Лэнс почти не обращал в своём смятении внимания на окружающих; он не заметил, как голоса стали нарастать, как все привычно обсуждали планы боёв и как после вроде даже кто-то начал громко препираться. Парень поднял потерянный и безжизненный взгляд, чтобы попробовать отвлечься хоть на это от вселяющих столько сомнений мыслей.
Это были старшие Кит и Пидж; Лэнс бы даже сказал, что их перепалка была обычной и не сильно ярой, а в особом дружеском русле. Он смотрел на это инертно, его второе я — морща нос и дуясь в сторону Пидж.
Возможно, в том споре были какие-то резкие слова, так как остальные, смотря на паладинов, кажется, тоже напряглись, а сами Кит и Пидж с каждой секундой всё больше повышали голос.
Может, это было важно. Может, и нет. Лэнс в любом случае не мог бы понять, так как слова пролетали мимо него; сейчас он всё слышал будто бы из-под толщи воды, не в силах сконцентрироваться хотя бы на чём-либо.
Отвратное состояние.
Он смог лишь устало вздохнуть.
В следующий миг Лэнс вздохнул ещё усталее при виде того, как фантом, хмуря брови всё сильнее, подлетает к уже переходящей с Китом на крик Пидж. МакКлейн мог лишь без особого интереса подумать о том, что же его больное подсознание решит выкинуть в этот раз. Он даже не знает, смешно это или уже глупо.
Ничего он больше не знал, ведь буквально через пару секунд вскрикнула Пидж, остальные дёрнулись, а Лэнс, не веря, до предела распахнул глаза. Это последнее, во что он мог поверить и чего ожидать.
Нет.
— Да боже, почему и в этом замке тоже, а?! — прорычала вторая Гандерсон, опускаясь за упавшим стаканом. — Я всего случайно его задела, да почему всё валится снова?!
Всё верно. Она всего немного его задела, практически вообще не задела, однако задела с какой-то стороны достаточно, чтобы его падение не показалось настолько странным.
Для других в этом не было ничего необычного. Для Лэнса было. Для него оно было таковым особенно, потому как в момент падения невидимая фигура с силой, с явными усилиями и со сосредоточением на лице шлёпнула рукой по кружке.
МакКлейн проморгался.
— Баааа, — провыла старшая Пидж, уже поднявшая предмет и махавшая им из стороны в сторону. — Это нифига не значит, что ты, Кит, прав, это никакой не знак. И не смейтесь так, ясно?!
Смеялись почему-то от вида пыхтевшей и взъерошенной Гандерсон все. Фантомный Лэнс смеялся больше всех; cам же нынешний даже и не думал раскрывать рта.
В следующий миг непонятное существо вновь вернулось в кружении ко второму Киту и уселось на стол рядом с ним, уперев ладони в щёки и, кажется, болтая снизу ногами.
Cтранная перепалка в итоге сошла на нет, так как другие паладины, обеспокоенные из-за спорящих Кита с Пидж, воспользовались заминкой и стали сначала подкалывать Гандерсон, а после и того увели разговор в совершенно иное и более безопасное русло.
Лэнс же продолжал наблюдать за странным существом. Он тяжело вдыхал воздух и был уже готов почти кричать от всего этого.
Когда фигура зачем-то повернулась к нему и резко ломанулась в воздух, глупо летая и кружась по воздуху, паладин был на самом деле готов завопить от ужаса. Виражи фантома были бестолковыми, бессмысленными и безрассудными, и просто зачем его сознанию выдумывать подобное?
«Пожалуйста, скажите зачем».
Невообразимые пикеты то снижались, то поднимались вновь до потолка, то пару раз в подобной круговерти фантом банально тонул в стенах, а потом со свёрнутыми в трубочку губами и дувшись как ребёнок всплывал из них.
Лэнс старался не смотреть на всё это, старался не обращать внимание, старался не придавать значения.
Однако не мог.
Он с силой вперивал взгляд в тарелку, когда фигура стала лавировать между сидящими за столом паладинами, используя тела как особые препятствия. Фантом, видно, так своеобразно развлекаясь, почти не задевал их, так как искусно уклонялся.
За исключением одного раза.
Лэнс даже задержал дыхание, когда в одном из полётов фигура спиной целенаправленно мчалась на него. Он не смотрел до последнего момента, как и фантом до последнего момента не оборачивался.
МакКлейн надеялся, молился, что это непонятное существо не придаст значения тому, что на миг их взгляд встретился — на тот единственный миг, на ту долю секунды, но встретился, а после по той инерции фигура пролетела дальше.
Сквозь него.
Лэнс не завизжал, не завопил, не заистерил, когда-то отстутсвующее тело буквально прошло сквозь него, через его плоть. Он не чувствовал его. Почти. Никакого физического ощущения от врезающихся в друг друга тел не было, но было другое: то, что больше не позволяло ему думать, что это простая галлюцинация.
Холод. Опустошение. Боль.
Он не понимал, почему подобные чувства вмиг воцарились в его душе, но они были, они поглощали и поглощали именно на тот миг, когда их тела соприкоснулись.
Это не страх от того, что он боится столь пугающего миража. Это именно неправильный холод от прикосновения.
Холод. Неправильный. Неестественный.
Не то, что должно было существовать.
Лэнс с силой сжал ложку, которую держал в руках, стараясь не издавать ни звука. Он дрожал. Рука ходила чуть ли не ходуном, и ему было страшно. Когда фигура за его спиной взмыла вверх, а потом опустилась перед ним, хмурясь и заглядывая именно в глаза, страх сковал его всего настолько, что Лэнс забыл будто самого себя.
Он не смотрел на фигуру и даже не думал смотреть, лишь крепче в тот момент стискивая столовый прибор и пытаясь унять своё бешено колотящее сердце, твёрдо и с силой чеканившее ритм в его груди. Ему казалось, что этот стук могли слышать все в помещении, насколько он был громким, невыносимым и безумным.
Лэнс не видел, что его мираж сейчас делал, но, кажется, хмурился всё сильнее и неотрывно смотрел ему в глаза. Он не мог даже молиться своему сознанию «прекрати, молю, исчезни, хватит», потому что знал, что это бесполезно и это не поможет.
Синий паладин не мог даже дышать в тот миг, однако он знал, что ему нужно что-то сделать. Хоть что-нибудь, чтобы это прекратилось.
Неизвестно сколько сил ему понадобилось, чтобы не расплакаться и не завопить от ужаса и страха, однако из последних усилий Лэнс попытался взять себя в руки. Когда он прикрыл глаза и судорожно выдохнул, кажется, даже смог хоть на немного вернуться в реальность.
Этого было недостаточно, чтобы вернуть душевное спокойствие, но достаточно, чтобы набрать в ложку жижи и поднести её ко рту. Лэнс был без понятия, насколько невозмутимо ему удавалось себя вести, но раз фигура не предпринимала никаких действий, то хотя бы это для него было хорошим знаком.
Он не хотел разбираться сейчас хотя бы с этим.
Фантом же повертел перед ним головой, потюкал себя пальцами по подбородку, взлетел и стал летать перед ним на голове; в итоге он даже покривился немного и пробовал, кажется, что-то говорить, но безрезультатно. Лэнс смог не обращать на это хотя бы видимого внимания в то время, как в душе уже всё просто разрывалось.
В последний раз прицыкнув, фигура просто вернулась лелеять второго Кита; синий паладин лишь тогда смог выдохнуть с заметным облегчением.
Хоть какая-то ясность ума вернулась к нему, выводя из подобия оцепенения. Ему потребовалось пару минут, чтобы успокоить и бешеное сердце, и восстановить дыхание. Лишь когда ему показалось, что теперь всё нормально, всё в порядке, всё ещё может наладиться, Лэнс вновь поднял голову, посмотрев на парящего в воздухе фантома.
На фантома, снова с любовью обводящего прядки на голове Кита и не замечающего ничего. Фигура смотрела на него будто как на самого важного, как на самого близкого человека.
Такая нежность, такая любовь красноречивее всего выдавали всё это.
Ещё в его глазах вновь слишком часто мелькало отчаяние, ужас и настолько противное чувство, что у Лэнса будто тяжелело, немело, сводило всё тело, смотря на лишь на одного его. Было невыносимо смотреть, как фантом кривил лицо, потом злился, потом снова летал со всей скоростью по воздуху словно в попытке отрешиться от всего столь давящего на него.
Лэнс не мог даже потупить взгляд, когда столь хрупкий он вновь подлетел к старшему Киту. Как он осторожно, кончиками пальцев провёл по его щеке, пока бездвижимой, как потом прильнул чуть ближе, постоянно дёргаясь, боясь, что бестелесная рука вновь потонет в телесном лице.
Не мог Лэнс ничего даже тогда, когда он потом невесомо прикоснулся губами к губам.
В тот щемящий душу момент Лэнс забыл, каково это — дышать.
Когда фантом отстранился и легко провёл пальцами по щеке, сейчас случайно отворачиваемой, и сделал именно нежный, до невозможности мягкий и будто убаюкивающий своей теплотой взгляд, Лэнс почувствовал, как у него чуть не остановилось от увиденной картины и сердце.
Лэнс понял всё по одному лишь тому взгляду. Когда Лэнс сумел успокоиться и решить принять то, что было прямо перед глазами, то понял всё лишь по одному лишь ему.
Никакое подсознание на подобное не способно. На такие чувства, на такие невозможные чувства, на столь цепляющие, завораживающие и трепетные.
Это он.
Лэнс понял, что это он.
— Какого чёрта…
Ложка выпала из рук, и все обернулись на него, в том числе и то… приведение?
Лэнс не мог об этом сейчас думать, был тот проекцией, сгустком остаточной энергии, квинтэссенции, особой материи или чего ещё. Ему плевать, как называть этот феномен. Плевать, что это, ведь смысл у этого всего один. И Лэнс не мог об этом думать.
Ему нужно уйти.
— Извините.
Он и сбежал.
Он не мог больше то видеть, за тем наблюдать.
Ему больно, его жжёт, ему не нравится то, что сейчас понятно стало всё.
Тот чуть светящийся Лэнс, летающий, парящий — это именно Лэнс существующий, Лэнс из той второй команды. Живой и будто мёртвый. И это был Лэнс из его первого сна.
«— Тупой милый хвостик».
«— А?».
«— Что?».
Теперь уже его очередь говорить «а?» и «что?».
Теперь Лэнс понял, что его смущало в столь нежной интонации, потому что тот голос, тот он сам был словно другим.
Вероятно, какая-то часть сознания Лэнса сейчас и могла думать, могла заставлять себя думать, что нет, хаха, это всё галлюцинация, тот Лэнс-призрак, пристающий к почему-то Когане навеян лишь его больным воображением и странной навязчивой мыслью, что, вероятно, в будущем они были чем-то большим, чем просто друзьями.
Но нет.
Не после таких глаз.
Не после таких движений.
Не после такого ощущения.
Настолько всё Лэнс придумать банально не смог бы никогда.
Да и после видений той комнаты отмахиваться от подобных мыслей тоже было бессмысленно. Ведь тот Лэнс, отблёскивающий белым — это именно тот, кто закрывал ему глаза.
«— Не смотри».
Потому что он не должен был смотреть на ту комнату.
Синий паладин что-то сдавленно хрипнул, его сейчас стошнит, его рвёт наружу, он не может это сопоставить, всё это, невозможно, невозможно, нет, нет, нет, он не хочет, он не может, это не могло, не должно было быть правдой…
«— ЛЭНС, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ У…».
«Умереть».
«— Не смотри, ты не должен смотреть на то место».
На то, где он умер.
Как он умер.
Лэнс падает в коридоре на пол, упирается коленями и ладонями о жёсткий металл. Он даже не обращает внимания на тупую боль, пронзившую его тело после падения.
Та комната, то всё залитое алым и красным.
Лэнс больше не мог заставлять себя думать о том, что всё это было из-за простого помутнения в рассудке.
Комната была залита алым лишь потому, что она была залита алым.
Кровью. Его кровью.
То, как раздиралось его тело, как оно изничтожалось, исчезало.
Это не галлюцинация.
Это будущее.
Он умер.
Сейчас стало до боли просто и ужасно складывать все части мозаики в паззл. У него всё было на виду. Он понимал. Он чувствовал, он видел. И теперь он понимал.
Он умер.
Слёзы потекли от не своих картинок и воспоминаний.
Была надежда, что Лэнс их просто бросил, ушёл, а та комната — какая-то очередная извращённая загадка космоса, ничего особо незначащая. Но не сейчас, он не мог больше думать также и сейчас, когда стал видеть именно своё второе я, которое находится в ловушке их сломанной реальности, которое желает прикоснуться, мечтает дотронуться и рыдает в душе оттого, что не может ничего.
Лишь метаться в пустой форме, пустой оболочке.
Лэнс не хотел думать, как он живёт, как, когда, каким образом, что происходит ещё, ему слишком больно от одних лишь разбитых взглядов и самого осознания, что другой он один.
И он никто. Ничто.
Лэнс не хотел вспоминать. Но он вспоминал.
«— ЛЭНС, НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!..»
И если вспоминать всё, то это значит, что другой Кит видел. Кит должен был видеть всё , всё происходящее с ним тогда, в той комнате.
Лэнс уже смирился и принял то, что они были влюблены в друг друга, без разницы, ему теперь просто без разницы. Возможно, это было так, и просто как скажете. После вида лелеющего Лэнса и приступа Кита это стало очевидно даже слишком.
Но это было не главным.
Кит видел, как Лэнса разрывало на части, как раскраивалось, расслаивалось, раздиралось его тело и как всюду хлестала лишь кровь. Кит видел, как он умирал, кто-то, столь близкий и ему.
Это больно.
Лэнсу самому от этого было слишком больно.
Он даже не мог больше сказать себе: «Нет, неправда, это всё неправда».
Звоночков было слишком много. Как минимум окончательно он должен был всё понять ещё тогда, в тот день, когда Ханк перерисовывал высокотехнологичный крейсер.
«— Его вам надо опасаться больше всего».
Так как это именно тот крейсер.
Именно с той комнатой.
Лэнсу должно было показаться странным, почему Ханк нарисовал комнату из его сна, структуру которой лучше всех знал старший Кит. Нет, странным ему это показалось, но он заставил себя поверить, что нет, всё в порядке. Хотя бы на тот момент.
И… Кит. Другой Кит.
Для Лэнса всё ещё стоял вопрос, что же видел Кит, так как Кит ту комнату видел тоже, раз знал, как она работает.
Это был не сон, — можно было констатировать лишь по одному факту, что комнату знали в будущем другие паладины, и как минимум, что она была в воспоминаниях обоих их.
Лэнс дурак, что не верил.
Что не хотел верить.
Но зато сейчас встало на места всё.
И зачем они так стараются и остальное.
Всё.
Потому что Лэнс в той реальности умер.
Он умер.
Он умрёт.
Комментарий к Глава 10 Поклоняюсь, благодарна, признательна божественной Dessa за столь невероятнейший арт к главе, в который влюблена просто без памяти (▔∀▔)
https://ibb.co/cOCzbx
====== Глава 11 ======
Остаток дня Лэнс будто бы не помнил себя, не чувствовал, как не чувствовал в своём отрешении больше ничего. Осознание, которое он открыл для себя ранее, сильно давило по нему и растекалось более чем противным, омерзительным и тошнотворным ощущением.
Все переживали за него и, видя такую резкую и странную смену настроения, пытались о чём-то говорить с ним, обращать внимание и вызнавать.
Лэнсу было плевать.
Лэнс был лишь сильно удивлён, когда на следующее утро после такой апатии он проснулся бодрым и спокойным.
Лэнс был удивлён сильно, но, так или иначе, спокойствие ему — спокойствие командам, так что он лишь пожимал плечами.
МакКлейн подумал, что, возможно, недавняя истерика была чем-то вроде отходняка от шока, от признания всей ситуации в целом, а сейчас, после того как он выспался, осознание будто схлопнулось и ему стало всё равно на всё.
В конце концов, с какой-то стороны он уже догадывался, понимал, хоть какой-то самой дальней частью своего сознания понимал, что же на самом деле происходило, потому принять это у него вышло даже легче, чем ожидалось.
Принять неизбежное.
У него перед глазами всё ещё рябили отголоски из снов, значение которых теперь стало до боли понятным. Это не добавляло ни капли радости, но всё же чувствовал он себя более адекватно, чем мог бы предположить, что сможет, да хотя бы днём ранее.