С одной стороны, дело важное. С другой — все понимают, что человек просто решил убить пару часов, оказавшихся лишними в его жизни.
Вариантов было немного. Прибрать можно было на письменном столе, а можно — в книжном шкафу.
Стол был завален бумагами и компакт-дисками. Слушаю я их не в CD-проигрывателе, а в компьютере. Рядом с компьютером у меня на столе стоит такая пластмассовая полочка для дисков.
Книжный шкаф втиснут напротив письменного стола. Шкаф давно следовало разобрать. Вторгнуться в него, как во взбунтовавшуюся колонию, и навести порядок.
Когда-то мне нравилось проводить в нем ревизии. Отыскивать книжки, о существовании которых я давно забыл, и читать по паре страниц из каждой. Лежать на полу, листать книжки, чувствовать себя счастливым.
Тогда мне было двадцать, и мне казалось, что взрослее я уже не стану. Тогда деньги были не важны для меня, и я ни за что не поверил бы, что ради них стану делать то, что делаю теперь.
Сегодня мне тридцать два, и поверить в то, что когда-то я был двадцатилетним, уже невозможно. Когда-нибудь мне, возможно, исполнится и пятьдесят. Я боюсь этого момента.
Я сел в кресло и стал рассматривать шкаф.
На нижней полке, почти на полу, стоят самые большие, толстые тома: словари, справочники, энциклопедии в дорогих переплетах и атласы.
Полкой выше стоит то, что я очень любил когда-то, но что, скорее всего, больше никогда в жизни не прочту. Потрепанное «Сказание о Тристане, Изольде и грозном короле Марке». Книга Христолюбова «События, предшествовавшие убийству императора Павла». «Популярная история археологии». Иллюстрированное переложение «Махабхараты», изданное в Чехии под названием «Великая битва потомков Бхараты». Юнговские комментарии к «Бардо-Тёдол», она же «Тибетская книга мертвых»...
Выше начинается проза. У этих полок кариесная улыбка. Очень часто книжки отсюда выбывают навсегда.
Двадцать с лишним романов Филипа Дика. Было время, когда романов было больше... может быть, даже тридцать пять. Изданы они разными издателями, в разных сериях и непохожих переплетах.
Рядом — такой же причудливый Эдогава Рампо: четыре сборника рассказов. Клееные переплеты рассыпаются, страницы выпадают — выкинуть жалко, а в приличном виде этого парня никогда не издавали.
На верхних полках совсем разнобой. Пестрая банда, непонятно как уживающаяся вместе: Раймон Кено, Питер Бенчли, Редъярд Киплинг, Амос Тутуола, Эрик Сигал, Энн Райс, Сувестр и Аллен, Уильям Питер Блетти... Приятно, что некоторые книжицы были с автографами.
А еще есть у меня полочка... особая полочка, на которой... я даже подошел поближе... эх, чудо, а не полочка... впрочем, о ней — чуть позже.
Не подумайте, будто я собираю библиотеку. Я просто читаю книжки, а когда их скапливается много, я отбираю самые дорогостоящие и продаю их.
Лучшая в городе скупка книг (и вообще скупка краденого) расположена в том самом доме, в котором до 1917 года жила семья мещан Алиллуевых, к дочке которых ходил молоденький кавказский кавалер, щетинистый, как сапожная щетка, Иосиф, по кличке Коба.
Здоровенный зал «Букиниста» перегорожен шкафами на узкие отсеки. У шкафов стеклянные витрины. Если вам хочется рассмотреть книжку поподробнее, то молоденькая продавщица ключиком откроет витрину и, не оборачиваясь, уйдет обратно. Можете рассматривать. Можете, если хочется, что-нибудь украсть.
Как-то в этом магазине я видел поразившее меня издание вроде бы аж двухсот-с-чем-то-летней давности. Книжку, рассказывающую об эксгумации трупа гольштадтского дворянина барона фон Мюнхгаузена.
В гробу горбоносого вруна вместе с его истлевшим туловищем, оказывается, лежала икона цены немалой, которая на самом-то деле была и не иконой, а зашифрованным планом чего-то такого, о чем я прочесть не успел, потому что мне было неудобно долго листать столь дорогостоящее издание, а денег купить подобную книжку не было у меня тогда и нет теперь, потому что такие книжки стоят порой подороже, чем та маленькая квартира, в которой я живу.
Еще перед магазином мерзнут тусовщики. Целая толпа мужчин, любимым прозаиком которых является человек, пишущий на пивных этикетках: «Сварено из лучших сортов пшеницы».
Ребята предложат вам денег гораздо больше, чем товаровед «Букиниста». Но если книжка, которую вы хотели бы продать, окажется действительно ценной, то эти милые люди проломят вам голову металлической палкой и заберут книжку даром.
На самом деле нет занятия увлекательнее, чем продавать свои старые издания в букинистические магазины.
Я встал с кресла, ушел на кухню, выкурил еще сигарету и решил, что наводить порядок в шкафу сегодня не стану.
€ € €
Вечером мы опять лежали перед телевизором. Жена читала. По телевизору шел научно-популярный фильм про древности Ленинградской области. Про вымершие народы, населявшие наш край до прихода русских.
Тележурналисты раскопали интересного дядьку. Он работал водителем маршрутки и один раз вместе с машиной и всеми пассажирами гробанулся в Неву. Но не в черте города, а где-то в области, не доезжая Колпино.
— Расскажите нам, Семен Львович, что же вы увидели, когда машина оказалась под водой.
Семен Львович вздрагивал кадыком и говорил, что под водой он увидел каменные статуи языческих богов, руины чего-то такого, что и описать нельзя, а главное, множество рассыпанных золотых монет.
— Где именно все это лежит, Семен Львович?
Водитель окончательно краснел, играл желваками, заикался и отвечал в том смысле, что была ночь, а он перед этим выпил... правда немного... поэтому и не справился с управлением... и из-под невской воды он отбыл сразу в госпиталь, так что в точности место показать не может.
Я думал о том, что считается, будто жить в центре Петербурга престижно. Я живу в самом что ни на есть центре и могу рассказать вам о минусах такого житья. Например, в центре некуда сходить погулять.
Болтаться по набережным? Платить в кафе в три раза больше, чем оно того заслуживает, просто потому, что в центре дорогая аренда площади?
С начала жизни я заработал и потратил тысячи евро. Зачем?
Деньги приходят и уходят. И уходят, и уходят, и уходят... Сходить некуда. Вечера я провожу у телевизора. Иностранные туристы платят бешеные бабки, чтобы попасть в район, в котором я живу всю жизнь. А мне это не стоит почти ничего, но я все равно никогда не хожу гулять по своему чудному району.
Я повернулся к жене: — Почему мы никогда не гуляем?
— Ты хочешь пойти погулять?
— А ты — нет?
— Прямо сейчас?
— Почему? Давай завтра. Сходим в кафе.
— Знаешь, сколько стоит сходить в нашем районе в кафе?
— Знаю. Но ведь деньги пока что есть.
— А поехать в Финляндию? Думаешь ли ты копить деньги на поездку?
У жены приближался отпуск. Она готовилась к поездке в Финляндию всерьез. Купила разговорник. Влезла в Интернет, пользоваться которым почти не умеет, и почитала о хельсинкских достопримечательностях. Тридцать раз спросила, когда я думаю зарабатывать деньги на поездку.
Мы полежали молча. Потом я отдал дистанционное управление телевизором жене, повернулся на живот и заснул.
В ту ночь мне не приснилось ни единого сна.
Глава 7. THE LOVE
Она работала в петербургском метро. Продавала жетоны для прохода через турникет. А он работал кондуктором в троллейбусе. Он был глухонемым, а у нее не было правой ноги. И любви сильнее, чем их, не знал мир.
€ € €
По утрам он на метро ездил в свой троллейбусный парк. Он просыпался рано, когда на улице было еще темно. Пил чай с бутербродами и подолгу смотрел в черные окна.
Его мир всегда был тих и спокоен. Допив чай, он ставил чашку в раковину и никогда не слышал, как брякала оставленная в ней ложечка.
Он шел в прихожую, садился на корточки и завязывал шнурки. Потом распрямлялся и всовывал руки в рукава куртки. На улице он закуривал первую утреннюю сигарету. До метро шел пешком.
Даже очень рано с утра перед окошком касс метрополитена стояла очередь. Он вставал последним, маленькими шажками двигался вперед, ждал, пока окажется перед низко прорубленным в стене зарешеченным окошком, и вынимал из кармана купюрку.
Отдавая деньги кассирше, которую он никогда не видел, он растопыривал пальцы, показывал, что ему нужно именно два жетона. Один — чтобы поехать на работу. Второй — чтобы вернуться домой.
Он никогда не говорил словами «два», хотя и мог. Ему не нравилось, когда люди обращали внимание на его речь: гортанные звуки, вылетавшие из горла глухонемого.
Она ждала этого момента. Просыпалась от того, что чувствовала, как в улыбке расползаются губы. Сегодня в ее бойнице опять появится купюра и два длинных красивых пальца, растопыренных в знаке Victory.
Продавать жетоны для прохода через турникет — собачья работа. Наверное, когда-нибудь ее поручат автоматам, но пока не поручили. На протяжении рабочего дня
ты двигаешь всего одной рукой: взять деньги, отдать жетоны и сдачу, взять деньги, отдать жетоны и сдачу, взять деньги, отдать жетоны и сдачу...
Остальное тело свободно. Можешь болтать ногами, строить рожи и ковырять в носу сразу всеми пальцами незанятой руки. Это-то и утомляло метрополитеновских кассирш. Куда девать столько свободы, они понять не могли и, проработав пару месяцев, сбегали к работодателям, придумавшим занятие для остальных органов тоже.
Ей бежать было некуда. Болтать ногами на рабочем месте ей не хотелось, потому что нога у нее была всего одна. Ее устраивала эта работа.
Ее жизнь проходила в тесной комнате, верхом на стуле с облезлым тряпочным сиденьем, лицом к зарешеченному окошку. Недавно она огляделась на улице и увидела, что в мире, оказывается, осень, деревья уже пожелтели, и сквозь листву торчат черные ребра веток. Лето прошло. Она его даже не заметила. Так же пройдет и жизнь. И единственное, что удастся вспомнить: руки, сующие ей в окошко купюры.
Его руки были самыми красивыми из всех.
Двести пятьдесят четыре рабочих дня в году она могла смотреть на его пальцы. Сто одиннадцать выходных дней она проводила дома и просто ждала наступления новой рабочей недели.
Она специально выбрала утреннюю смену. От открытия метро до двух часов дня. Другим девушкам не хотелось работать в это сумасшедшее время, а она приходила в кассу заранее, раскладывала перед собой жетоны и мелочь и ждала. Около семи утра появятся его пальцы, и на этом день будет окончен.
В два часа пополудни она ставила перед решеткой табличку «ИЗВИНИТЕ. ЗАКРЫТО» и вместе со стулом отодвигалась от стены. За окошком ругались те, кто отстоял почти всю очередь, но купить жетон так и не смог. Сзади, прислоненные к шкафу, стояли ее костыли.
Прежде чем выйти из служебных помещений касс, она втыкала в уши затычки плейера. Она не желала слушать шипение вслед. Жалко, что так и не придумали плейер для глаз, чтобы, шагая, смотреть кино или клипы и не видеть, с какими рожами смотрят на нее окружающие.
От двери с надписью «СЛУЖЕБНЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ. НЕ ВХОДИТЬ» до троллейбусной остановки было недалеко. Но нужно было один раз спуститься по лесенке и два раза подняться. С костылями это было чертовски неудобно.
Зато потом оставались только три остановки на рогатой машинке, последняя лесенка перед парадной — и все. Лифт. Дверь. Диван. Во сне увидеть его пальцы.
Когда троллейбус подъезжал к остановке, люди вокруг начинали что-то ей говорить. Она видела, как шевелятся их губы. Может быть, они спрашивали, не нужно ли помочь? Может быть, жаловались, что своими костылями она перегородила весь проход.
Она слушала плейер, а их никогда не слушала. Платила кондуктору за проезд, садилась к окну, зажмуривала глаза. Эти последние три остановки давались ей тяжелее всего. Она никогда не смотрела по сторонам, никогда не видела, что происходит вокруг. Лифт. Дверь. Диван. Во сне увидеть его пальцы.
Кондуктор сгребал с ее ладони мелочь, отрывал билетик и шел дальше. Он никогда не произносил ни единого лишнего слова. Он был насупленный и немного страшный. И вообще, у него был такой вид, что... в общем, за проезд в его троллейбусе платили все.
Пассажиры смотрели на его сдвинутые брови, и им не хотелось ехать зайцами, а хотелось купить билет. Люди не знали, что кондуктор не злой, он просто родился глухонемым.
Вам бы показалось, что этот кондуктор всегда собран и спокоен, но на самом деле было не так. Около полвторого он все-таки начинал немного нервничать. До того как она войдет в его троллейбус, оставалось совсем чуть-чуть времени, и он действительно становился слегка нервным.
На его памяти два раза случалось такое, что в положенное время ее не оказывалось на остановке. Битком набитый троллейбус ехал дальше, а он сходил с ума и отлично видел, что троллейбус пуст.
Приблизительно в десять минут третьего водитель подруливал к нужной остановке, и кондуктор замирал. Раз... два... три... четыре... пять... шесть... семь... Yes! В задней части троллейбуса она ставила свои костыли на пол, и он облегченно выдыхал.
Она поразила его сразу. В ту минуту, когда он увидел ее впервые. Девушка в плейере.
Вокруг толкались и махали руками. Только двое во всем троллейбусе не слышали этого... Второй была она. У нее не было правой ноги, зато была гордо запрокинутая голова, она слушала плейер и всегда улыбалась. Прекраснее ее не было никого на свете.
Он много раз пытался взять мелочь с ее ладони немного медленнее, чем обычно. Это не удавалось ему ни разу. Он очень быстро отрывал ей билет и, расталкивая пассажиров, убегал в другой конец салона.
У нее в голове всегда играла музыка, а он и не знал, что такое музыка. Через две остановки, на третьей, она, стукаясь костылями о двери и неудобно переваливаясь, выходила.
Теперь нужно было дождаться следующего раза. Завтра в начале третьего часа пополудни ее гордо запрокинутая голова опять появится в дверях, и он подошвами прочувствует, как стукают о пол ее костыли.
Как-то он сел и подсчитал: за все то время, пока девушка ездит в его троллейбусе, она заплатила за проезд приблизительно $80. Еще два раза по столько и ей бы хватило на покупку нового протеза.
Он специально заказывал по почте каталог протезов. Там было написано, что самый дешевый протез правой ноги стоит $250. Вот руки обошлись бы дешевле. Не сгибающийся ручной протез с кистью в черной перчатке можно купить всего за $110.
Он читал каталог до глубокой ночи, а когда лег спать, она впервые приснилась ему в эротическом сне. Он почти ничего не помнил из этого сна. Осталось только ощущение того, что она кричала, а он не слышал, только чувствовал ее крик, проходящий сквозь тонкую ее кожу и толстую его...
Проснувшись, он увидел, что на улице опять темно. Он пил свой чай с бутербродами и долго смотрел в черные окна. Никогда в жизни он так и не заговорил с ней.
Ни разу в жизни она не решилась прикоснуться к его прекрасным пальцам.
€ € €
Она работала в петербургском метро. Продавала жетоны для прохода через турникет. А он работал кондуктором в троллейбусе. Он был глухонемым, а у нее не было правой ноги. И любви сильнее, чем их, не знал мир.
Глава 8. СОРОК МУЖЕЙ ЖЕНЩИНЫ - СИНЕЙ БОРОДЫ
В конце XV века во Франции инквизиция сожгла человека, которого звали монсеньер Жиль де Ре.
Уже в двадцать лет этот отважный рубака и галантный кавалер был знаменит на всю Европу. Бок о бок с Жанной д' Арк он бил англичан, а когда Жанну арестовали, Жиль переодетым пробрался в крепость и пытался ее освободить...
Говорят, он сошел с ума, глядя на казнь Орлеанской девы. Когда спустя сорок лет королевские констебли спустились для осмотра в подвал его замка, то некоторых из них пришлось на руках выносить на свежий воздух.
Подвал по колено был завален детскими черепами. Их насчитали около пятисот, и неизвестно еще, сколько успели уничтожить заботливые слуги.