Я смотрела на него в меру дозволенного, интуитивно чувствуя, что Витта ненавистно ударит меня, допусти моему взгляду быть более пристальным. На его одежде была дорожная пыль, из-под воротника выглядывал краешек черного змеиного кольца, и руки совсем огрубели, - сплошь покрылись трещинками, шрамами, и продолговатыми тонкими ожогами.
- Тебя преследуют? - Уточнил у лекаря Аверс.
- Да.
Оружейник смолчал, но я готова была поклясться, чем угодно, я знаю, о чем он подумал. О том, что такие спутники опасны. И дело было в страхе за Витту.
- Нам придется пробираться в Лигго через одного человека. Его строгие поборы не так дорого нам станут, как обыск у главных ворот. - Сказал Сомм.
- Я сделаю грамоту. Обыскивать никто нас не станет.
А вот о чем он подумал после моих слов, я догадаться не могла. На мой немой вопрос "Кто же теперь мы, Аверс?", сам Аверс не отвечал. Ни по его глазам, ни по чему бы то ни было, я не могла понять, - он рад, что мы встретились? Ему все равно теперь? Он растерян? Его тяготит мое присутствие? Он дожидается того момента, когда мы сможем поговорить без посторонних?
Непроницаемая стена хладнокровия.
Сомм устал за время такого отдыха больше, чем устал бы от дня скачки. Это он мне успел сказать, когда мы в конюшне отошли к своим лошадям. Потом огляделся.
Аверс проверял подпругу лошади Витты, она сердито суетилась вокруг, злясь оттого, что и сейчас не может обойтись без его опеки.
- Видела бы ты себя со стороны... пепельное лицо, ни капли жизни, каменное "я сделаю грамоту"! - Он снова посмотрел, не слышат ли они, и продолжил: - Если ты искала с ним встречи, то приди в себя и дай это понять.
- Кидаться ему на шею?
- Мне не важно, какой способ ты выберешь.
- Ну а если... в новой жизни, с вернувшейся Виттой, ему не нужна никакая Крыса...
Лекарь вздохнул.
- Витта не такая глупая девочка, как можно подумать на первый взгляд. В конце концов, она сможет свыкнуться с мыслью...
- Я говорю тебе не о ней!
- Иди и спроси его. Сама. Сейчас.
- В твоих советах не нуждаюсь!
Хлопнув Варта по холке, я вскочила в седло прямо здесь, и выехала на двор верхом.
- Едем! Не будем больше терять драгоценное время!
Скачка. Ветер выдувает мне парусами рукава, полощет выпавшие из заплетенных жгутом волос короткие прядки, и загоняет слезы обратно.
Никогда не заплачу, никогда больше, ни за что. Пепельное лицо, ни капли жизни... плевать! Теперь у меня даже пути нет. Я приехала. Я вернулась. И это не значит, что все вернулось вместе со мной.
Когда меня привезли в родовой замок к первосвященнику Лаату, его едва не хватил удар. Он был счастлив, как может быть был счастлив опекун, долго искавший пропавшее дитя. И я, как ни страдала от вынужденной разлуки с оружейником, не могла не испытать радости от возвращения, но не к Лаату, а к наставнику. Сказав Лаату, что, только недавно обретя потерянную память, за долгие пять лет я многое пережила и многое испытала. Я сказала ему о том, что благодарна ему за его заботу и любовь, но есть та жизнь, которая определила мою судьбу, и она там. С Аверсом. И имя мне теперь - Рыс. От Сорс ничего не осталось, как бы я ни любила дом, в котором провела детство, и как бы я ни ценила его, человека, который меня приютил и воспитал.
Я была покорна и послушна. Учтива и ласкова. Я пыталась добром и пониманием добиться того, чтобы он отпустил меня с миром, и мне не пришлось бы бежать опять. Сан первосвященника, да и отцовские чувства, диктовали единственно возможное решение Лаата: милостью богов и милосердием сердца простить глупую выходку дочери Сорс, и благословить самостоятельный путь женщины Крысы. Но он увидел знак на шее!
Никакие боги, никакое упование на отцовскую любовь, не спасли меня от тех пыток, которые Лаат мне назначил. Подвалы храма кандалы, огонь, извечный вопрос: как ты могла, Сорс, не умереть, а пустить в свою душу великое зло?! Первосвященник Лаат чередовал свои молитвы, с моими истязаниями в храме огня... скоро ли ко мне возвратится хоть капля жизни, когда всю ее почти выжгли!?
Больше на тайную дорогу мы не сворачивали. Сомм не упоминал о возможной погоне за ним. Да и по главному тракту нашим лошадям скакать было удобнее, чем по зарослям и порой непроходимым тропам. Холмистую местность сменила равнина с рекой, сильно ушедшей влево, и очередной ее изгиб однажды совсем пропал из виду. Так прошел весь день, вместе с небольшим привалом, до ночевки у разведенного костра, достаточно далеко от обочины, чтобы быть незаметными.
Оцепенения с себя я стряхнуть не могла, даже на попытки лекаря спросить меня о любом пустяке, я отвечала односложными фразами, и он злился. Витта хмуро молчала. Соммнианс старался насколько мог, и в итоге разговаривали только мужчины, - о нынешних оружейных мастерских, о лекарских бедах, а один раз Сомм нечаянно обронил фразу о "проклятых захватчиках", извинительно покосившись на меня.
А на меня набросилось сразу столько воспоминаний... не страшных, не неприятных, а тех, других, - когда только мы с оружейником сидели за зимним костром. Я совсем другой тогда была, без прошлого и без будущего. Тогда мне было гораздо легче, чем сейчас...
- У меня есть одна цель поездки, но сейчас мне бы не хотелось о ней говорить, - продолжал свой начатый разговор Сомм, - я изъездил почти все Побережье ранней весной. Заехал в маленький городок, не очень далеко отсюда, остановился там на несколько дней. Лошадь продал, а то она у меня была редкой масти, очень приметная. И довелось мне в одну ночь идти до своего ночлега пешком...
Лекарь, оказывается, рассказывал историю нашей случайной встречи.
- Я тут же понял, что это засада. Кинулся на всадника первым, стащил с седла...
Рассказывая, он ничего не приукрашивал: ни драку, ни свое удивление.
- Рыс обмолвилась, что уже давно не была на нашем Берегу. Но так и не рассказала мне, как жила там, у себя на родине. Может, сейчас расскажешь?
- Это не интересно.
- Это тебе так кажется, что не интересно. - Сомм настаивал. Не для себя. - Добрый первосвященник, поди, с тебя глаз не спускал?
Ему хотелось, чтобы я озвучила при Аверсе то, что говорила. Он хочет, чтобы и я оправдалась в том, почему не возвращалась на этот Берег.
- Если вам так будет спокойнее, я ни о чем не доносила, ни о чем не рассказывала, и больше ничем не способствовала завоеванию Берега.
- Ты можешь сказать нам все, что угодно, никто все равно не проверит... - вдруг ехидно заметила Витта.
Сама не знаю, что тянуло меня за язык. Неужели я себе враг? Куда меня несет?
- Да, нам так спокойнее. - Это Витта поставила точку.
- Помолчи.
Аверс сказал это дочери так веско, что на несколько мгновений замолчал даже лекарь, но после предпринял последнюю попытку:
- А вернулась-то зачем, если тебе было там так хорошо?
- Посмотреть... не убила ли вас война.
- Не убила, как видишь. Что дальше? - Зло произнес лекарь.
Я не ответила Сомму, ушла в сторону от костра, молча, прихватив с собой вещи для ночлега.
Не сказать, что наши последующие дни пути были лучше. Порой нас настигал в дороге дождь, и не всегда попадались харчевни и постоялые дворы. Наша четверка представляла собой сборище мрачных спутников.
Однако я спасала свое сердце от безумной лихорадки с помощью посторонних мыслей. Например, на одной из наших стоянок, я неожиданно вспомнила о том, чего забывать никогда нельзя, - мне тоже было когда-то семнадцать лет... этой разницы прежде не чувствовалось. А теперь, когда я держалась в стороне лишь наблюдая, я заметила, - все вьется вокруг Витты. Аверс старался ненавязчиво, но все равно неусыпно следить за тем, - не устала ли его дочь, не замерзла ли, не проголодалась ли. Соммнианс делал все тоже самое, только по причинам далеко неотеческим, и прикрываясь лекарской заботой о ближнем.
Я улыбнулась про себя. Соммнианс не переставал на меня злится, и мне совсем не с кем стало разговаривать. А Витта, наоборот, часто была увлечена беседой с лекарем, отчего закрадывалось подозрение, что свою тщеславную болезнь Миракулум она променяет на его голубые глаза. Каждый раз, когда мы ехали рысцой или шагом, наша цепочка растягивалась: впереди я, следом, на приличном расстоянии, чтоб не было слышно предмета разговора, вровень ехали Сомм и Витта, и на такой же почтительной дистанции замыкал процессию оружейник. Странно, но Аверс не обращал на это никакого внимания. Обычно отцы более предусмотрительны и подозрительны в этом вопросе.
Подходил к концу девятый день пути, когда мы добрались до пригорода Лигго. Но прибыли мы поздно, уже ночью, потому решили остановиться в придорожном постоялом дворе, а на утро или днем проехать через главные ворота. К тому же, Соммнианс решил, что в подобном месте лучше всего выспрашивать о слухах, которые ходили здесь об Алхимике.
Я достала бумагу, чернила, перья и красный сургуч. Секрет того, как я собираюсь достать для нас проходную и пошлинную грамоты, у меня никто не выпытывал. Сказала, что сделаю, и все. О печати я никому не говорила...
Написав, что требовалось, узаконила пергамент и спрятала свою ценную ношу за отворот сапога. Не зная, какой тайник лучше, - пояс или кошель, решила, что ни тот, ни другой для такого большого города, как Лигго, не подходят. Я подняла отворот сапога и надрезала мягкую кожу. Печатку пропихнула внутрь, между складками внешней и внутренней отделки. А отворот, вернувшийся на место, удачно прикрывал наличие возникшего на икре бугорка.
- Весьма убедительно, - сказал лекарь, когда за общим столом в таверне читал мое письмо. - Хорошо было бы, если б ты еще нам и грамоты раздобыла, чтобы можно было при себе открыто носить оружие.
- Увы. Этого я не могу.
После ночного ужина, мы разошлись по комнатам.
Я не могла уснуть. Что дальше? Какой истинно сложный вопрос задал мне лекарь. Вечно скитаться с ними? Они вечно скитаться не будут. А Миракулум все равно не найдут, это совсем иной человек, - он сам появляется, где хочет и находит, кого хочет, а его самого догнать невозможно. Это мираж... Да и зачем я им? Зачем я им в Лигго? Грамоты подделывать? А куда, если от них?
Измяв постель, сна я так и не нашла, как и ответов.
Надев свои короткие штаны, обувшись в сапоги на босу ногу, я заправила полы рубахи и вышла из комнаты. Невыносимо было мучиться в этой комнате одиночеством, и я решила спуститься в конюшню. Все к тому же Варту. Тем более, ему я могла сказать все, без утайки. Спросить совета у него, покормить нарезанным бураком, потрепать по загривку. А он, молча бы выслушал мое покаяние в том, что я не знаю, что делать...
...не успела я по-тихому добраться до конюшни, как меня остановили голоса, еле слышно доносящиеся со стороны. Все внутри обмерло. Неужели враги Соммнианса смогли нас настигнуть?!
Сделав еще несколько шагов вперед, я затаилась у края стены. Цепкая рука опасения меня отпустила, но появляться перед разговаривающими торопиться не стоило. Я различила голос Сомма. И голос Витты.
- Забудешь ты, наконец, об этой глупости? - Приглушенно сказал Сомм. - Единственный раз, когда нам с тобой удается поговорить наедине, ты снова упоминаешь проклятое испытание Алхимика. Тем более он заражает им только мужчин.
- Но говорят, что была одна женщина! Была! И она будет единственной до тех пор, пока я не стану второй. Легко тебе называть это глупостью, когда ты его уже прошел. Быть может, это и глупо, но я не вижу более высокого критерия, по которому можно оценить истинно благородного человека, чистого душой и помыслами...
- Так чем же я заслужил твое доверие, строгая Витта? Неужели только тем, что на моей шее знак змеиной Чумы?
- Не только... - раздался немного неловкий смех девушки. - Я порой думаю, как удачно моя лошадь упала с обрыва. Во-первых, я осталась жива, а во-вторых, я встретила такого человека, как ты. И даже есть в-третьих: из моей жизни ушла эта невыносимая скука! Я далеко от дома, у меня есть приключение, и даже то, что отец едет с нами, уже не так меня раздражает. Для полного счастья мне не хватает только одного, чтобы в каком-нибудь ближайшем городе эта Крыса от нас отстала, или, что еще лучше, отправилась в свой лагерь к цаттам.
- Витта... сколько сил мне стоило выпросить у тебя несколько мгновений свидания... подумай, ради того ли, чтобы все это слушать?
Голоса примолкли. Стараясь даже не дышать, я не удержалась от того чтобы не выглянуть из-за стены. Фонарь над воротами конюшни висел далеко, меня было бы очень трудно заметить. Но за то я хорошо увидела два силуэта у лошадиных поилок. Лекарь целовал Витту.
Сомм, она же девчонка. Да, юная, да, красивая... Но я оборвала упреки, обругала себя старухой, которая не понимает, что это в женщине видимо самое важное.
- Мне пора, - раздался слабый вздох Витты, - мы и так здесь слишком долго, кто-нибудь увидит.
- В самую середину ночи? Еще немного...
- Хорошо. Сомм... я очень давно хотела тебя спросить, но все боялась, что мой вопрос тебе не понравится... почему ты дружишь с Крысой, что вы все в ней нашли?
- Вот не дает она тебе покоя... Кто это все?
- Ты и отец. Что за привязанность между вами? Она странная, она некрасивая, она вообще нехороший человек. И отец... он...
- Что? - Скучно спросил Сомм.
- Ничего. Я не хочу об этом говорить...
- Тогда поцелуй меня.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Ты сама на него ответила, милая Витта.
- Как?
- Я не вижу более высокого критерия, по которому можно оценить истинно благородного человека, чистого душой и помыслами... какой бы тебе ни казалась Рыс со стороны, но именно она та единственная со знаком на шее.
- Нет!!!
- Да. - Усмехнулся лекарь. - Если бы Крыса не носила постоянно платок на своей шее, ты бы увидела там знак Миракулум. И пережить ей его пришлось в один из самых опасных периодов жизни, поверь мне. Теперь все? Ты довольна ответом?
- Нет! Не знаю...
И Сомм, опять заключив девушку в объятия, поцелуем прервал и разговор, и возможность дальнейших расспросов.
Ни на какую конюшню не пойдешь... пришлось возвращаться. Пройдя мимо кухни, где среди ночи возился с какой-то бутылкой работник таверны, я поднялась по лестнице обратно в комнату. У моей двери стоял Аверс, и обернулся, услышав шаги.
- Надо же, а думал, что разбужу тебя.
Я застыла на месте. В полутьме его лицо было совсем неразличимо, и я со сладким замиранием вспоминала, - что значит разгадывать интонации его голоса.
- Зачем ты вернулась, Рыс? Извини, этот вопрос не мог подождать утра.
- Отчего же не спросил раньше?
- Не переспрашивай. Отвечай.
- В твоем вопросе упрек или любопытство? - На его отчетливую холодность, на чеканное "отвечай", я довела собственную интонацию до откровенного и наглого вызова. - Не отвечу.
- Ты изменилась, - тихо сказал оружейник, - что с тобой стало?
Со мной действительно было что-то не так. Неужели я, правда, изменилась в худшую сторону? Я веду себя так, словно хочу оттолкнуть его, избавиться, а чувствую совершенно иное.
- Дай-ка мне руку, - он шагнул ко мне
- Нет.
Я отпрянула назад, а Аверс удивленно остановился:
- Ты что, боишься меня?
Нужно было только развернуться и уйти.
Как я была слепа! Во мне существовало два сердца, и потому противоречия заставляли бредить или молчать. Одно сильно любило Аверса, все знало, все помнило, надеялось на встречу, и было уверенно, - он меня тоже любит! А другое, спаленное в подвалах, понимало, что для любви я не создана, что я изуродована и что я не нужна. Ему уже не нужна. Быть с ним и бежать от него, - все, что мне хотелось!
- Рыс, хватит мучить меня. - Аверсу все же удалось перехватить мою руку. - Что прикажешь мне думать? Дочь первосвященника вспомнила о том, кто она такая и вернулась к себе. Ты обещала вернуться, и исчезла на четыре года... а верно, с таким положением при дворе, с таким подвигом, как выдача карт цаттам, на своем Берегу можно начать совсем иную жизнь, чем здесь.
Взяв меня под локоть, он толкнул дверь в мою комнату, и завел внутрь. Там, у окна на столе горело несколько свечей. Я зажгла их, когда одевалась. Он подвел меня к свету.
- Если ты молчишь, я получу ответ, посмотрев тебе в глаза. Зачем же ты приехала, Рыс? Посмеяться надо мной? Посмотреть, что стало с оружейником, которого так легко было заставить единственный и последний раз в жизни полюбить? Ведь теперь ты гордая и злая, что даже за руку нельзя взять!