– Трепло, – говорит сквозь зубы Марина. Даже Лёва смотрит исподлобья – но тут Ника неожиданно говорит:
– В самом деле, ребята. Мы же собрались Гошину маму спасать – чего секреты разводить? Давайте расскажем, чего уж там.
– Я видела привидение здесь, – говорит Аннабель, останавливаясь посреди той самой комнаты, где когда-то ребят напугала крыса. – Давайте здесь и начнем.
Она снимает с плеча разрисованную молниями и сердцами сумку, кладет на пол и порывшись в учебниках, вынимает два свертка: один, небольшой, из черного бархата, другой – из обычной газеты. Гоша заглядывает через плечо и, когда девушка разворачивает ткань, видит маленький серебряный ножик. Не боевой кинжал, знакомый Гоше по военным фильмам, – обычный столовый нож, только остро заточенный с двух сторон.
– Вампиров убивать? – ехидно говорит Марина.
– Нет, – отвечает Аннабель, – вены резать.
Марина фыркает. Гоша смотрит на нее с упреком и быстро спрашивает Аннабель:
– А зачем резать вены?
Девушка убирает бархотку в сумку, застегивает молнию.
– Когда-то это был такой способ самоубийства, – говорит она. – Способ сделать себя мертвым. Разрезать себе вены. Самоубийство – главное, что может сделать человек. И когда любой из нас режет себе вены, он говорит мертвым и всему Заграничью: смотрите, я ваш! Я хочу быть с вами! Мы, смертники, часто режем себе вены. Это как клятва верности смерти. Да вообще, перерезать вену – это как будто немного прорезать брешь в Границе.
Аннабель закатывает рукава, и Гоша видит худые руки, покрытые небольшими шрамами.
– Ух ты! – говорит он.
– А это больно? – спрашивает Лёва.
– Конечно, это больно, – отвечает Аннабель, – но мы не боимся боли. Мы считаем себя мертвыми и поэтому ничего не боимся.
– И часто вы это делаете? – спрашивает Марина.
– Когда надо – тогда и делаем, – отвечает Аннабель.
– Что-то ты слишком живая для мертвой, – поддевает ее Марина. – И одежда у тебя как у живых, и даже ножичек – самодельный.
– Мертвая одежда – для мажоров, – говорит Аннабель, – смертники сами делают себе одежду. Мы сами делаем и свою одежду, и свою судьбу!
Девочки опять смотрят друг на друга с вызовом, и Гоша думает: что они как с цепи сорвались? Неужели нельзя по-нормальному? Ему неудобно перед Аннабель, он хочет ей объяснить: Марина на самом деле вовсе не такая вздорная, она – клевая девчонка, с ней хорошо дружить. Но Гоша помнит: Аннабель не забыла драки у гаражей – и молчит.
Лёва смотрит на друга, потом вздыхает и говорит, почти как взрослый:
– Девочки, может, хватит? Что вы, в самом деле, как маленькие.
Марина пожимает плечами и отворачивается.
Аннабель берет в правую руку нож и рассекает вену на левой. Ника вскрикивает.
– Теперь вы, – говорит Аннабель. – Потом мы смешаем кровь, нарисуем звезду и попробуем пробить дыру. Ну, кто первый?
Она смотрит на четырех друзей.
– Чего, опять боитесь? – говорит она, и тогда Гоша протягивает руку за ножом.
Пальцы у Аннабель совсем холодные.
Гоша сжимает нож покрепче – короткая вспышка боли, вовсе не так страшно, как он думал. Он растерянно смотрит, как порез набухает кровью. Густые капли падают на пол.
– Дай мне, – слышит он голос Ники.
Девочка берет нож, Гоша встречает ее взгляд. Не отводя глаз, Ника делает почти незаметное движение – и тут же вскрикивает, выронив нож.
Гоша думает: надо сказать Нике что-нибудь, но не может придумать – что.
Марина поднимает упавший нож, смотрит на него с недоумением, закатывает рукав, пожимает плечами и каким-то будничным жестом – словно режет хлеб – рассекает вену.
– Ну, Лёва, давай, – говорит она.
– Давай, Лёвка, это не больно совсем, – вторит ей Гоша, хотя рука с каждой минутой болит все сильнее.
Лёва прикладывает лезвие к запястью и несколько раз возит туда-сюда.
– Резче давай, – советует Гоша.
Лёва дергается – получилось! – и возвращает нож Аннабель.
К этом моменту она уже размотала второй сверток: теперь Гоша видит, что в газете лежат пять магнитных свечей, таких же, как та, которой они три месяца назад вызвали из Заграничья Майка.
– Ну вот, – говорит Аннабель, – теперь мы должны кровью нарисовать звезду в круге, стать каждый в верхушке луча, поставить перед собой магнитные свечи, зажечь и взяться за руки. Тут главное – не разжимать рук, что бы ни происходило.
– Мне кажется, мы это уже однажды проходили, – говорит Марина, – только без крови и с одной свечой. Боюсь, во второй раз этот дом вообще развалится.
– Ладно, – говорит Ника, – давайте уж закончим, если начали.
Звезда получилась совсем небольшой, и ребята почти касаются друг друга плечами. Гоша держит за руку Нику и Лёву, Лёва – Аннабель, та – Марину, а Марина – Нику. Магнитные свечи горят уже несколько минут. Ничего не происходит.
– А почему ты думаешь, что это должно сработать? – говорит Марина.
– Я знаю, что должно, – отвечает Аннабель.
– А ты пробовала когда-нибудь?
Аннабель молчит.
– Пробовала или нет?
– Сама нет, но мне говорили…
Марина смеется:
– Обалдеть! Мы, как дураки, режем себе руки, заливаем все кровью, жжем магнитные свечи и водим здесь этот дурацкий хоровод – а, оказывается, тебе это только говорили! Где говорили? В детском саду? В младшей группе?
– Вовсе и не в детском саду! – отвечает Аннабель, и в этот момент в дальнем конце дома раздается грохот.
– Началось! – говорит Ника.
– Я же говорила! – торжествующе заявляет Аннабель.
– Тихо! – говорит Лёва, и только тогда Гоша слышит, что кто-то идет к ним через комнаты. Ника что есть силы сжимает его руку.
Гоша смотрит на Аннабель: ее глаза широко распахнуты, она смотрит куда-то ему за спину. Он оборачивается: в проеме двери мало-помалу проступает угловатая фигура.
– Я так испугался, чуваки, – говорит Майк, – а это снова вы!
12
– А еще у меня с собой есть интердвижок, смотрите!
Майк достает из кармана небольшой диск, чем-то похожий на айпо, но круглый, как блюдце. Со всех сторон из его нижней части торчат провода с кольцами на конце.
Они все сгрудились вокруг. Даже Аннабель молча заглядывает Майку через плечо. Небось, первый мертвый в ее жизни, злорадно думает Марина. Тоже мне, смертница!
– Надо всем взяться за кольца, – поясняет Майк, – чем больше народу, тем лучше прием. Потом надо натянуть провода, чтобы интердвижок висел в воздухе.
Ребята делают, как сказал Майк. Он тоже просовывает палец в одно из колец и тянет на себя. Другой рукой он по-прежнему сжимает кисть Марины. Ей чуть больно, но почему-то это пожатие ей приятно. Рука у Майка теплая и немного влажная.
– Он начнет светиться, и надо, чтобы кто-нибудь набрал вот здесь никкод, – и Майк, отпустив кольцо, тыкает в буковки на небольшом экране в центре устройства. – Мы называем этого человека СМИ – сокращенное от Старший модератор интердвижка.
– Ты говорил, никкод – это что-то вроде номера телефона, да? – спрашивает Лёва. – И у тебя, наверное, есть какая-нибудь телефонная книжка с номерами?
– Да, конечно, вот она, в самом движке, – Майк быстро пробегает пальцами по экрану, и Марина видит, как сменяют друг друга незнакомые имена и фамилии, написанные на каком-то мертвом языке, – но вам это не нужно, вы же никого здесь не знаете. Это я все удалю, а впишу свой ник-код.
– А как люди получают такие коды? – спрашивает Лёва. – Им их выдают?
– И долго надо стоять в очереди? – добавляет Ника.
– Зачем – в очереди? – удивляется Майк. – Нужно вот сюда зайти, ввести свое имя и выбрать себе никкод.
– Любой?
– Нет, свободный, – Майк отпускает Маринину руку. – Я сейчас сам сделаю, это нетрудно, подождите минутку.
Некоторое время Марина смотрит, как пальцы Майка бегают по экрану. Сегодня он совсем не похож на того перепуганного мальчишку, которого она видела в последний раз. Губы чуть приоткрыты в полуулыбке, поблескивает скобка, голубые глаза не отрываются от маленького экранчика.
– Вот, – говорит Майк, – я завел вам никкоды. Легко узнать: там обязательно должна быть такая загогулина, ну вот эта. Мы его называем собачий хвост, или просто хвост. В записной книжке, смотрите, – только я по-нашему имена написал, ничего?
– Нормально, – говорит Лёва, – мы в школе мертвые языки проходим, уж имена-то как-нибудь прочтем.
– А на каком из мертвых языков ты говоришь? – спрашивает Аннабель.
Это первые слова, которые она произносит с тех пор, как появился Майк.
– На инглийском, – говорит Майк, – и немного на франкском.
– Здорово! – Аннабель берет его за руку и говорит на инглийском: – Я специально изучала ваш язык, чтобы говорить с мертвыми. Я – смертница, я хочу быть такой, как вы!
Майк смотрит на нее удивленно.
– Зачем? – спрашивает он на всеобщем языке. – Зачем ты хочешь быть мертвой? Ты ведь рано или поздно все равно такой станешь. Все живые станут мертвыми – а вот мертвые живыми никогда.
Аннабель смущенно опускает глаза, и Гоша трогает Майка за плечо:
– А никкод моей мамы никак нельзя узнать?
– Ну я и лох! – Майк хлопает себя по лбу. – Чуть было не забыл! Я же прочитал ваш флоппи: у отца сохранилась копия в писюке. Там в одном файле есть никкод твоей мамы. Я его уже ввел в этот интердвижок.
– Спасибо, – сказал Гоша, – значит, я могу связаться с моей мамой?
– Ну да, – смутился Майк, – если у нее есть с собой интердвижок и там, где она, нормальный прием. Если долго вращать блюдце, то должно получиться.
Ага, Марина, вращать блюдце – это значит звонить по этой штуке. Надо запомнить. Майк интердвижок. Вот клево, теперь у нас будет своя мертвая вещь. И не какой-нибудь видик, а совсем уникальная, секретная вещь! Небось, даже папа такой никогда не видел! Разве что дядя Коля, да и то – вряд ли.
– Спасибо, – говорит она Майку и пожимает руку.
Пальцы мальчика на мгновение стискивают ее ладонь, Майк смотрит Марине в глаза, словно хочет сказать что-то, – и в этот момент они слышат треск, а потом – истошный визг Ники.
Марина сразу понимает: кто-то отрывает доски от заколоченного окна. ДэДэ? – почему-то сразу думает она. Но нет: снаружи к стеклу прижимается нечто.
Не лицо, не маска, не морда.
Нет – сплошные струпья, язвы и гнойники. Раны, открытые, словно лишние пары глаз или беззубые рты.
Нике кажется: ее крик заглушает все остальные звуки. Но все равно она слышит треск, с которым существо за окном отдирает доску за доской, слышит скрип, с которым гниющие пальцы скребут стекло.
– Ромерос, – шепчет Майк, – зомби. Кранты, чуваки, надо валить отсюда.
– Шкаф! – кричит Лёва. – Надо закрыть окно шкафом!
– Верно, – отзывается Гоша, – в кино так всегда и делают!
Все вместе они бросаются к шкафу, стоящему у стены, толкают и тянут к окну. Ника старается не смотреть в ту сторону, но все равно слышит треск и скрип. Шкаф такой тяжелый, что ей кажется: еще немного – и у нее что-то порвется внутри. Она видит покрытое потом лицо Аннабель, совсем близко. Девушка тяжело дышит, мокрая черная челка прилипла ко лбу. Пальцы у Ники почти разжались, она упирается спиной в стену и, скосив глаза вправо, видит страшное существо совсем близко – и тут стекло со звоном разбивается. Ника кричит, разжимает пальцы и отскакивает.
Шкаф с грохотом падает, завалив окно и преградив путь зомби.
– Откуда он взялся? – говорит Гоша.
– Я не знаю, – срывающимся голосом отвечает Майк, – они лезут через дыры в Границе, но откуда они снаружи дома?
В этот момент снова раздается треск – это отлетают доски на противоположном окне.
– Бежим отсюда, – кричит Марина, – мы не закроем все окна! Надо прятаться!
Ника бежит, перед ней – Марина и Майк, следом – Аннабель и Гоша с Лёвой. Череда комнат кажется бесконечной, слева и справа трещат доски на окнах, Ника старается не слушать, не смотреть.
Они вбегают в последнюю комнату – что-то вроде кладовки. Ника понимает, почему Марина вела их сюда: здесь нет окон.
– Надо чем-то завалить дверь, – говорит Лёва.
Ника осматривается в полумраке: если не считать нескольких поломанных стульев, комната пуста.
– Сундук в соседней комнате, – говорит Марина. – Если притащить сюда, мы сможем забаррикадироваться.
Гоша распахивает дверь и кивает Аннабель:
– Пошли!
Майк и Лёва бегут следом, Марина и Ника – за ними.
Сундук старый, обитый железными обручами, с четырьмя кожаными ручками по бокам.
– Майк, Гоша – беритесь спереди, – командует Марина, – я с Лёвой – вот эту, Аннабель с Никой – ту. Поднимаем на раз-два-три!
– Мы не успеем, – говорит Майк, – они уже в доме.
– Не дрейфь, – говорит Марина, и Ника удивляется ее спокойствию. – Раз-два-три!
Сундук отрывается от пола, Ника слышит шумное дыхание Аннабель, видит набухшие жилы на шее Гоши.
Шаг за шагом они двигаются к спасительной кладовке.
– Еще немного, – хрипит Марина, – мы почти дошли.
И в этот момент медленно, словно в кошмаре, распахивается боковая дверь, и Ника видит, как сочащийся гноем обрубок хватает Гошу за плечо, а следом уже тянется клоака рта, кровоточащие десны, желтые зубы…
Кожаная ручка вырывается из сведенных пальцев, Ника кричит, не в силах пошевелиться – и в этот момент кто-то отталкивает ее, она падает на сундук и едва успевает заметить черную с серебром спину, метнувшуюся наперерез зомби, а потом – выкрик хэ! на самом выдохе, и тут же – звериный визг, не то стон, не то плач. Ника поднимает голову: это вопит зомби. В полуметре от нее, покачиваясь, блюя кровью, размахивая обрубком. Вместо кисти – дымящийся срез.
Ника видит, как Гоша разворачивается и бьет ромерос ногой в грудь – тем же ударом, что когда-то Вадика. Уродливая фигура вываливается обратно в дверной проем. Аннабель в замешательстве смотрит на дымящийся серебряный нож, словно раздумывая, что с ним делать, потом сует в карман куртки.
– Что стоите? – кричит Марина. – Раз-два-три – взяли!
– Они его точно не сдвинут? – с опаской спрашивает Ника.
В кладовке темно и тесно. Совсем рядом – шумное дыхание кого-то из ребят. Чьи-то пальцы касаются Марининой руки – и она узнает Майка.
– Не сдвинут, – говорит она, – ты же видела, какой он тяжелый.
– Все равно, – говорит Аннабель, – мы должны быть готовы к атаке. У кого-нибудь есть оружие?
Все молчат.
– Мы можем заточить ножки от стульев, – предлагает Гоша, – и стараться бить в голову.
– Можно и не затачивать, – говорит Марина, – просто – бить!
Пальцы Майка сжимают ее кисть, и она думает: «Да, я молодец. Быстро взяла себя в руки. Теперь главное – не расслабляться. Даже если они смогут опрокинуть сундук, одну дверь всегда можно оборонять».
Вот только вопрос – как долго?
В темноте слышно, как Гоша с Левой обламывают ножки от стульев и передают их Аннабель.
– Нет, – говорит она, – серебряным ножом их не заточишь. Марина права: будем просто бить.
И тут Марина слышит над самым ухом шепот Майка:
– Я все время думал о тебе, все эти годы. Ждал, пока ты позовешь. Я так счастлив, что мы снова вместе! Я еще тогда хотел тебе сказать – ты самая лучшая на свете.
Марина пытается разглядеть его лицо, но в темноте ничего не видно.
– Глупости, – тоже шепотом отвечает она, – я самая обычная.
– Нет, нет, – шепчет Майк, – ты смелая, ты умная, ты очень красивая.
Она чувствует руку на своем плече. Он обнимает меня, удивляется Марина, он, что, влюбился?
Марина знает: мальчики иногда влюбляются в девочек. Девочки тоже все время влюбляются, на переменах вечно обсуждают – кто в кого. Мальчики говорят с мальчиками, девочки – с девочками. Никогда мальчики не говорят девочкам о любви, не говорят таких слов. Несколько лет назад Марина подозревала, что Лёва влюблен в нее, – но они никогда не говорили бы об этом.
Влюбленные должны вздыхать издалека, писать любимое имя на своей сумке или в тетрадках. Если и заговорить, то о какой-нибудь ерунде. Сказать: ты самая лучшая на свете, взять за руку, обнять за плечи – это невероятно, невозможно.