Андрей Загорцев
Город. Штурм Грозного глазами лейтенанта спецназа (1994-1995)
* * *
В соответствии с указом Президента РФ № 2137с «О мероприятиях по восстановлению конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики» от 30.11.94 г. Вооруженным силам РФ, Внутренним Войскам МВД, Федеральной службе контрразведки была поставлена задача стабилизировать обстановку, разоружить незаконные вооруженные формирования (НВФ), восстановить законность и правопорядок в соответствии с законодательными актами Российской Федерации.
Часть первая
Глава 1
Самое хреновое во всей этой военной суматохе и бедламе было то, что нам негде было жить. Какие там удобства в виде персональной ванной комнаты, умывальника и чудесного белого унитаза. Мне и моим немногочисленным подчиненным подошла бы какая-нибудь худосочная палатка, можно без печки, можно без полов, лишь бы что-то было над головой. Вся масса войск, прибывающих в Беслан, шарахалась туда-сюда, ставила те самые палатки, которых мне так не хватало, сгружала технику с аппарели. Возле здания вокзала шарахались военные, одетые в непрезентабельные «песочки» и вошедшие в моду черные вязаные шапочки.
А я и семь моих бойцов-срочников, которых я, по укоренившейся привычке, называл матросами, бродили неприкаянно. И вот тогда я уверовал, что птица-удача не такая уж и слепая. В первые дни тихого опупения и впадания в маразматический транс и общий хаос, творившийся вокруг, голова не работала совсем. Мозг не принимал вообще ничего из окружающей обстановки, потихоньку все отторгал. В недавнем времени в неуклюжих лейтенантских мечтах я представлял себе: прибываю такой умный и красивый в солнечную кавказскую республику Аланию, и тут меня чуть ли не на перроне Владикавказского железнодорожного вокзала подхватывают под белы рученьки, вручают злобных спецов, готовых порвать все и вся, я вливаюсь в дружный коллектив боевого подразделения и чуть ли не в одиночку усмиряю бунтующий Грозный.
В мыслях так и рисовалось: подкатываю на красавце БТРе к Президентскому дворцу, который построили на месте красивейшего фонтана, резко и без потерь его зачищаю, пленю Дудаева, докладываю большому, красивому и обязательно толстому генералу о выполнении задачи, получаю заслуженное звание Героя и еду осматривать места, где прошла моя бесшабашная юность.
Действительность меня макнула прямо мордой в асфальт на перроне железнодорожного вокзала. И после этого пинала и по заднице, и в спину самыми нелицеприятными способами. Я за неделю обломался и стух. Литровая бутылка водки, мирно покоившаяся в рюкзачке, была украдена вместе с самим рюкзаком и всем его содержимым какими-то ретивыми военными нерусской национальности еще в Прохладном. Я стал военным бомжом-лейтенантом. Слава богу, хоть документы при себе были. Сейчас вспоминаю с дрожью, как я таскался, злой и голодный, чудом добравшийся до Беслана по скопищу войск, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кому я был нужен.
Кое-как все уладилось, были теперь у меня и бойчишки, никак не тянувшие не то что на спецназеров-проффесионалов, а вообще не похожие на военных. Зачуханные, грязные, двое из них в шинелях с содранными петлицами и погонами. У всех общевойсковые «сидоры» и испуганные лица. Каждый патруль, что от министерства обороны, что от Внутренних войск, считал своим долгом остановить меня и мое воинство и долго докапываться до всего. В основном вымогали взятку. Если в патруле были военнослужащие-осетины, так это был капец: этим дай хоть что-нибудь, все равно что, лишь бы что-то урвать. У бойцов сухпай закончился в тот же день, когда их выпнули из части. У меня сухой паек сперли, но у меня были деньги. Пришлось в привокзальном киоске, выстояв дикую очередь, купить мясных пирогов-«фычинов» и минералки. Все это мы умяли в несколько минут, бойцы, чуть приободрившись, вытащили из карманов болгарские сигареты «Родопи» без фильтра, предложили мне. Я не отказался, хотя прикупил себе несколько пачек «Магны».
Вот тут-то «птица-удача» и пролетела рядом. Возле перрона стоял какой-то состав, из которого выгружалась нестройной гомонящей толпой часть Внутренних войск непонятно какого округа. Бойцы на руках вытаскивали какие-то тюки, переносили через железнодорожные пути, огибавшие здание вокзала с двух сторон, и складывали на асфальтированном пятачке, скорее всего, обозначавшем привокзальную площадь.
Рядом с бойцами, как обычно, крутилась местная пацанва различных возрастов, предлагая ВВ-шным солдатикам то дешевую водку, то еще что-то.
Парочка то ли дембелей-сержантов, то ли контрактников о чем-то оживленно переговаривались с местными и, видно, пришли к консенсусу. Несколько солдатиков попроще и призывом помоложе оттащили немного в сторону от рельс пару брезентовых мешков с ручками, бросили их в грязь и уныло побрели, сопровождаемые пинками старшего призыва. Офицеров и прапорщиков не наблюдалось. Мне стало интересно, хотя картины такие здесь происходили на каждом шагу; «вор в законе», а именно «зампотыл», проснулся где-то в глубине моей бренной оболочки, выглянул наружу и потер свои «шаловливые» ручонки.
Пришли местные, передали сержантам парочку пакетов и, ухватив мешки, пошли через железнодорожные пути в сторону пешеходного моста.
Стычка моя с местными заняла всего пару минут. Бойцы просто в непонимании бежали у меня за спиной, гулко хлопая кирзачами. Пацаны начали гнуть пальцы и предъявлять права, угрожая мне всякими расправами, и готовы были кинуться в драку. В основном орали те, кто поменьше; те, кто постарше, что-то тихо обговаривали между собой и зыркали в сторону сгрудившихся за моей спиной бойцов, а потом потихоньку стали заходить сзади и цыкать на солдатиков, готовых дать деру. Я уже был просто зол и сам на себя, и на свою бесхозность, бесприютность и ненужность. А на мешках я внятно различал маркировку. В мешках была палатка и все причитающиеся к ней причиндалы: колья, растяжки.
Я достал из-под мышки ПМ и выстрелил борзеющим юнцам под ноги. Старшие что-то гыркнули и начали потихоньку пятиться назад, малолетки рванули со скоростью метеора. Успех надо было закреплять, пришлось навести ствол на одного из «коммерсантов» постарше и сквозь зубы начать считать.
На счет три оставшиеся «герои» тоже побежали. Так как с нравами, царившими в этой части Российской Федерации, я был знаком не понаслышке, то понимал, что минут через десять-пятнадцать сюда сбегутся аборигены гораздо большей толпой, и мне с моими «чудо-богатырями» придется несладко. Поэтому мешки в зубы, и бегом отсюда в гущу войск.
От кого-то я потом слышал, что местные приходили разбираться к недавно выгрузившемуся батальону Внутренних войск, а что там дальше было, меня абсолютно не колебало: у нас было жилье.
Глава 2
Через несколько недель, когда группировка только-только вошла на Ханкалу, я понял, что палатка – это не так уж и хорошо. Утомленные бойцы развернули наше временное жилье, откуда-то приволокли печку-буржуйку, растопили ее ворованными снарядными ящиками, накидали на землю крышек от тех самых ящиков, застелили картонками и принялись кашеварить в трехлитровом чугунном бачке, также появившемся ниоткуда.
Я тупо валялся на импровизированном лежаке, курил и пытался обдумать события, которые со мной случились за непродолжительный период времени. Начальство у нас нашлось, потом потерялось. потом у нас стало несколько начальников. Мы несколько раз заступали в караул по охране непонятно чего, пару раз нас пытались использовать по прямому назначению в разведывательных целях, но получалась такая ерунда, что стыдно вспомнить. Все было несогласованно, шло вразнос, карты за это время в руках у меня не было ни одной, связиста у меня так и не появилось. Бойцы ходили кто в чем, слава богу, хоть какое-то оружие нам выдали. Бред и маразм. Я вспомнил, как какой-то военный в грязном камуфляже и с погонами майора пытался поставить мне задачу, но не смог выговорить и пары слов, ибо был пьян. Все, что я внятного от него услышал, так это то, что нас ждут к утру. Район поиска обозначен не был, карты не было, связи не было.
Как была поставлена задача, так она была и выполнена. Мы вышли за бруствер пехотных окопов, нашли какую-то яму и залегли в нее на всю ночь. А как только стемнело, началось огненное шоу. Наша пехота лупила в темную чеченскую ночь без перерыва. Со стороны чеченов тоже лупили основательно. И куда мне было идти с бойцами, которые в страхе вжимались в грязь, боясь поднять головы. Потом уже я немного освоился и достал бинокль, который тоже добыл «непорядочным» способом. Бинокль валялся на броне медицинской МТ-ЛБ и явно никому нужен не был. То ли офицер какой оставил, то ли солдатик какой неразумный. Недолго мучаясь угрызениями совести, я вспомнил народную военную поговорку, что в армии нет слова «потерял». В результате у меня появился нигде не учтенный бинокль. Я тогда, валяясь в грязной яме, попытался засечь огневые точки боевиков. Что-то черкал в своем блокноте в быстро затухавшем свете взлетающих ракет, иногда перекатывался. Странное дело: глядя на меня, бойцы успокоились, перестали вжиматься в землю, подползли к краю и начали высовываться.
Обматерив наиболее ретивых, возжелавших выставить свою маковку под пули, без разницы чьи, я нарезал каждой паре сектора наблюдения и приказал наблюдать во все стороны. Под утро мы поползли обратно и минут десять, лежа под ураганным огнем своих «мабутеев», пытались криками объяснить, что мы свои. Из окопов на нас орали матом и посылали куда подальше, требовали назвать пароль. Дался он им, этот пароль. Тогда в нашей группировке ввели цифровой пароль, и я думал, что ушлые пехотинцы крикнут какую-нибудь цифру, я крикну другую, сумма сойдется с паролем, «махра» успокоится и пропустит нас. Мы же ведь вчера, только наступила ночь, выпрыгнули из наспех оборудованных окопов и уползли, вроде должны помнить, ан нет! Не помнят и идиотски орут «Паро-о-оль!», не называя при этом ни одной цифры. Пришлось поднять руки и, бросив автомат своим, переться в полный рост, рискуя получить пулю в спину. Хотя, блин, при таком раскладе может и прилететь в грудь от своих доблестных войск.
Доблестные мотострелки, толкаясь и матерясь, стали мне тыкать в морду стволы и безумно орать. Какого-то проблеска здравого смысла я так и не уловил. Прибежал высокий небритый то ли офицер, то ли прапорщик, дыхнул хмельным перегаром, что-то пробормотал, типа «свои», и ушел… Потом, когда мы уже второй раз поперлись за этот же самый бруствер в ту же самую ночь, уточнять огневые точки, которые я все-таки срисовал на карту и по которым не было нанесено ни одного удара, я втолковывал командиру взвода, на чьем участке мы вышли, что да как. Парнишка, хоть и оказался из «пиджаков», понял все и встретил нас на обратном пути лично.
Да много чего было, только не было бани, не было нормального обмундирования, нормального питания и нормального начальства.
А теперь мы на Ханкале, со всех сторон слышна стрельба, рядышком развертывается какая-то часть, ревет техника, орут люди, а мне все по барабану, делать ничего неохота. Даже уже и думать лень.
Началось: какой-то борзый военный ввалился в палатку и начал орать на моих бойцов, в том числе и на меня. Наорался, успокоился и обрадовал меня новостью. Сейчас в моей палатке разместится еще с десяток офицеров. Ну ладно, мне не жалко, но орать-то зачем?
Ввалились какие-то офицеры и тоже начали орать, строить и командовать, сгонять моих бойцов с лежанок. Потом подвалили еще какие-то «деловые», в палатке стало накурено, шумно и еще более грязно. Моих бойцов стали строить все кому не лень, ставить какие-то задачи: принести еще дров, найти кого-то, кого-то вызвать, освободить место. Во мне начала закипать обоснованная злость.
– Группа, подъем, б…ть, строиться! – заорал я во всю глотку.
Шум в палатке притих, вновь прибывшие незваные гости вылупились на меня и попытались что-то вякнуть, типа не пошел бы я со своими бойцами на улицу и там строился. Я проигнорировал все сторонние советы и поставил задачу на свертывание палатки. Бойцы мои злорадно осклабились. Хрен с ним, что снова придется работать, главное – показать, кто тут хозяин. В несколько минут разобрали жутко задымившую печку, выволокли ее наружу и начали вытаскивать колья. Толпа внутри начала жутко материться и выползать наружу.
– Ты, что делаешь лейтенант? – ко мне подскочил моложавый подполковник в десантном бушлате и солдатской шапке.
– Что надо, то и делаю, – сквозь зубы отвечал я подполковнику.
– Как вы разговариваете, товарищ лейтенант, кто у вас командир подразделения, выньте руки из карманов! – заорал на меня подпол.
– Я командир подразделения, имущество мое, не орите…
Подпол схватил меня за воротник бушлата и подтянул к себе, злобно дыша и чуть ли не плюясь в лицо от злости.
– Т-т-ты-ы-ы, лейтенантишка-а-а!.. – взвыл он.
Ну, что же, товарищ подполковник, на голос меня можно было взять пару недель назад, а сейчас уже нет, отдавать свой дом кому-либо я не собираюсь. Противодействие адекватно действию. Я вытащил руки из карманов и неожиданно для подполковника схватил его за воротник, тоже притянул к себе и молча со всей дури врезал ему лбом в нос.
Незнакомый начальник мотнул головой, шапка его слетела куда-то в грязь, меня тут же окружили мои бойцы с кольями от палатки в руках, некоторые стали переводить автоматы из-за спины на грудь. Инцидент, кроме меня и моих подчиненных, не видел никто. Возмущающиеся «гости» вылезали из палатки с другой стороны. Подполковник вытер рукавом бушлата кровь и, злобно прошипев, что мне трындец, куда-то умчался. Черт, все-таки придется смываться, нажил я себе еще одну проблему. Через сорок минут мы переставили палатку поближе к штабным кунгам, разместившимся неподалеку, и снова попытались обустроиться.
Да, однако, размечтался. Только затопили корявую буржуйку, в палатку снова завалился какой-то представительный мужичонка. Этот, однако, был бывалый, на голос не брал, поинтересовался, кто здесь обосновался, сколько нас и какую задачу выполняем. Я доложил. Незнакомый офицер предложил мне компромисс: здесь, в половине палатки, он размещает отдел какого-то штаба, помогает нам провести свет от движка, тарахтевшего неподалеку, обещает нам помочь достать еще одну печку и дрова. Мы же помогаем в обустройстве и несем охрану. Я долго и не думал. Какое-никакое прикрытие от нежданных и непрошенных сожителей весьма кстати. Пока мое начальство не объявилось в этой кутерьме, пусть будет хотя бы такое, да и наверняка чем-нибудь удастся поживиться – как обычно, за чужой счет. Уже глубокой ночью мы обустроили отцов-командиров, притащили грубо сколоченные столы под карты, протянули от движка провода. Зажглись две тусклые лампочки, появились связисты с мотками кабеля и радиостанциями. Меня это уже не волновало, мы отгородили себе угол куском брезента, печка уютно потрескивала и тихонько дымила. На ней грелся большой чугунный чайник, презентованный откуда-то из штабных машин, иногда за брезент заглядывал кто-то из соседей, просил чайку или что-то спрашивал, я в полудреме отвечал и был рад сложившейся обстановке. Выставил одного бойца на вход, проинструктировал по порядку смен; кого запускать, кого нет – это уже не мои проблемы, пусть штабные сами разбираются.
Сон меня сморил, и я, ощущая приближение болезни под названием «педикулез» или форма-двадцать, лениво почесался и заснул.
Снов мне никаких не снилось, зато почему-то стало казаться, что палатка рушится прямо на меня. Кто-то рядом заорал, и тут же неизвестному ответил многоголосый рев. Я открыл глаза и понял, что палатка действительно рушится и сминается, погребая под брезентовыми сводами орущих людей. Слава богу, я спал в обуви, как и все мои бойцы.
– Группа-а-а, наружу все бегом! – успел рявкнуть я и, прижав к груди автомат, вынырнул на воздух.
Выскочить успели все за какие-то доли секунд. Оказалось, на палатку наехал огромный КамАЗ-длинномер и пытался отъехать или сдать обратно. Под палаткой барахтались люди и дико орали. Мне было плевать, что там и кто: возле входа с другой стороны должен был стоять мой боец-матрос, и я рванул туда. Мой человек был жив. Боец, закинув автомат за спину, вытаскивал из-под полога какого-то офицера. КамАЗ фырчал и крутил колесами под многоголосый ор и вопль.