Я вошла в холл, надписи привели меня в секцию регистрации и информации, по короткому коридору направо. Я назвала себя дежурному в форме. Когда были отданы распоряжения привести Бэйли, меня отправили в маленькое помещение со стеклянными стенами, предназначенное для встреч заключенных с адвокатами.
В табличке на стене перечислялись правила для посетителей, извещавшие нас, что может быть только один посетитель на одного заключенного в одно время. Мы обязаны были контролировать детей, и любое грубое и неуважительное обращение с персоналом было запрещено. Запреты предполагали такие сцены хаоса и веселья, что мне даже захотелось быть причастной.
Я услышала приглушенне лязганье дверей. Появился Бэйли Фаулер, его внимание было приковано к дежурному, который открывал кабинку, где он будет сидеть во время нашего разговора. Нас разделяло стекло, и наша беседа будет проходить с помощью двух телефонных трубок, одна на его стороне, другая — на моей.
Бэйли посмотрел на меня без любопытства и уселся. Его манера держаться была покорной и я почувствовала, что мне перед ним стыдно. На нем была просторная оранжевая хлопчатобумажная рубашка поверх темно-серых хлопчатобумажных штанов. На фотографии в газете он был в костюме и галстуке. Он казался таким же растерянным из-за своей одежды, как и из-за внезапного статуса заключенного.
Бэйли был замечательно хорош собой: серьезные голубые глаза, высокие скулы, полные губы, светло-русые волосы, уже нуждающиеся в стрижке. Ему было около сорока и я подозревала, что обстоятельства состарили его за ночь.
Он поерзал на деревянном стуле с высокой спинкой, уронил руки между колен, его лицо ничего не выражало. Я взяла трубку, подождав немного, пока он возьмет свою.
— Я — Кинси Миллоун.
— Мы знакомы?
Наши голоса звучали странно, оба металлические и слишком близкие.
— Я — частный детектив, которого нанял ваш отец. Я только что встречалась с вашим адвокатом. Вы с ним уже говорили?
— Пару раз по телефону. Он должен зайти сегодня.
Его голос был таким же безжизненным, как его взгляд.
— Можно называть вас Бэйли?
— Да, конечно.
— Послушайте, я понимаю, что все это ужасно, но Клемсон хороший адвокат. Он сделает все возможное, чтобы вытащить вас отсюда.
Бэйли нахмурился. — Лучше, чтобы он сделал что-то побыстрее.
— У вас семья в Лос-Анджелесе? Жена и дети?
— А что?
— Я подумала, что, может быть, вы захотите, чтобы я с кем-нибудь связалась.
— У меня нет семьи. Просто вытащите меня, к черту, отсюда.
— Ну ладно, я знаю, что это тяжело.
Он посмотрел вверх и в сторону, гнев блестел в его глазах, пока краткое проявление чувств вновь не сменилось унынием.
— Извините.
— Поговорите со мной. У нас не так много времени.
— О чем?
— О чем угодно. Когда вас привезли сюда? Как дорога?
— Нормально.
— Как вы нашли город? Он сильно изменился?
— Я не могу говорить о всякой чепухе. Не просите меня.
— Вы не можете молчать. У нас с вами слишком много работы.
Бэйли помолчал немного, я видела, как он борется с собой.
— Я годами даже не ездил в эту часть штата, потому что боялся, что меня остановят.-
Он послал мне жалобный взгляд, как будто хотел говорить, но потерял способность. Казалось, что нас разделяет нечто большее, чем кусок стекла.
Я сказала — Знаете, вы еще не умерли.
— Это вы так говорите.
— Вы должны были знать, что это однажды случится.
Бэйли покрутил шеей, чтобы снять напряжение.
— Когда меня забрали в первый раз, я подумал, что все кончено. Такое мое везение, что Питер Ламберт разыскивается за совершение убийства. Когда меня отпустили, я подумал, что у меня есть шанс.
— Я удивляюсь, что вы не сбежали.
— Теперь я об этом жалею, но я был на свободе так долго. Я не мог поверить, что попался. Я не мог поверить, что кому-то есть до меня дело. Кроме того, у меня работа, и я не мог просто все бросить и пуститься в бега.
— Вы представтель торговой фирмы? Газеты упоминали об этом.
— Я работал в Нидхем. Один из лучших за прошлый год, поэтому и получил повышение.
Менеджер западного региона. Наверное, мне следовало отказаться, но я так много работал и устал говорить нет. Я переехал в Лос-Анджелес, но не мог себе представить, что меня поймают после всех этих лет.
— Как долго вы работали в этой компании?
— Двенадцать лет.
— Как они себя ведут? Вы можете рассчитывать на их помощь?
— Они замечательные. Очень меня поддерживают. Мой начальник сказал, что приедет и выступит в суде. Даст мне характеристику и все такое… Но что толку? Я себя чувствую таким дураком. Я был таким хорошим все эти годы. Идеальный гражданин из поговорки.
Меня даже ни разу не оштрафовали за неправильнцю парковку. Платил налоги, ходил в церковь.
— Но это хорошо. Это сработает в вашу пользу. Это непременно поможет.
— Но это не изменит факты. Вы не можете просто уйти из тюрьмы и получить шлепок по руке.
— Почему не предоставить Клемсону волноваться об этом?
— Наверное, придется. А что вы будете делать?
— Узнаю, кто на самом деле убил ее, так что мы сможем снять вас с крючка.
— Слабый шанс.
— Стоит попробовать. У вас есть идея, кто это мог быть?
— Нет.
— Расскажите мне о Джин.
— Она была хорошей девчонкой. Непутевая, но не плохая. Запутавшаяся.
— Но беременная.
— Да, но ребенок был не мой.
— Вы в этом уверены. — Я сказала это как утверждение, но вопросительный знак присутствовал.
Бэйли опустил голову, на его лице появилась краска.
— Я много пил тогда. Употреблял наркотики. Я ничего не мог, особенно после того, как вернулся из Чино. Это не имело значения. Тогда она уже была с другим.
— Вы были импотентом?
— Давайте скажем «временно не функционировал».
— Вы сейчас употребляете наркотики?
— Нет, и я не пью пятнадцать лет. Алкоголь развязывает язык. Я не мог себе этого позволить.
— С кем она встречалась? Вы хоть что-нибудь знаете?
Он покачал головой. — Парень был женат.
— Откуда вы знаете?
— Она говорила.
— И вы поверили?
— Не знаю, зачем ей врать. Он был кто-то респектабельный, а она — несовершеннолетняя.
— Так что это был кто-то, кто много бы потерял, если бы правда вышла наружу.
— Я так думаю. Она точно не хотела говорить ему, что беременна. Она боялась.
— Она могла сделать аборт.
— Наверное… Она только в тот день узнала о ребенке.
— Кто был ее врач?
— У нее еще не было врача для этого. Доктор Дюнн был семейным врачом, но она делала тест на беременность в какой-то клинике в Ломпоке, где никто ее не знал.
— Кажется довольно параноидальным. Она была такой известной?
— Была, во Флорал Бич.
— Как насчет Тэпа? Мог ребенок быть от него?
— Нет. Она считала его придурком, и он тоже ее не особенно любил. Кроме того, он не был женат и для него ничего не значило бы, если бы ребенок был его.
— Что еще? Вы, наверное, много думали об этом.
— Не знаю. Она была незаконнорожденной и пыталась узнать, кто ее отец. Мать отказывалась говорить, но деньги каждый месяц приходили по почте, так что Джин знала, что где-то он есть.
— Она видела чеки?
— Не думаю, что он платил чеками, но она как-то об этом узнала.
— Она родилась в округе Сан Луис?
Послышался звон ключей и мы увидели дежурного в дверях.
— Ваше время закончилось. Извините, что прерываю. Если вы хотите больше, мистер Клемсон должен сделать распоряжения.
Бэйли встал, не споря, и я заметила, что он снова ушел в себя. Вся энергия, полученная от нашего разговора уже испарилась. Вернулся бесчувственный взгляд, заставлявший его выглядеть туповатым.
— Увидимся после предварительного слушания, — сказала я.
В прощальном взгляде Бэйли мелькнуло отчаяние.
После того, как он ушел, я села и кое-что записала. Надеюсь, у него нет суицидальных тенденций.
6
Только чтобы заполнить очередной пробел, я остановилась у заправочной станции во Флорал Бич и попросила служащего наполнить мой бак. Пока парень протирал ветровое стекло, я взяла кошелек и направилась в помещение, где изучила продуктовый автомат.
Ничего, кроме чипсов по 1.25. За прилавком никого не было, но кто-то работал в мастерской.
Я заглянула в дверь. Мужчина откручивал правое заднее колесо от форда Фиеста.
— У вас найдется мелочь для автомата?
— Конечно.
Он положил гаечный ключ и вытер руки тряпкой, висящей на поясе. На его форменной куртке над кармашком на груди было вышито «Тэп». Я прошла за ним обратно в офис.
От него пахло потом и бензиновыми парами. Тэп был маленький и жилистый, с широкими плечами и узким тазом, тот тип, у которого под рубашкой может обнаружиться обширная татуировка. Его темные вьющиеся волосы были зачесаны в гребень сверху, а сзади собраны в маленький хвостик. Он выглядел примерно на сорок, с до сих пор мальчишеским лицом и морщинками вокруг глаз.
Я протянула ему два доллара.
— Вы знаете что-нибудь о фольксвагенах?
Тэп в первый раз встретился со мной глазами. Его были карими и не демонстрировали особой жизнерадостности. Я подозревала, что только автомобильные горести могут вызвать его интерес. Он глянул в окно, где парнишка заканчивал возиться с моей машиной.
— У вас проблемы?
— Ну, это может быть не так страшно. Я все время слышу какой-то визг, когда разгоняюсь до сотни. Звучит странно.
— Вы можете разогнаться до сотни на такой консервной банке?
Автомобильная шутка. Он ухмыльнулся, открывая кассу.
Я улыбнулась. — Ну да. Сейчас и раньше.
— Обратитесь к Гантеру в Сан Луисе. Он поможет.
Он высыпал мне в ладонь восемь четвертаков.
— Спасибо.
Тэп вернулся в мастерскую, а я высыпала мелочь в карман. По крайней мере, теперь я знала, кто такой Тэп Грэнджер.
Я заплатила за бензин и проехала два квартала до мотеля.
Получилось, что я весь день не разговаривала с Ройсом. Он рано отправился к себе, передав через Энн, что увидится со мной утром. Я кратко поговорила с Ори, рассказав ей про Бэйли, и поднялась наверх. По дороге я купила бутылку белого вина и поставила ее в маленький холодильник в своей комнате. Я не распаковала вещи и мой мешок был засунут в шкаф, где я его оставила. Обычно в поездках я оставляю все в чемодане, откапывая, по мере надобности зубную щетку, шампунь и чистую одежду. Комната остается пустой и неестественно аккуратной, что нравится чему-то монашескому во мне.
Комната была просторной, спальная часть отделялась перегородкой от гостиной/столовой/кухни. Учитывая ванную и шкаф, она была больше, чем моя (бывшая) квартира дома.
Я рылась в кухонных ящиках, пока не нашла штопор, потом налила себе стакан вина и вышла с ним на балкон. Дневной свет угасал, вода становилась светло-синей и темная лаванда береговой линии была ярким контрастом.
Закат был шоу огней, темно-розового и лососевого оттенков, постепенно гаснущих, как при переключении реостата, от фуксина до индиго.
В шесть часов в дверь постучали. Я уже двадцать минут печатала, хотя информация, которую я собрала, была скудной.
Я подошла к двери. В коридоре стояла Энн. — Я хотела узнать, в какое время вы хотите ужинать.
— Мне подойдет любое. Когда вы обычно ужинаете?
— Вообще-то, мы с вами можем выбрать сами. Я покормила маму пораньше. У нее очень строгое расписание. А папа не будет есть допоздна, если вообще будет.
Я что-нибудь поджарю для нас, что можно сделать в последнюю минуту. Надеюсь, вы не против рыбы.
— Вовсе нет. Звучит прекрасно. Вы не хотите сначала выпить со мной вина?
Она поколебалась. — Я бы хотела. Как там Бэйли? С ним все в порядке?
— Ну, он не очень счастлив, но ничего не поделаешь. Вы еще с ним не виделись?
— Я пойду завтра, если меня пустят.
— Попросите Клемсона. Он, наверное, сможет это организовать. Это не должно быть сложным. Предварительное слушание в восемь тридцать.
— Туда я не попаду. Маме нужно к врачу в девять часов и я не успею. Папа захочет пойти, если будет себя хорошо чувствовать. Можно, он пойдет с вами?
— Конечно. Нет проблем.
Я налила Энн стакан вина и долила свой. Она устроилась на диване, а я — за маленьким кухонным столом, на котором стояла моя пишущая машинка.
Энн, казалось, чувствовала себя неловко, потягивая вино с таким выражением, словно ее попросили выпить стакан жидкой мази.
— Как я понимаю, вы не сходите с ума от шардоне, — заметила я.
Она извиняющеся улыбнулась. — Я почти не пью. Бэйли у нас единственный, у кого развился вкус к этому.
Я подумала, что должна выкачать из нее побольше информации, но Энн удивила меня, сама предложив мне обзор семейной истории.
Фаулеры, сказала она, никогда не были энтузиастами потребления алкоголя. Она объяснила это диабетом матери, но по мне, это прекрасно согласовывалось с фундаменталистским менталитетом, который пропитал все это место.
Согласно Энн, Ройс родился и вырос в Теннесси, и унаследовал от своих шотландских предков тяжелые черты характера, которые сделали его невеселым, молчаливым и излишне осмотрительным. В девятнадцать лет, на пике Депрессии, он мигрировал на запад. Он слышал, что есть работа по добыче нефти в Калифорнии, где буровые вышки вырастают, как металлический лес, прямо к югу от Лос-Анджелеса. Он встретил Орибелл по дороге, в дешевой столовой в баптистской церкви, в Файетовилле, Арканзас.
Ей было восемнадцать, подавленная болезнью, смирившаяся с жизнью, состоявшей из священного писания и инсулинозависимости. Она работала в столовой своего отца, и самое большее, чего она ждала — это ежегодное путешествие на ярмарку в Форт Смит.
Ройс появился в церкви в ту среду вечером в поисках горячей еды. Энн сказала, что Ори до сих пор рассказывает, как впервые его увидела, стоящего в дверях широкоплечего юношу, с волосами цвета пеньки. Орибелл представилась, и он пошел вдоль прилавка, наполнив с горкой свою тарелку макаронами с сыром, что было лучшим ее блюдом. К концу вечера она знала всю историю его жизни и пригласила с собой домой. Он спал в сарае и ел вместе с семьей. Он прогостил две недели, в течение которых Ори пребывала в такой гормональной лихорадке, что началось осложнение ее болезни, ее пришлось даже ненадолго положить в больницу. Ее родители восприняли это как доказательство, что Ройс плохо на нее влияет.
Они поговорили с ней долго и серьезно, чтобы она его бросила, но ничто не могло сбить Ори со взятого курса. Она собиралась выйти замуж за Ройса. Когда ее отец выступил против, она забрала деньги, отложенные на школу секретарей, и сбежала с Ройсом. Это было в 1932.
— Так странно представить кого-то из них, обуреваемого страстью, — сказала я.
Она улыбнулась — Мне тоже. Я должна показать вам фотографию. Вообще-то, она была довольно красивой. Конечно, я родилась через шесть лет, в 1938, а Бэйли еще через пять лет.
К тому времени все пламя, что они чувствовали, уже прогорело, но узы до сих пор прочные.
Ирония в том, что мы все думали, что она умрет задолго до него, а тепреь похоже, что он будет первым.
— Что с ним такое?
— Рак поджелудочной железы. Они говорят — шесть месяцев.
— Он знает?
— О, да. Это одна из причин, почему он так взволнован появлением Бэйли. Он говорит о разбитом сердце, но вовсе так не думает.
— А как вы? Что вы чувствуете?
— Наверное, облегчение. Даже если он снова окажется в тюрьме, у меня будет кто-то, чтобы помочь пережить следующие несколько месяцев. Ответственность была слишком большой, с тех пор, как он исчез.
— Как ваша мама это переносит?
— Плохо. Она — так называемый «хрупкий» диабетик, что значит, что ее здоровье всегда было под угрозой. Любое эмоциональное расстройство тяжело на ней сказывается. Стресс.
Думаю, он действует на всех, так или иначе, включая меня. С тех пор, как врачи сказали, что папа скоро умрет, моя жизнь стала адом.