Итак, не желая соприкасаться с неприятной «правдой», Жанен обращает надежды в сторону психологического романа. Внутренний мир человека кажется ему убежищем от неприглядной реальности. Однако уже через год он расстается с этой иллюзией и его пессимистический взгляд на жизнь получает новые и более глубокие основания. Это в полной мере находит выражение в романе «Исповедь», опубликованном в апреле 1830 г.
События, описываемые в этом романе, представлены автором под знаком озарившей его идеи: если кошмары, порождаемые экзотическими нравами или необузданной фантазией писателей, и достойны насмешки, то лишь потому, что они меркнут перед ужасными явлениями действительности. Тайны средневековых замков и монастырей, истории с привидениями, разбойниками, убийцами кажутся смешной забавой в сравнении с теми драмами, что разыгрываются ежедневно под крышами парижских домов. То, чем живет современный человек, любопытней и удивительней, чем любые заморские чудеса, будь то швейцарские ледники, Кремль или египетские пирамиды, заявляет Жанен, начиная свое ставшее знаменитым описание большого парижского дома. Длинная лестница, по которой его герой Анатоль поднимается с первого этажа до каморки под крышей, ведет его словно по ступеням тех социальных условий, которыми порождаются уродливые контрасты современной жизни – торжествующая праздность и вынужденное трудолюбие, роскошь и убожество, эфемерные радости и безысходное отчаяние.
Но, как бы ни были тяжелы картины бедности и лишений, самым страшным злом, по мнению Жанена, является духовная нищета, с которой сталкивается герой: он, движимый желанием очиститься от своих грехов, мечется в поисках священника, достойного принять его исповедь, и нигде не может найти такого. В этом и состоит главное несчастье Анатоля и его современников – в утрате всех светлых идеалов, в неверии и равнодушии, подобно смертельной болезни поразившем весь социальный организм. Такое восприятие Жаненом своего времени вполне отвечало настроениям людей, способных к размышлениям о своей жизни и об окружающем. Через несколько дней после выхода в свет «Исповеди» Бальзак в своей статье об этом романе, подводя итоги 1830 г. в литературе, говорит о возникшей «школе разочарования», к которой он относит и свой очерк «Физиология брака» вместе с «Красным и черным» Стендаля и «Исповедью» Жанена.
Таким образом, внимание Жанена фокусируется на реальности в противоположность «мрачным выдумкам романтизма». Больше, чем любые придуманные кошмары, его пугает неблагополучие современной жизни, таящей в себе такие драмы и страдания, перед которыми меркнет самая необузданная фантазия.
Романы Жанена привлекают публику, и некоторые писатели начинают следовать его примеру. В июне 1830 г. выходит роман И. Ф. Ренье-Детурбе «Луиза, или Горести девы веселья», написанный в подражание «Мертвому ослу» и посвященный Жанену. Луиза – героиня истории, развивающейся, как и у Жанена, на фоне современного города, причем в самых малопривлекательных его местах: в публичном доме, больнице, тюрьме. Рассказ о злоключениях и гибели Луизы завершается описанием ее трупа, так как автор считает, что картина жизни несчастной женщины была бы неполной без последнего ужасного штриха. Этим он явно отдает дань сложившейся в «неистовой литературе» традиции описания трупов, которая в начале 1830-х годов стала восприниматься как обычный и уже несколько надоевший прием. Любопытно, что после появления «Красного и черного» Стендаля один из критиков отметил как достоинство этого романа, заканчивающегося гибелью героя на эшафоте, то, что автор избавил читателей от описания обезглавленного трупа.
В 1831 г. Ренье-Детурбе публикует роман «Карл II и испанский любовник», где в поисках самых уродливых и пугающих контрастов он описывает сцены инквизиции и даже заставляет короля осквернить могилу. В этом же году были написаны романы Э. Бюра де Гюржи «Примадонна и подручный мясника» и «Походная кровать, сцены военной жизни». Последний закрепил за его автором репутацию «неистового» писателя, превзошедшего многих в искусстве описания кровавых и мрачных сцен.
В «Примадонне» сюжет развивается вокруг безнадежной страсти мясника Жака, простоватого, грубого парня, к очаровательной провинциальной актрисе Флорине Сенполь. Жак постоянно преследует Флорину, предлагает свою жалкую помощь, когда она оказывается в затруднительном положении, и все время надеется на благосклонность, которую Флорина щедро дарит всем, кроме него. Он встречает ее в Марселе, во Флоренции, в Генуе, в Париже – всюду, куда забрасывает героиню ее прихотливая судьба. Обезумевший от ревности, он пугает ее своими внезапными, странными появлениями и требованиями взаимных чувств. Получив отказ, Жак в отчаянии и гневе убивает Флорину, а затем и себя.
В самом характере названий, в сюжетах, в стилевых и композиционных приемах этих романов критика сразу же уловила сходство, давшее основание говорить о некоем новом литературном явлении. «В этой манере названия, построенной на контрасте, заключена целая литературная школа, – пишет “Revue de Paris” в связи с появлением романа «Примадонна и подручный мясника». – “Мертвый осел и гильотинированная женщина”, “Луиза, или Горести девы веселья” – эти романы, как известно, разделены на главы с эпиграфами, заимствованными часто у современных авторов, но в основном взятыми из наиболее отдаленных эпох; изящество, плюс к этому ужасы, ужасы, переплетающиеся с чувственными описаниями, драма, которая начинается, прерывается, опять возобновляется, замедляется и, наконец, завершается кровавой катастрофой».
В центре внимания новой школы оказываются нравы и конфликты, порожденные условиями жизни того времени, ужасы, таящиеся в лабиринтах городских улиц и под крышами ничем не примечательных домов. Картины нравов становятся довольно частыми в литературе этих лет и не ограничиваются рамками «неистового» жанра.
Именно интересом к нравоописанию подсказаны многочисленные «физиологические очерки» разных авторов, в том числе «Физиология брака» Бальзака, а также его «Сцены частной жизни».
Описание нравов в «неистовом» романе уже в конце 1820-х годов приобретает особый смысл, благодаря которому эта литература вызывает споры, касающиеся серьезных проблем социума. «Неистовых» нередко обвиняют в «бесстыдном материализме» и в безнравственности, ибо жестокая реальность, воспроизводимая в их книгах, по мнению многих критиков, способна развратить душу, поколебать в человеке веру в справедливость, нанести ущерб общественной морали. Тем не менее популярность «неистового» романа не ослабевает. Писатели в изобилии находят в современной им жизни всё новые ситуации, потрясающие жестокостью и несправедливостью. Самое страшное в этих картинах – их реальность, не поддающаяся объяснению с помощью оптимистической философии истории и теории прогресса. «Если литература – выражение общества, то Франция должна приводить в отчаяние», – говорит в конце 1831 г. Сальванди, оценивая итоги шестнадцати месяцев, прошедших после Июльской революции. Подобные взгляды со всей полнотой выразились и в романе Жанена «Барнав» (1831).
В «Барнаве» критика тотчас отметила характерную для Жанена манеру письма, а в герое романа узнала того же рассказчика, который недавно поведал о судьбе Генриетты из «Мертвого осла» и о поисках Анатоля из «Исповеди». «Этот немецкий дворянин, несмотря на его княжескую корону и германский костюм, уже знаком нам; это не кто иной, как тот же своенравный, мечтательный и всегда ищущий путешественник, который через тысячу насмешливых или зловещих сцен водил нас от Комбатской заставы до Кламара в “Мертвом осле”, который совершил множество очаровательных безумств в “Исповеди”… Это все он, уверяю вас; он продолжает мечтать и путешествовать» \ – пишет “Revue des Deux Mondes”.
Однако при всей очевидности это сходство не может объяснить, почему рассказчик «Мертвого осла» предпринял новое, столь не похожее на первое, «сентиментальное» путешествие и почему «неистовые» сюжеты и страсти захватили французскую литературу в это время.
Под впечатлением революции 1830 г. и ее результатов Жанен вспоминает о другой революции, которая произошла в конце XVIII в., и обнаруживает некую закономерность, опровергающую оптимизм философии истории 1820-х годов. По мысли Жанена, новая революция – всего лишь обломок давно случившегося кораблекрушения, отголосок катастрофы 1789 г. Подобные идеи присутствуют и в его очерке «Мирабо» (1831), опубликованном в журнале «Revue de Paris». Жанена ужасает сходство, которое он обнаруживает в событиях 1789 и 1830 гг.: возмущение против трона, революция, взорвавшая привычный порядок и сделавшая узурпацию опасной заразой, волнения и анархия в жизни общества – те же несчастья, что в прошлом веке, Франция переживает и теперь. Даже действующие лица остались прежними: гонимые Бурбоны, недовольный и страшный в своей активности народ, «властелин в лохмотьях», и семья герцогов Орлеанских, по-прежнему играющая роль подводного камня, о который суждено разбиться законной монархии.
Герой романа «Барнав» – немецкий дворянин, оказавшийся во Франции во время революции 1789 г. Обо всем, что с ним произошло, он вспоминает много лет спустя под впечатлением «трех славных дней» и последствий июля 1830 г. Все это кажется ему повторением того, что уже было раньше. Бедствия целой нации никого ничему не научили и ни от чего не предостерегли. «Уроки прошлого бесполезны для настоящего… История, пустая детская игрушка!» – говорит он. Только теперь герой романа понимает, насколько абсурдно было все то, что с таким интересом и любопытством он наблюдал во Франции в своей молодости. Революция – всего лишь очередная вспышка болезни, от которой периодически страдает общество. Она ничего не меняет к лучшему в жизни людей, потому что те, кто ее возглавляет, преследуют свои цели, не считаясь с надеждами толпы, которую они ведут за собой, чтобы устрашить противников.
Народ – это большая и опасная сила, и если однажды дать ему власть убивать, его уже невозможно будет остановить. Гнев и жестокость толпы ужасны, они сметают все на своем пути. «Если я говорю ей “Убей” – она убивает. Если говорю “Спаси эту женщину!” – она убивает», – жалуется Барнав, умоляя «королеву аристократии» простить его за то, что он захотел стать «королем народа». Страх перед толпой заставляет и Мирабо отказаться от революции: «Если нужен мой труп, чтобы положить его под колесо и остановить ее, я лег бы под колесо и живым… Эта народная монархия преследует меня, как позор», – говорит Мирабо, который у Жанена выступает в роли основателя «плебейской власти» во Франции и потому заслуживает и ненависти, и презрения. В упомянутом выше очерке об этом политике вся его жизнь представлена как цепь скандалов: семейные неприятности, ссора с отцом, долги, тюрьма и т. п. Популярность Мирабо Жанен объясняет лишь его способностью вызывать симпатии толпы и всегда ловко и бесчестно пользоваться этим даром для достижения любых целей. Для Мирабо не составляет проблемы отвернуться от тех, кто так или иначе помогал ему, и в итоге своих политических маневров он заявляет: «Подданный короля, я возвращаюсь к королю».
В духе Мирабо поступает и Барнав, и для него также предательство не составляет нравственной проблемы, оно лишь средство преуспеть: его действительная и единственная цель определяется тем, что он влюблен в королеву и хочет привлечь к себе ее внимание, заставить ее узнать о его существовании. Пусть королева боится его, ненавидит или презирает, но он теперь замечен ею. Ради этого он стал депутатом и трибуном народа, ради этого примкнул к тем, кто посягает на законную власть и спокойствие страны. Так Жанен понимает революцию и так она представлена в романе.
Мотив осуждения политических деятелей, которые, действуя под маской «государственного интереса» и не стесняясь в средствах, преследуют личные интересы, уже звучал во французской литературе – в романе А. де Виньи «Сен-Мар» (1826). Параллели между этим романом и «Барнавом» прослеживаются и в любовной коллизии: Сен-Мар и принцесса Мантуанская – Варнав и королева. Однако инвективы Жанена значительно более остро нацелены в сторону самых активных вершителей текущей политики.
«Варнав» возмутил современников ложным изображением известных героев прошлого, искажением исторических фактов, анахронизмами. Журнал “Revue Encyclopédique” писал, что из-за такой небрежности главные исторические персонажи – королева и Мирабо – выглядят фальшиво, карикатурно, Варнав же превращается в смешного безумца, влюбленного в королеву, и ренегата. В слишком вольном обращении с историческими фактами Жанена упрекает и газета “Figaro”: из истории революции в «Варнаве» есть только то, что автору понадобилось для выражения своей оценки последних событий политической жизни Франции. Автор статьи в “Figaro” угадал подлинный замысел Жанена: «Я был бы очень огорчен, если бы эта книга была принята за исторический роман», – говорится в авторском предисловии. Действительно, Жанен стремится не к достоверному воссозданию исторических событий, а к выражению своего видения того, что происходит в его время, ради этой цели оставляя за собой право свободно интерпретировать революцию XVIII в.
Позиция Жанена – крайний легитимизм. Июльская революция внушает ему страх и негодование. Он ненавидит тех, кто противостоит «законной» власти, и прежде всего Луи-Филиппа Орлеанского, севшего на трон. Будучи представителем младшей ветви Бурбонов, этот новый король, по мнению Жанена, предал свою венценосную фамилию, согласившись возглавить «народную» монархию. В этом предательстве Жанен видит продолжение того, что начал в 1793 г. отец «короля-гражданина», Филипп-Эгалите, голосовавший за казнь Людовика XVI. Автор романа бросает обвинение всей Орлеанской семье, которая, начав преступную деятельность много лет назад, теперь восторжествовала в своих замыслах. Она лишила
Францию законной власти, вовлекла страну в хаос политической борьбы, бросив ее на произвол случая, дающего преимущество сегодня одной, а завтра другой партии, поэтому в современном обществе не остается ничего прочного и надежного. Очутившись в подобной же обстановке во Франции в 1789 г., герой «Барнава» спешит возвратиться в Германию, которая «прекрасна, потому что спокойна» и «счастлива, потому что спокойна». Подданным Июльской монархии некуда бежать, их судьба отныне зависит от переменчивого успеха партий в политических распрях.
Второе издание «Барнава», которое выходит в октябре 1831 г., продолжает вызывать многочисленные отклики. Современники воспринимают его как роман политический, а сам Жанен, включившись в водоворот политических событий, становится в ряды крайней оппозиции июльскому режиму. Произведения в духе «Мертвого осла» ему больше не интересны, а в «Барнаве» он вольно или невольно приближается к таким, казалось бы, не связанным с «неистовой» литературой явлениям, как роман-памфлет А. Ре-Дюссейля «Конец света. О настоящем и о том, что предстоит» (1830).
В романе Ре-Дюссейля «Конец света» есть похожее на жаненовское описание большого дома, символизирующего общество со всеми его контрастами. Привратник этого дома рассказывает о его обитателях, начиная с мансард, где прозябают слуги, рабочий и учитель, совершивший преступление ради того, чтобы спасти от нужды свою большую семью. Верхний этаж занимают старый актер и полковник в отставке, который после тридцатилетней службы «беден как Иов». Этажом ниже живет супружеская чета, являющая собой редкий пример благополучия: молодые люди, несмотря на некоторую стесненность в средствах и на то, что их союз не скреплен благословением церкви, всегда веселы и счастливы, потому что любят друг друга и честно трудятся. За соседней дверью – хозяин дома, человек, который «ест, спит, ходит на прогулку, волочится за гризетками и старается как можно веселей растратить свои доходы». Его жена занимается благотворительностью, в отсутствие мужа особенно охотно принимает у себя его друзей и не здоровается с молодой соседкой «из уважения к нравам». Наибольшим почетом и комфортом пользуются обитатели второго этажа: господин, занимающий доходную должность и владеющий несколькими миллионами, и адвокат, блистающий красноречием в палате депутатов. Вся эта картина названа автором «Париж в миниатюре». «Вот сто человек, которые мечутся туда и сюда, потеют, трудятся, придумывают себе тысячи забот, живут за счет удачи, собственной изворотливости или своих пороков для того, чтобы прокормить человека со второго этажа, жалкие мухи, которые летают здесь и там и не могут не попасть в сети, сплетенные пауком около их жилища».