Поскольку македонскую государственность провозгласили на территории, после Второй мировой войны административно отошедшей к Сербии, посвященный Антифашистскому собранию мемориал, когда время пришло, оборудовали на бывших монастырских землях в ближайшем “своем” селе Пелинац. Коммунисты перекраивали карту Европы не смущаясь, но планы Иосипа Броза Тито расширить южнославянское государство за болгарский и греческий счет не сбылись. Так называемую пиринскую Македонию (название происходит от горного массива на юго-западе современной Болгарии) партизанский маршал планировал переподчинить себе. О “македонском” выходе к Эгейскому морю Тито еще до окончания войны договорился со Сталиным (советский вождь согласился счесть Салоники славянским городом). Однако из этого ничего не вышло, а еще полвека спустя новая Македония оказалась в окружении соседей, каждый из которых имеет к ней какие-нибудь претензии.
До монастырского съезда 1944 года македонские славяне использовали свой язык преимущественно для бытового общения. Родная речь иногда звучала в театральных постановках, применялась для выпуска прокламаций и малотиражных подпольных газет. Базой для “официальной” словесности послужили распространенные в долине Вардара центральные говоры западномакедонского диалекта – те, что посвободнее от влияния и сербского, и болгарского языков. Идеологической подкладкой лингвистической (да и национальной) конструкции стала работа македоно-болгарского филолога Крсте Мисиркова “О македонском вопросе”. В Скопье эту книжку в полторы сотни страниц считают краеугольной для толкования понятия “македонизм”, а в Софии в трактате Мисиркова находят многочисленные внутренние противоречия. Я тщательно проштудировал все пять глав, только чтобы понять: оценка этого труда и фигуры его автора зависят от национальных предпочтений. Да, в книге есть такие слова: “Я – македонец и в интересах моей родины заявляю, что не Австро-Венгрия и Россия являются врагами Македонии, а Болгария, Греция и Сербия”. Но найдутся в творческом наследии Мисиркова и работы, написанные с позиций радикального болгарского национализма. В конце жизни он призывал македонцев-славян признать болгарскую идентичность, принял болгарское подданство и время от времени считал самого себя болгарином. Памятники Мисиркову стоят во многих македонских городах и селах, но похоронен он, скончавшийся в 1926 году в крайней бедности, в Софии.
Ключевой фигурой послевоенной македонской лингвистической стандартизации считается Блаже Конески, универсальный ученый, просветитель эпохи нового балканского Возрождения: он и автор свода орфографии, и писатель, и поэт, и редактор литературных журналов, и президент Академии наук и искусств. Именно Конески смахнул пыль с обложки книги “О македонском вопросе”, именно ему пригодился Мисирков. Югославские коммунисты ковали быстро, пока железо было горячо: в 1945 году закрепили кодификацию языка, организовали и национальный театр, и университет с нужными кафедрами, и радиостанцию; по всей крестьянской республике открыли курсы ликвидации неграмотности. Вышел в свет толковый словарь на шесть тысяч слов; наконец, за парты сели первоклашки, для которых новомакедонское письмо стало единственно естественным. Возникла и македонская школа оперного искусства, пусть в ней и немного классов. Пионер жанра, композитор Кирил Македонски, известный и как теоретик музыкальной терапии, сочинил три опуса на историко-патриотические темы: “Гоце”, “Царь Самуил”, “Илинден”. В устном употреблении, по крайней мере в Скопье, до сих пор городское койне и (все еще часто среди представителей старших поколений) сербский язык югославских образцов. Но важнее рассуждений злопыхателей об обилии языковых заимствований в македонском самоощущение нации, определившей себя через слово, которое она считает родным.
Треть граждан балканской республики составляют албанцы, турки, цыгане, про которых в гимне страны ни слова не поется и в конституции страны ни слова не говорится, и это придает ситуации некоторую кособокость. Разногласия между представителями двух самых многочисленных этнических общин часто составляют главное во внутриполитической повестке дня. От большой албанско-славянской войны и разлома государства на переломе XX и XXI веков страна убереглась. В 2001 году жертвами столкновений на северо-западе Македонии, где в основном сосредоточена албанская община, стали 100 или 200 человек, больше 1000 получили ранения. Вооруженный конфликт погасили, албанским партизанам не удалось добиться провозглашения республики Иллирида.
Мне довелось в ту тревожную пору побывать в мусульманских кварталах Тетова, самого крупного города Македонии с преимущественно албанским населением. Физической угрозы безопасности я не чувствовал, но мир вокруг казался чужим и без всяких причин воспринимался как настороженно-враждебный. Впрочем, чтобы услышать эту ноту безнадежности, тогда вовсе не обязательно было приезжать в Македонию – ощущение чреватой стрельбой и кровью беды прекрасно передавал, скажем, снятый в 1994 году фильм режиссера Милчо Манчевского “Перед дождем”. Мораль его картины сводилась к следующему: что бы вы ни делали, как бы ни поступали, как бы ни берегли себя и своих близких, война все равно неизбежна, словно летняя гроза, просто потому что так веками устроена балканская жизнь.
ДЕТИ БАЛКАН
МАТЬ ТЕРЕЗА КАЛЬКУТТСКАЯ
святая монахиня
У знаменитой католической монахини, основательницы религиозной конгрегации “Сестры миссионерки любви”, занимающейся служением больным и бедным, вряд ли было македонское национальное сознание. Мать Тереза говорила на пяти языках, среди которых не числился македонский. Агнес Гондже Бояджиу родилась в 1910 году в Ускопе в зажиточной христианской семье косовских албанцев и жила в родном доме до 18 лет. Ее детская мечта о католическом служении в Индии исполнилась в 1929 году, когда, начав свой подвиг на Британских островах в монашеском ордене “Ирландские сестры Лорето”, она приняла постриг и под именем Тереза отправилась сначала в Дарджилинг, а затем в Калькутту (теперь Колката). Два десятилетия сестра Тереза преподавала в местной женской школе Святой Марии, а в 1950 году основала женскую конгрегацию, шефствующую над школами, приютами и больницами для бедных. Ныне “Сестры миссионерки любви” управляют сотнями домов милосердия в 120 странах мира. В 1979 году матери Терезе присудили Нобелевскую премию мира с формулировкой “За деятельность в помощь страждущему человеку”. Она скончалась в 1997 году в Индии, а в 2016-м была канонизирована. Римская курия признала: мать Тереза совершила по крайней мере два чуда, исцелив больных раком из Индии и Бразилии. Святая Тереза – кавалер наград многих стран мира, о ней сняты кинофильмы и написаны книги, в 1970-е годы она считалась одной из самых популярных женщин в мире. Сказанная ею однажды фраза – “Любви людям не хватает больше, чем хлеба” – наверняка переживет века. Тем не менее деятельность “Сестер миссионерок” вызывала не только восторженные отклики. Утверждалось, например, что лишь малая часть пожертвований использовалась монахинями на цели благотворительности. Мать Терезу критиковали за слишком строгий уход за больными и плохие условия содержания пациентов в хосписах и лепрозориях, за догматичные взгляды на жизнь и веру – она активно выступала против абортов, разводов и контрацепции, проповедовала “культ страдания”, называя свои хосписы и приюты домами для мертвых. “Мать Тереза была не другом бедных, а другом бедности”, – указывал один из ее критиков. Семья Бояджиу покинула Македонию в 1934 году, дом в центре Скопье не сохранился, в 2009-м на его месте на индийские деньги построили мемориальный центр и поставили памятник святой Терезе. На своей родине после отъезда в Азию она побывала только один раз, в 1990 году. В Албании, Косове и Македонии Агнес Бояджиу считают национальной героиней.
И вот прошло полтора десятка мирных лет, и я снова в Скопье. На выезде из автовокзала разбитной таксист Марьян доверительно сообщил, что отель, в котором я решил остановиться, “албанский, но честный”. Тут только я сообразил, что снял жилье рядом с кварталом Старая Чаршия, громадным рынком под стенами Кале, равный которому на Балканах есть только еще в Стамбуле. Из окна гостиничного номера открывался вид и на базар, и на крепость, и на минареты, и на перекресток двух больших дорог, бульвара революционера Гоце Делчева (это про него македонская опера) и проспекта царя Филиппа II. И на гору Водно, с вершины которой надзирает за городом почти 70-метрового размера стальной Крест Тысячелетия. Этот мемориал соорудили в 2002 году по случаю двухтысячелетнего юбилея прихода в Македонию христианства. К выбору такой громкой даты можно относиться с сомнением. Из святых книг известно, что первое миссионерское путешествие апостола Павла случилось в 50-м или 51 году, но предположим, что в Скопье решили подготовиться к юбилею заблаговременно, за полвека.
Я спустился пообедать в харчевню с итальянским названием и итальянской музыкой. Меню, понятно, оказалось с южняцким акцентом; вокруг беседовали по-албански; за столиками сидели полтора десятка посетителей, только мужчины, в большинстве своем в просторных спортивных штанах, по-видимому, местные реальные пацаны. Вокруг ни одного представителя титульной нации, кроме бронзового конного партизана через дорогу, – и это не случайно, конечно. Вовсе не потому, что македонцу в таком заведении опасно или его могут обхамить, просто чужие сюда не ходят, это не принято. Меня вкусно и дешево накормили; немолодой гостеприимный официант охотно говорил по-сербски.
Албанцы селятся в Скопье севернее Вардара, славяне-македонцы обосновались на южном берегу реки, и призыв муэдзина к вечернему намазу заглушает бодрая музыка фестиваля вина и песни Вино-Скоп. Сограждане двух национальностей и двух религий сосуществуют, как вода и масло: не конфликтуют, но и не смешиваются. Старая Чаршия выглядит так, как и должен выглядеть квартал почтенного исламского города: фонтаны-чесмы, мечети-минареты, мастерские обувщиков и чеканщиков, свадебные салоны с блестящими нарядами невероятных фасонов, кондитерские и брадобрейни с пышными названиями (берберница Холивуд, слаткарница Вавилон), и над этим витают запахи крепкого табака и прогорклого масла. У скопьинской чаршии три спиритуальных центра: отлично отремонтированная мечеть Мустафа-паши постройки XV века, пятизвездочный resort & spa с албанской фамилией Bushi и тот самый памятник Скандербегу, задвинутый за новостройку бара Old City. К крупу княжеского жеребца прикреплен албанский флаг. Рядом упражняется с мячом той же расцветки – красный в черных албанских орлах – юный смуглый футболист.
Естественно, не все и не всегда здесь упирается в славянско-албанские нестыковки. Мой знакомый из Скопье Энвер – не славянин и не албанец, а македонский турок – переназвался на чужой манер, Эмилом, потому что родители его белобрысой девушки и слышать не хотели о басурманском зяте. Одно лето Энвер проводит в Турции, другое – в Швеции, говорит, что в обеих странах у него примерно поровну родственников. Утверждает: и на север Европы, и на ее крайний юго-восток он может уехать хоть завтра, нанявшись, к примеру, разнорабочим, да любовь не пускает. Однако на вопрос, кем он себя считает, Энвер отвечает так же, как ответили бы и Александр Великий, и его учитель Аристотель, и, очевидно, монахи Кирилл и Мефодий, – македонцем. Кем же еще?
Отряд участников Илинденского восстания. Фото. 1903 год
Османская армия, “зачистив” Мечкин камен, сожгла Крушево. Беспорядки в балканских вилайетах были подавлены к концу осени. Каждый получил свое: Бахтияр-паша – орден с бриллиантовыми подвесками от султана, Питу Гули и Никола Карев – пули от аскеров. Зато реминисценции об османском карателе теперь стерты из народной памяти, а его противники многократно прославлены скульпторами и поэтами. В Крушеве, как и в Скопье, о Гули и Кареве скорбят и бронза, и мрамор, и гранит: прах “председателя” краткосрочной республики помещен как раз под своды пантеона Македониум.
Этот возведенный в социалистический период пафосный монумент давно нуждается в ремонте и, по моим впечатлениям, обделен вниманием посетителей. У могилы Николы Карева – свежий венок с надписью “От членов семьи”, которые, оказывается, живут неподалеку в скромном желтеньком домике с мемориальной табличкой у входа. Запустение мавзолея Македониум контрастирует с блеском мемориала погибшего в 2007 году в автокатастрофе поп-певца Тодора (Тоше) Проески, еще одного славного сына Крушева. Его погребальный музей выполнен в виде наклоненного полупрозрачного креста-здания, в который входишь как бы с основания ствола. Кому-то такое соседство покажется легкомысленным, но македонцы приравняли эстрадный голос к штыку революционера: у молодых наций свой счет героев. К моменту смерти Карев и Проески были почти ровесниками – верткий жгучий брюнет, “золотой соловей” новой Македонии тоже не дожил даже до возраста Джима Моррисона и Курта Кобейна.