Так же невозможно, как атака зомби-команды посреди столицы.
Марина замирает. Ладони Майка касаются ее лица. Как будто гладит, думает Марина и совсем близко чувствует в темноте дыхание, а потом – чужие мертвые губы прижимаются к ее губам.
Это – поцелуй, да. Марина чуть разочарована: в книжках столько написано – сердце рвется из груди, все такое.
Не похоже: сердце вроде на месте.
Может, все случилось слишком неожиданно?
Майк шепчет, уже совсем тихо: Я тебя люблю. А потом – страшный хруст, снова визжит Ника, сундук больно бьет Марину по бедру, откуда-то пробивается слабый луч света.
– К двери! – кричит она. – Они атакуют!
Впятером они пытаются придвинуть сундук назад – но дверь выгибается под тяжестью множества тел, одна за другой отлетают доски дверного косяка, в комнату тянутся гниющие руки, сочащиеся слизью пальцы, покрытые струпьями обрубки.
Марина что есть силы колотит по ним ножкой стула, где-то визжит Ника, на два голоса раздается уверенное хэ! Гоши и Аннабель, но щель все расширяется, и вот в кладовку просовывается голова с распахнутой пастью, с обвисшими слизистыми мешками щек. Марина вбивает палку прямо в пустую глазницу – зомби рушится куда-то вниз, унося с собой ее оружие.
– Дайте еще! – кричит Марина, и Лёва из темноты кидает изогнутый обломок спинки.
Марина принимается орудовать им, как серпом. Руки, пальцы, головы, глаза, рты, язвы, кровь, слизь, гной… Она не чувствует времени. Опять и опять ругается на мертвом языке Майк, издает боевой клич Гоша, что-то кричит Ника. Хрюканье, визг, стоны – все звуки сливаются в кошмарный гомон.
Зомби падают под ударами, но щель становится все шире. Пот заливает глаза. Марина хочет сбросить куртку, но некогда – зомби все лезут и лезут, тела все рушатся и рушатся.
Майк сказал, что он меня любит, некстати думает Марина. Мертвые такие странные.
Ломается кусок спинки, Ника подает какую-то новую деревяшку, рука Марины поднимается и опускается – механически, как во сне. При каждом ударе хлюпает мертвая плоть зомби.
Вдруг все прекращается.
Марина переводит дыхание и сбрасывает окровавленную куртку. Недвижные тела почти полностью закрывают проход – возможно поэтому зомби остановились.
– Хотел бы я увидеть это в кино, – говорит Лёва.
– Эй, пацан, покажи класс! – переводя дыхание, говорит Гоша, и все смеются.
– Вы не поняли, – объясняет Лёва, – я бы хотел, чтобы про нас сняли кино. Мы же – герои!
– Я – нет, – говорит сокрушенно Ника, – я жуткая трусиха.
– Мы – герои, – повторяет Марина и, вспомнив слова Майка, добавляет: – Мы самые лучшие на свете!
– Они вернутся, – говорит Аннабель, – они всегда возвращаются. Что мы будем делать? У нас почти не осталось оружия.
– Давайте посмотрим, – предлагает Гоша, – может, еще что-нибудь найдем?
Марина нагибается и начинает шарить по залитому кровью и слизью полу.
– Черт, ничего не видно!
– Подожди, – говорит Майк и вытаскивает из кармана айпо.
В слабом свете маленького экрана Марина различает лица своих друзей: растрепанные, грязные, окровавленные, они смотрят друг на друга и нервно улыбаются.
– Когда мы станем мертвые, – говорит Ника, – мы же все равно останемся друзьями, правда?
– Ну, до этого еще далеко, – говорит Марина, – не дрейфь.
Нас наверняка уже ищут.
– Вряд ли нас ищут здесь, – говорит Лёва, – мы же никому про этот дом не говорили.
– Ну, все равно, – отвечает Марина, – будем держаться, пока есть силы. Не сдаваться же нам, верно?
И тут они снова слышат, как приближаются шаркающие шаги, плотоядное похрюкиванье, взвизги…
– За дело! – говорит Марина.
И вдруг понимает: в комнате кто-то есть.
Странное, необъяснимое чувство – будто в дальнем углу что-то зашевелилось, зашуршало. Может, крыса?
– Посвети туда! – командует она Майку, тот поднимает айпо, и в тусклом свете Марина различает в углу высокую закутанную фигуру. Человек делает шаг вперед, он стоит совсем близко, теперь уже все видят его. Забыв о приближающихся зомби, они смотрят на незнакомца – и тут он сбрасывает плащ. На нем что-то вроде формы, в полумраке трудно различить – какой. Мужчина смотрит на Майка и говорит со слабой улыбкой:
– Привет, племяш! – и добавляет: – Похоже, я чуть было не опоздал.
А потом он выбрасывает руки вперед, они словно вырастают, словно удлиняются на глазах, ладони вспыхивают серебром – и расцветают яркими, слепящими вспышками.
Марина отскакивает, Майк роняет айпо – но комната и так освещена белым пламенем, толчками вырывающимся из двух серебряных пистолетов в руках незнакомца. Неподвижные тела, загораживающие проход в комнату, разлетаются, объятые огнем. Мужчина одним ударом ноги отбрасывает сундук – рушатся остатки двери, открывается проход.
Озаренная серебристым сиянием выстрелов фигура вырастает в дверном проеме.
– Что, узнали меня? – кричит мужчина, и тьма отвечает паническим воем, отчаянным стоном, ором, лаем. – Узнали? Ну тогда – встречайте!
И сполохи огня уносятся в темноту.
От грохота у Марины закладывает уши – и вдруг обрушивается тишина, опустевшие магазины со стуком падают на пол.
Незнакомец поворачивается к Майку:
– Познакомишь меня со своими друзьями, племяш?
– Конечно, дядя, – Майк показывает на стоящих вокруг ребят: – Ника, Лёва, Гоша, Аннабель, а это – Марина.
– Очень приятно, – говорит мужчина. – Вы молодцы, ребята. Вижу, хорошо сражались. Наверно, даже без меня справились бы, а?
Он смеется, и Марина вспоминает: десять минут назад она была уверена, что все кончено, – и улыбается в ответ.
– Майк, как всегда, забыл меня представить, – говорит мужчина. – Я – дядя Ард, майор Ард Алурин.
– Ух ты! – говорит на этот раз Лёва.
13
– Они только отступили, – говорит Алурин, – у нас есть минут десять до следующей атаки. У вас есть серебряные ножи?
– Только у меня, – с гордостью говорит Аннабель.
– Плохо, – качает головой Алурин.
Он сидит на поваленном сундуке, в ногах – зажженный фонарь. Ребята столпились вокруг, на самой границе света и тьмы. Лицо Алурина в тени, хорошо видны только руки, один за другим вставляющие патроны в магазины, – и два больших серебряных пистолета.
Гоша осторожно тянется к пистолету и кончиками пальцев касается серебристой рифленой рукоятки.
– Так и просится в руку, да? – улыбается Алурин. – Лучшее оружие, какое только можно достать по обе стороны Границы. «Хирошингу-2001», сорок пятый калибр, магазин на двадцать патронов, специальная модель с увеличенной убойной силой. Разносит зомби на части с пятидесяти метров. Хочешь взять?
Гоша завороженно кивает и бережно сжимает пистолет в потной ладони.
– Легко взять – трудно выпустить, – усмехается Алурин. – Дай-ка его сюда.
– Скажите, дядя Ард, – вернув пистолет, спрашивает Гоша, – почему, если Граница проходит внутри дома, зомби атаковали нас снаружи? Как они проникли в город? Может, не в доме дело?
В Гошином голосе звучит легкая обида: он так полюбил этот дом, считал его своим даже больше, чем родительскую квартиру, – а вот на тебе!
– Это называется «эффект решето», – объясняет Алурин. – Иногда вокруг свежей бреши в Границе образуется множество новых ходов. Вы открыли один проход здесь, внутри дома – им прошел Майк, – а несколько десятков дыр возникло снаружи: оттуда и потянулись зомби. Такое ощущение, что они стояли наготове, не одиночные ромерос, а целая зомби-команда – уж больно слажено действовали. Возможно, твой отец, – и Ард кивает Майку, – подготовился заранее.
Алурин говорит уверенно и спокойно. Слабые щелчки патронов, встающих на свои места, словно аккомпанируют ему.
– Мой брат Орлок – опасный и злой человек. Когда мы оба были живыми, я не подозревал, что он работает на мертвых, но теперь понимаю – Орлок всегда хотел власти. Вскоре после Проведения Границ мой брат стал ведущим сотрудником секретной лаборатории Министерства по делам Заграничья. Считалось, что доктор Алурин изучает, как повелители подчиняют себе упырей, – но на самом деле Орлок искал способ подчинить своей воле живых, используя тот же самый механизм. Он действительно был талантливый ученый – так, по ходу дела он открыл принцип ограничения… его еще называют принципом свободы воли. Вы, наверно, проходили его в школе?
– Нет, – говорит Марина, – папа упоминал его однажды, но я не поняла, что это.
Ника вдруг задумывается о своем отце: вот майор Алурин, мертвый, пришел и спас их, а теперь сидит, разговаривает. Может быть, он встречал где-то ее папу? Должны же хорошие мертвые знать друг друга?
– На самом деле, это очень просто. Вы знаете, у мертвых есть Знание, а у живых его нет. Зато у них – у вас – есть свобода воли, возможность выбирать между добром и злом.
– А мертвые разве не могут выбирать? – спрашивает Ника.
– Мертвые уже выбрали, – говорит Алурин, – еще при жизни. Или в момент смерти. Или – в одном из промежуточных миров. Очень часто им стыдно за свой выбор – говорят, поэтому они не могут вспомнить, кем они были, пока были живыми. Это очень тяжело, быть мертвым.
Алурин вздыхает, и Ника думает: неужели даже такой великий герой, как Ард Алурин, стыдится того, что делал, пока был живым? Интересно, он знает, что в школах детям до сих пор рассказывают о его подвигах?
– Свобода воли позволила живым воздвигнуть Границу – и она же дает им возможность делать в ней бреши и проходы. Мертвые могут только активировать эти дыры, если они плохо заделаны, – вот почему вы все живете в безопасности, в спокойном и счастливом мире. И эта же свобода воли не позволяет превращать живых в упырей – сначала их надо убить. Орлок понял это довольно быстро – он сделал доклад на Президиуме Министерства, на него посыпались награды, его лаборатории ни в чем не было отказа, какое бы оборудование он ни попросил и какой бы эксперимент ни задумал. Тогда-то он и стал вызывать мертвых, подчинять их своей воле и после этого отправлять в промежуточные миры, где они пребывали в каком-то подобии анабиоза, ожидая, пока Орлок вызовет их снова. Вероятно, мой брат хотел собрать большую армию. Он не довел свой план до конца: один из вызванных им мертвых оказался полковником мертвой контрразведки и сумел завербовать Орлока, прежде чем мой брат превратил его в упыря и отправил в резерв. Спустя некоторое время Орлок активировал полученные от полковника контакты с командованием мертвых – причем в одной из самых милитаристких и жестоких областей Заграничья. Он расчитывал получить от них необходимые для работы Знания, но в какой-то момент понял, что сам стал пешкой в чужой игре. По плану генералитета здесь, в вашем мире, армия упырей Орлока должна была стать авангардом вторжения мертвых. Орлок понял, что война неизбежна, и решил заранее перейти на сторону тех, кого считал победителями. Он оформил себе командировку в Заграничье – с его влиянием и славой это было проще простого, – а потом стал невозвращенцем.
Алурин снова вздыхает. Наверное, он жалеет, что не остановил брата, думает Ника, не догадался, что с ним происходит.
– Для меня это стало потрясением. Мой старший брат, которым я всегда так восхищался, – и вдруг невозвращенец. Не просто невозвращенец – глава особого отдела «черных отрядов», командир огромной мертвой орды, ждущей только возможности напасть на живых… Возможно, поэтому я и пошел в армию: я хотел искупить вину своей семьи… А потом началась война.
Ника помнит, что было дальше. Ей становится жалко майора Алурина: он не смог остановить брата, спасти жену и дочь. Там, в Заграничье, он, наверное, совсем один.
Она подвигается поближе к Арду Алурину и спрашивает:
– Скажите, а там, в Заграничье, есть другие мертвые, которые как вы… которые на стороне живых?
Алурин проводит тяжелой рукой по взлохмаченным Никиным волосам.
– Да, конечно. Мертвые разные, как и живые – разные. Если честно, большинству из нас нет дела до живых. Своих забот хватает. Преступность, перенаселенность, безработица, инфляция, голод… ну, вам в школе должны были рассказывать. У мертвых – своя жизнь. Это я сохранил память, сохранил верность тому, во что верил, пока был жив, – но даже я все равно мертвый. Мертвые и живые дожны быть разделены – неслучайно мертвые не могут долго находиться в мире живых: с кого-то слезает слоями кожа, кто-то сходит с ума…
– А вы? – спрашивает Лёва.
– Я мгновенно сгораю на солнце, – отвечает Алурин, – ну, на живом солнце, конечно.
– Отец говорил: ему нечего бояться в мире живых, – замечает Майк.
– Да, Орлок очень силен, – кивает Алурин. – Он использовал свою свободу воли, чтобы стать невозвращенцем. В отличие от большинства из нас, мертвых, он перешел на эту сторону добровольно – и мог как следует подготовиться. Он в самом деле не боится дневного света – это важно для него, потому что он не оставил идеи вернуться сюда и захватить власть над живыми. Поэтому я и говорю твоим друзьям: остерегайтесь моего брата. Он что-то замыслил – и, судя по всему, вы нужны ему для его плана. Будьте осторожны.
– Да, – говорит Марина, – мы уже поняли. Мы будем остерегаться.
– Вы с Орлоком продолжаете враждовать? – спрашивает Лёва.
– Да, все эти годы, – усмехается Алурин. – Или столетия. У нас там сложно со временем, вы же знаете.
– Дядя Ард, – говорит Лёва, – я давно хотел спросить: а что происходит с мертвыми, когда их убивают? Серебряной пулей или как-нибудь еще. Куда они попадают?
– Не знаю, – отвечает Алурин. – Есть граница между мертвыми и дважды мертвыми – и куда как крепче вашей Границы. Говорят, в некоторых мертвых областях есть люди, которые заглядывали на ту сторону, видели дважды мертвых. По мне, так это только бабьи россказни. Когда мертвых уничтожают, от них ничего не остается. Я, во всяком случае, так думаю.
Вот что такое – быть мертвым, думает Ника. Знать, что если ты снова умрешь, то уже не будет ничего. Все закончится.
Она поднимает голову и тихо говорит Алурину:
– Спасибо, что вы пришли. Я очень боялась.
– Ну что ты, – отвечает Алурин, – на самом деле ты смелая девочка. Любой бы на твоем месте испугался.
– Скажите, – спрашивает Ника, – вы не встречали там, в Заграничье, моих маму и папу? Их зовут Мария и Степан Логиновы, они попали туда два года назад.
– Прости, – Алурин встает, – если и встречал, то они не помнили своих имен. Но я попробую их найти, если хочешь.
– Да, – говорит Ника, – да, пожалуйста. Мне это очень важно. Передайте им, что я их люблю и помню до сих пор и что я уверена – они остались добрыми, хорошими людьми.
– Да, – говорит Алурин, – я передам.
Он гладит Нику по голове, слезы наворачиваются ей на глаза. На секунду она представляет: это папа вернулся, чтобы еще раз сказать – он любит ее.
– Тебя зовут Ника, правильно? – спрашивает Алурин.
Девочка кивает.
– У меня была дочка, – говорит он. – Когда Орлок сделал ее мертвой, она была как раз твоих лет.
Павел Васильевич говорил, она была похожа на меня, вспоминает Ника, но ничего не говорит.
– Вы видитесь с ней сейчас? – спрашивает Лёва, но Алурин не отвечает. Медленно он поднимает длинный белый палец и шепотом говорит:
– Тише!
Майк и Марина, о чем-то шептавшиеся в темноте, замолкают, и теперь все слышат глухой далекий рокот.
– Идут, – говорит Алурин и встает. – Держитесь все вместе, старайтесь от меня не отрываться. В бой не лезьте – вы уже сегодня повоевали.
– У меня есть нож! – говорит Аннабель.
– Побереги его для следующего раза, – усмехается Алурин. – Сегодня мой праздник, не лишай меня удовольствия.
Он распахивает заслонку фонаря, и луч света освещает коридор.
Два десятка зомби медленно приближаются, покачиваясь из стороны в сторону.
– И это все? – говорит Алурин. – Даже скучно.
Он вскидывает пистолеты – каскад вспышек, грохот выстрелов. Ника видит лицо майора Алурина: в нем нет ни следа той нежности, которая чувствовалась всего несколько минут назад, – только радость, только ярость, только слепое упоение битвой.
Зомби падают на пол, превращаются в бесформенную груду, растекаются зеленоватыми лужами гноя. Алурин перезаряжает пистолеты – и в этот момент что-то круглое, вертящееся вылетает из полумрака. С треском снаряд разрывается у Никиных ног, желто-зеленые брызги летят во все стороны, несколько капель попадают на руку – и Ника кричит от неожиданной боли.