Охрид. Храм Святого Иоанна Канео. Фото автора
Озерные красоты Охрида использовал в качестве кулисы для своей кинодрамы хорватский режиссер Райко Грлич, в 2006 году успешно осуществивший первый после распада федерации общеюгославский культурный проект. В работе над фильмом “Погранзастава” приняли участие все без исключения республики бывшей большой страны – через считаные годы после жестоких войн, и в этой новой творческой дружбе, проступившей сквозь ненависть, кроется еще один балканский парадокс. Снятая без особых сантиментов гротескная лента посвящена финальному периоду бытования югославской армии – одного из главных, если не главного института, державшего державу маршала Тито единой. Многонациональный взвод несет службу на заставе, охраняющей границу с Албанией, и параноидальным командирам все мерещится атака коварного, но не существующего даже в их воображении врага. Начинается это кино с уморительных по балканским меркам шуток, а заканчивается черной трагедией: солдатики перестреляли друг друга, погибла и главная красавица, жена вечно пьяного лейтенанта Пашича Мирьяна, изменившая ему с симпатичным рядовым родом из Далмации. Понятно, что сюжет фильма однозначно прочитывается как метафора смерти в корчах не имеющей будущего страны, идеология которой пропитана цинизмом и ложью. Наверное, люди, считавшие себя югославами, отдавали себе в этом отчет и в 1980-е годы, когда Югославия еще благополучно существовала?
Мое пребывание в Македонии оказалось поделено между сиюминутными впечатлениями от того, что я видел вокруг себя, и размышлениями о причинах, по которым славянский православный мир – назову эту группу стран так – оказался через тысячу лет после своего оформления именно таким, каким оказался. Русь есть калька Болгарии, которая сама есть калька Византии, – примерно так работал исторический 3D-принтер. В монографии “Балканы от Константинополя до коммунизма” Деннис Хупчик обидно для нынешних кремлевских патриотов рассказывает об обстоятельствах заключения в 988 году византийско-русского союза, столетия спустя приведшего к тому, что на смену Второму Риму явился еще и Третий: “Разгромленный болгарами и осажденный мятежными военачальниками император Василий II заключил альянс с князем Владимиром, в результате чего Киевская Русь стала христианской, а в Константинополе появилась дружина русских наемников. Василий получил возможность удержаться на троне, а Владимир получил ‘под ключ’ созданную в Болгарии столетием ранее православную кириллическую культуру, превратившую его примитивное государство в цивилизованное общество”. Русский (варяжский) корпус, 6 тысяч гвардейцев императора, воевал в составе византийской армии по крайней мере до начала XI века. В 1014 году Василий с помощью друзей-славян нанес жесточайшее поражение другим славянам – вот этим, охридским, – за что получил прозвище Болгаробойца.
Вместе с глаголицей и кириллицей Византия передала балканским и восточным славянам свою форму отношений Церкви и государства, известную политической науке как цезаропапизм. Это такие отношения, при которых светский правитель выступает и в роли главы Церкви, единственного представителя Бога на земле. Такое обстоятельство и самим императором, и священниками, и верноподданными воспринимается как гармоничная “симфония власти”. Император Иоанн I Цимисхий писал на этот счет: “Я признаю две власти в этой жизни – священство и царство”. Он наверняка руководствовался похвальными убеждениями: василевс, дирижер и первая скрипка симфонического оркестра, тоже должен подчиняться законам, несмотря на то что сам создает их, – именно в этом и заключена правильная практика хорошего правителя. Но кто из правителей такой практике следовал? В Западной и Северной Европе постепенная десакрализация политической власти привела к смене картины мира: в центр ее поставлены человек и идея свободы личности. Однако некоторые страны с укоренившейся православной традицией так и не смогли образовать институты, создающие противовес всевластию государства. Политический лидер в схеме “всякая власть от Бога; где власть, там и сила” воспринимается не как исполнитель народной воли, а как отец-благодетель, носитель высшей справедливости.
Добравшиеся до Балкан славянские племена, конечно, даже и не подозревали о том, какое искушение их ждет. К середине VII века варвары проникли так далеко на юг полуострова, что почти целиком освоили территорию нынешней Греции, дотянувшись до Аттики и Пелопоннеса. Чтобы восстановить греческое присутствие на землях Эллады и нейтрализовать враждебное присутствие, Византийской империи пришлось проводить новую колонизацию. Славянам и их союзникам булгарам не удалось взять Фессалоники, хотя они осаждали эту крепость не раз, особенно настойчиво в 676–678 годах. Пришельцы с севера, выходившие на берега Эгейского моря то с мечом, то с плугом, в итоге осели в основном по окрестным деревням, где и развивали свой помаленьку терявший общеславянский характер говор. “Как старый Рим в свое время христианизировал и латинизировал племена варваров на западе, – это цитата из книги Джудит Херрин ‘Византия. Удивительная жизнь средневековой империи’, — так и Рим новый, с его греческой культурой, торговлей, правом и богатством, постепенно поглотил многочисленные дикие племена”. Фессалоники (главный город Македонии – еще и потому, что портовый) всегда оставались разноязыкими и многонародными, какому бы государству ни принадлежали.