нельзя. Ты уж просто ударь первым, что ли. Ну, бей!.. Только имей в виду. Я отбиваться не буду. Я тебя просто посажу. Ты на кого голос тут повышаешь? Я тебе не шавка, не пацан… Ну, бей, бей, стукнись об меня…
И медленно-медленно — вперед. А сзади поддавливал автобус, потихоньку тоже двигающийся за ним.
До поворота на центральную улицу оставалось немного, когда с ее стороны, за спинами полупьяных пацанов раздался треск мотоциклетного двигателя и по их спинам мазнул луч фары.
— Сматываемся, мужики! Ну, директор… Попадешься ты мне!
— А чего ждать? Вот же я. И не сопротивляюсь!
Но темные фигуры брызнули в стороны, исчезая в кустах акации, а к школе подъехал мотоцикл, с заднего сидения которого спрыгнул и кинулся вдогонку милиционер. Второй подошел к директору:
— Что тут у вас?
— Да все в порядке уже, спасибо, — и он дал отмашку автобусу: езжай уж, дорога свободна.
Автобус с места взял неплохую скорость и исчез, унося выпускников в теплую июньскую ночь на берег Можайского водохранилища.
— Не люблю пьяных…, — задумчиво произнес директор.
— А кто же их любит? Пьяный — он безголовый, — поддержал милиционер.
— Ну, что? — обратился он к выходящему из темноты своему коллеге.
— Что, что… Разбежались… Да знаю я их — участок-то мой. И сам эту школу заканчивал…
— Тогда поехали дальше. Сегодня еще в двух школах выпускные…
Мотоцикл весело затрещал и ускакал в темноту. А директор, чувствуя, как отпускает его напряжение, пошел к дверям школы.
«Где же мои мужики? Куда подевались?» — думал он. В темном углу у дверей возились какие-то две фигуры.
— Кто тут еще?
— Да мы это… Вон, спарился совсем, видишь…
Физрук с вялой улыбкой сползал по стенке, а невысокий музыкант все пытался поставить его на ноги, да сил не хватало.
— Вот, блин… Не бросать же его здесь. Ну, давай, берись, потащим его домой вдвоем…
Вцепившись с двух сторон в поясной ремень, они синхронно качались, мотаясь от одной стороны тротуара к другой, уводя учителя физкультуры домой. При виде знакомого подъезда тот вдруг оживился, оттолкнул жестко обоих, сделал пару шагов, повернулся и ясным чистым голосом:
— Какого х…? Вы, двое, вы что, ох…?
— Э-эй, тут директор, между прочим…
— Да мне пох… Директор-миректор… Шли бы вы по домам! — и сам повернулся, и ровно держа спину пошел к подъезду.
— Э-э-э… Пьяный он…, — извиняюще произнес музыкант.
— Не люблю пьяных, — сказал директор. — Очень не люблю. Завтра. Завтра он будет ждать меня у подъезда школы раньше всех. Спорим?
— Да, что спорить-то? Куда он денется? Прибежит, конечно…
— Не люблю пьяных…
— А кто их любит?
Двери
— А тут у нас что? — директор с завучем и завхозом обходил школу, знакомясь со всеми ее закоулками.
— Там «темная» лестница…
— Да-да, темная! Мы закрыли, потому что там травму можно получить, и потому что там куряки все время собираются…
— Куряки? Так, может, нам и туалеты закрыть? Ну, они же там тоже собираются… Я все же не понял. Это лестница, по которой должны спускаться с третьего этажа на первый вон те классы. Так?
— Да, но там темно, и мы ее закрыли…
Директор школы подергал за огромный висячий замок, постучал ногой в дверь, и лист фанеры, вбитый вместо стекла, вдруг легко отделился и спланировал куда-то в темноту.
— Как интересно…, — сказал директор и полез в дыру. — У-у-у… Как здесь интересно!
На темной лестничной площадке стояли стулья, лежала алюминиевая банка из-под учебных фильмов, набитая окурками. Стены были исписаны прокламациями и обращениями к предыдущему директору.
— Так, — строго сказал он завхозу, вылезая обратно и отряхиваясь. — Двери на всех этажах — открыть. Сами двери — снять, чтобы было светлее. Лампы вкрутить. Стены отмыть.
Он посмотрел на часы.
— В два часа начинайте, как уроки закончатся. Всех уборщиц — туда. Ясно? Идите пока, ищите ключи, топоры, ломы… Что там понадобится. А мы дальше пойдем.
— Да как же, — стала забегать перед ним завуч. — Мы же не просто так закрыли! Там же травмоопасно!
— Может, нам всю школу закрыть? — усмехнулся директор. — Тут, в школе, везде опасно. Вон, разбежался по коридору, не удержался на ногах — и лбом в стену. И — все…
— У нас дежурные в коридоре стоят.
— Да? Вот и запишите: поставить дежурных на каждой лестничной площадке. Закрепить старшие классы за этой лестницей для начала. Думаю, там бесились и бегали не старшеклассники?
— Но…
— А заодно пусть учителя тех кабинетов, которые выходят на лестницу, тоже поглядывают и похаживают. Вот и все. Вы хоть думали, что это — нарушение техники пожарной безопасности? Первая жалоба — и штрафов нахватаем…
— Штрафов? — задумалась и даже отстала немного завуч. — Тогда вы правы. Но нужен же контроль.
— Вот и организуйте его. Так, а эти откуда?
Навстречу по коридору резво двигалось трое пятиклашек.
— Кто такие? — тут же взяла все в свои руки завуч. — Откуда?
— Нас в туалет отпускали…
— В туалет? А почему вы ходили в начальную школу? Привыкли, что ли?
— Там чище… И нет старшеклассников…
— Марш на урок!
Директор дождался ухода школьников и спросил:
— А что, в начальную школу можно пройти не только по первому этажу? Через вестибюль?
— Нет, конечно! Вон, и по второму из коридора вход и по третьему…
— А почему? Я как-то привык, что начальная школа всегда отделена.
— Ну-у-у… Так как-то… Было так всегда. Вот и все.
— Понятно. Мы туда не пойдем сейчас, пожалуй. Кстати, а что говорят учителя начальных классов по этому поводу?
— Да, что говорят… Жалуются. Эти же, как разбегутся, всю мелкоту с пути сносят.
— Угу, понятно. Вернемся. Где тут у нас завхоз?
— А вон он, к дверям примеряется…
— Значит, так: эти двери снимаем. А потом вешаем их на втором и третьем этаже. И закрываем проход в начальную школу.
— Вы думаете, это так просто?
— А что здесь сложного? Вот, что нужно завхозу для этого?
Завхоз постоял, пошевелил губами, а потом сказал:
— Да, в принципе, все есть. А плотнику сейчас скажу, чтобы инструмент подготовил.
Наутро, разбегаясь, по длинному коридору, пяти-шестиклассники упирались в закрытые на замок двери. Начальная школа на переменах водила хороводы на всех трех этажах, и никто им не мешал. А на «темной» лестнице стояли дежурные, пытаясь прочитать полусмытые надписи…
— Бездельничаете? — налетела из-за угла завуч. — Вот вам резинки. Стирайте, что еще найдете. Все стирайте.
Ноги
Итак, жил-был директор школы… Не надоело еще про директора-то? Нет? Ну, так вот, жил он, значит, был… А время было суровое, хреновое было время. В магазинах уже ничего не было, в карманах еще ничего не было, но работа — была, была…
Работа была всегда, как мне помнится. Даже когда нас не было — она уже была.
Так вот, о директоре. Работает он себе спокойно и радостно, вживается в коллектив, в котором все имеют опыт — о-го-го какой! Пытается понять, за какие веревочки дергать, какие колесики подкручивать, где надо маслица с улыбкой капнуть, а где, наоборот, протереть досуха, да — по сухому, по сухому… А летом принимает на работу новых учителей. Одних — совсем-совсем новых, только из института-училища, других — из других школ и мест… В общем, молодежь появляется в школе. И было это хорошо…
Сентябрь выдался ветреным и холодным. Листья так и сыпались, и школьники по настойчивому указанию из вышестоящих органов регулярно выходили на улицы грести листья с газонов и собирать из них красивые желтые кучки.
В один из таких дней в кабинет директора ворвались, раскрасневшись и запыхавшись, два его заслуженных завуча:
— Нет, вы только посмотрите, посмотрите на это! Вот, выйдите — и посмотрите, — с места зачастила одна из них.
— Что там такое еще? — нехотя поднялся он со стула. — Ну, показывайте.
Директор еще ни разу не видел их такими взволнованными и возмущенными.
— Ну, показывайте, что у вас тут…, — повторил он, выйдя за ними в коридор школы.
— Вот, смотрите! Смотрите-смотрите! — синхронно ткнули они пальцем в конец коридора, где шла к своему классу одна из молодых учительниц. Высокая, спортивная, стройная. Свитер и лосины. И ничего, кроме.
— А? Ага! Ну, что вы теперь скажете?
— Ну, что скажу, что скажу…, — всмотрелся директор. — Красивые ноги. Очень. Есть, что показать. Молодец!
— Эх! — крякнул он довольно, махнул рукой и вернулся в свой кабинет.
Больше вопросы внешнего вида учителей в этой школе не поднимались.
Динь-динь-динь…
— В лу-унном сия-аньи сне-ег серебри-ится, вдо-оль по доро-оженьке тро-оечка мчится…
— Стоп-стоп-стоп! — захлопал в ладоши учитель музыки. — Тут надо выше, еще выше! Тут надо нашим женщинам вытягивать. А мужчины потом вторят: «Динь-динь-динь, динь-динь-динь, колокольчик звенит…» И дальше по тексту…
Педагогический коллектив готовился к очередному ежегодному смотру хоров.
Каждый год в районном Дворце Культуры на большой сцене хоры и ансамбли из учителей всех школ показывали свое умение красиво петь. Считалось, что это сплачивает коллектив, а победа в конкурсе повышает статус школы и доказывает наличие именно коллектива, а не просто набора учителей-предметников.
Это не сам директор школы придумал. Это ему втолковали его завучи, которые уже прошли через многие такие конкурсы. И они же втолковали, что присутствие директора на репетициях (два раза в неделю) — обязательно. Иначе никто же не пойдет просто! Да еще и из Гороно позвонили, спросили: готовится ли школа к смотру художественной самодеятельности? Будет ли школьный хор стоять на сцене? Большой ли хор?
«Вы не забудьте, что у вас — самая большая школа, и коллектив — самый большой!».
И вот в восемь вечера в кабинете музыки сидели учителя во главе с директором, и мужики сумрачно басили:
— Динь-динь-динь, динь-динь-динь — колокольчик звенит…
Они начинали снова и снова. Раз за разом музыкант старался получить тот звук, который ему казался нужным для этой песни.
Директор оглядывался, всматривался в лица привыкших ко всему учителей, слушал их голоса…
— А сейчас — только женщины! И-и-и — раз!
— …В лу-унном сияньи сне-ег серебрится, вдоль по дороженьке троечка мчится…
— Стоп! Хватит! А теперь эту же фразу, но в другой тональности — мужчины! И-и-и — раз!
— …В лун-ном сияньи сне-е-ег серебрится, вдоль по дороженьке троечка мчится, — угрюмо басят мужики.
Их, мужиков, всего шестеро на всю школу, считая самого директора. И все обязаны петь в хоре, потому что… Ну, потому что — обязаны. Вон, директор же поет?
На другой день он спросил у завучей, собрав их в своем кабинете:
— В каком документе прописана обязанность участия учителей в смотрах художественной самодеятельности?
— Как это?
— Что непонятного? Я спросил: чем регламентируются все эти смотры и прочие не учебные мероприятия? Почему учителя должны отдавать свое свободное время не понять чему?
— Вы не понимаете! Это — школьные традиции! Так положено! Вас просто не поймут, если что-то будет не так! Так было всегда!
— Ну, то есть, вы мне никакого документа не покажете? И наказать за неучастие в конкурсе не могут?
— Вас потом сто лет будут склонять на всех совещаниях!
— Это не страшно. Это переживу. В общем, так. Я больше на эти ваши «спевки» не хожу.
— Но тогда же никто не пойдет…
— Художественная самодеятельность — дело добровольное. Заставлять участвовать в ней — противозаконно. Вам показать КЗОТ? Не надо? Если есть любители, если есть добровольцы — вот им класс, вот музыкант. Пусть репетируют. Если нет таких — не будет никакого хора. Ясно?
— Ясно. Вы хотите разрушить традицию…
— Я не люблю традиции, не опирающиеся на разум или на закон. Мне сидеть там и петь — противно. Все. Закончили разговор на эту тему. Я в «спевках» не участвую. Я учителей туда не сгоняю. Ясно?
— Да…
Первый раз за много лет на конкурсе художественной самодеятельности не участвовал коллектив самой большой школы.
…
А через год, увидев, что за неучастие в этих концертах никому ничего не сделали, отказались от участия в самодеятельности и большинство остальных школ. И конкурс потихоньку прекратил свое существование.
«Первый» вечер встречи выпускников
— …В актовом зале мы их поздравим, потом будет небольшой концерт силами учеников. Учителя все будут в коридорах, чтобы, не дай бог, ничего не случилось. А потом мы их ровненько-ровненько, строем-строем по коридорам — и на улицу. И закончим все примерно в семь часов…
— Вечер встречи — в семь? — директор школы выглядел озадаченным. — И что, посидели в зале — и разошлись?
— Да, у нас давно так принято. Вы просто не знаете, что могут натворить бывшие выпускники, если им позволить шляться по школе. Это же хулиганы настоящие, бандиты, пьяницы!
— Что… Вот прямо все — хулиганы, бандиты, пьяницы?
— Не все, конечно, есть и хорошие, которых мы любили… Но поймите, их же мень-шин-ство! — подняла палец к небу завуч по внеклассной работе. — Поэтому я считаю, и у нас так всегда было принято, вечер встречи делать, конечно, надо — нас просто не поймут, если его не будет — но так, чтобы ущерба школе не было…
— Странно, — пробурчал себе под нос директор. — А вот в нашей школе всегда вечер встречи — по классам… Скажите, а вы когда-то ходили в свою школу? Как там у вас было?
— Ну-у-у… У нас… У нас — по классам. Так, у нас и школа другая, не то, что эта!
— Эта… Эта… Это, между прочим — наша школа.